Когда в пути не один

Глава 8

За древними стенами Нижегородского кремля окна обоих административных зданий — обкома партии и облисполкома — до глубокого вечера светились огнями. В аппаратах обоих шла напряженная работа, готовились и проверялись тексты выступлений, справки, письма в правительство, уточнялись цифры, согласовывались маршруты следования и места пребывания важного столичного гостя — с официальным визитом в область пожаловал Дмитрий Петрович Сеновальцев, кандидат в члены Политбюро, Председатель Совета Министров Российской Федерации.

Как и всегда в таких случаях, днем состоялось знакомство премьера с городом — посещение крупнейших предприятий — гигантов социалистической индустрии. Кортеж машин правительственного и областного уровня в соответствии с протоколом в сопровождении гаишников и усиленной спецохраны, с мигалками и сиреной, пугая население, то там, то здесь перекрывая всякое движение, проносился по улицам громадного города.

После проведения традиционного в таких случаях партийно-хозяйственного актива высокий гость в предпоследний перед отъездом в столицу день неожиданно изъявил желание побывать еще на одном из крупнейших в Союзе комплексов по производству свинины — Ближнегорском.

Посещение было намечено на вторую половину следующего дня, сразу после обеда, чтобы после осмотра комбината высокий гость мог прямым ходом проследовать в столицу.

Славянов, как и первый секретарь обкома партии Богородов, занятый с московским гостем с утра до вечера, узнав про неплановую поездку в Ближнегорск, обрадовался и нашел-таки минутку позвонить своему помощнику Филиппову, у которого были заготовлены тексты писем в Министерство сельского хозяйства с просьбами оказать помощь по ряду вопросов, касающихся бесперебойной работы комплекса, и приказал их срочно перепечатать на имя Сеновальцева, уточнив:

— Письма на бланке облисполкома. За двумя подписями: моей и первого секретаря обкома. На всякий случай сделай и на обкомовском. И положи мне на стол.

Не откладывая, Филиппов принялся выполнять поручение, невольно думая о том, что письма что-то слишком долго лежали невостребованными. Видимо, не было подходящего момента. Не исключено, что подойти с ними к премьеру не получилось: говорят, Сеновальцев всех держит на расстоянии. Это заметно и по настроению шефа: сердитый, взвинченный, и на все вопросы о госте — никакой реакции, будто не слышит вопроса. Это плохой признак. Обычно Славянов охотно делился своими впечатлениями о высоких гостях. Так что, судя по всему, желаемого контакта с Сеновальцевым не получилось.

Проставив заранее приготовленные номера в письма, Владимир аккуратно сложил их в председательскую папку и отнес к нему в кабинет. Выходя, сказал секретарше, что в случае чего найти его можно будет опять в оперном.

Ответив на ряд звонков, Филиппов сунул под мышку папку с материалами штаба, номерами телефонов подрядных и других организаций и привычно отправился заниматься проблемами театра, до срока сдачи которого оставалось уже совсем немного времени.

Зайдя в кабинет Белкина и поздоровавшись с ним, Владимир, положив папку с документами на свободный край стола, хотел было уже предложить замдиректора пройтись по театру, но Александр Борисович вдруг поинтересовался:

— Как Сеновальцев? Ему понравилось в области? Доклад его большой в газете читал. А сам он как человек каков? Говорят, крутой.

— Честно сказать, — признался Филиппов, — я пытался расспросить об этом шефа, но Иван Васильевич на сей раз в подробности не вдавался: значит, не до этого или не хочет. А в оценке Сеновальцева был чрезвычайно скуп, хотя одну фразу все-таки бросил: «Встреча не из легких». И никаких комментариев. Теперь собираются ехать в Ближнегорск. Я спрошу потом о результатах этой поездки у директора комплекса Уварова. Он не шеф, таить не станет. Короче, до открытия театра еще успеем все узнать. А теперь, дорогой Александр Борисович, давайте-ка посмотрим, как идут дела у нас здесь, на нашем фронте.

Пока ходили по этажам, гримерным, вспомогательным комнатам театра, отмечая недоделки и упущения, время пролетело гораздо быстрее, чем предусматривалось. Белкина особо беспокоили строители, которых несколько дней назад сняли с театра. Их перебросили на фальцовку и лачку полов на втором этаже облисполкома, который необходимо было срочно подготовить для достойной встречи Председателя Правительства России: вдруг он изъявит желание побывать в исполнительном органе области. Хотя это, конечно, маловероятно: имелась установка, что руководители такого уровня, кандидаты и члены Политбюро, посещали лишь обком партии. Однако для срочности этих работ имелась еще одна причина: область ожидала приезда делегации французской компартии, поэтому хотелось, чтобы местный парламент, в котором они должны будут встретиться с депутатами, выглядел достойно. И вот теперь, потеряв драгоценные дни, работники ремонтно-строительного участка только что приступили к установке кресел в зрительном зале театра.

Однако Филиппов не сомневался: строители не раз подтверждали, что могут за день-два выполнить такой объем работ. Сумев убедить Белкина, что за этот участок работы беспокоиться не следует, Владимир, взглянув на часы, начал собираться на традиционный доклад к председателю, который должен был вернуться в облисполком после того, как в Москву, прямо из Володарска, после посещения Ближнегорского комбината, проводят Сеновальцева.

Филиппов, готовясь к встрече с председателем, не исключал, что она может и не состояться: в обкоме, по всей вероятности, решат подвести по горячим следам предварительные итоги визита высокого гостя. Но как бы ни получилось, Владимир поспешил вернуться в облисполком. И хотя шефа, как и предполагал, на месте не оказалось — в «предбаннике», на диване перед приемной председателя, он увидел не кого-нибудь, а самого директора Ближнегорского комплекса Уварова, который, как выяснилось, тоже дожидался Славянова.

— Пойдемте пока хотя бы ко мне, Виктор Иосифович, — предложил Филиппов, чувствуя, что директор появился неспроста и чем-то ужасно расстроен. — И не волнуйтесь, когда появится председатель — мы узнаем первые.

— Как?

— Увидите. Это моя тайна.

Они вошли в кабинет, и Владимир тут же позвонил на пост милиции дежурному:

— Анатолий, когда подъедет Иван Васильевич, позвони ко мне в кабинет. Я его жду.

— Ты же не назвал номер своего телефона! — удивился Уваров.

— Не беспокойтесь, Виктор Иосифович. На посту у Спиркина есть список работников аппарата и номера их телефонов. Лучше расскажите: что случилось? — попросил Филиппов.

Выпив воды, Уваров немного успокоился, размашисто вытер лицо большущим платком и начал без всяких предисловий:

— По распорядку предполагаемой у нас встречи с Сеновальцевым мы должны были пройтись по комплексу, побывать в некоторых цехах и бытовых помещениях. Сопровождая его, я должен был рассказывать, что и к чему. А после осмотра — проводить в зал заседаний для встречи с рабочими. Однако уважаемый наш гость по цехам ходить не пожелал, а попросил сразу пройти наверх, так сказать, на крышу. А оттуда действительно перед нами открылась вся панорама. И вот тут Председатель Совмина сразу обращается ко мне: «У вас, смотрю, в чистоте содержатся большие площади. Между цехами очень большие. Чистота — это хорошо. Но, к великому сожалению, эти чистые площади по всей территории комплекса пустуют! Почему? Вы что, не знаете, как их использовать? Их надо засеять травой! У вас есть коровы?» — «Нет». — «А почему вы не заведете небольшую ферму, чтобы обеспечивать своих рабочих молоком и говядиной?» — «Мы всех обеспечиваем свининой. А дома, в своих хозяйствах, почти у каждого работника корова есть», — пытаюсь объяснить Сеновальцеву ситуацию. А он гнет свое: «От вашей свинины рабочие скоро захрюкают. Надо думать не только о свиньях, но и о людях, о ваших рабочих. Безобразие! Иметь такие громадные площади и не использовать их?! Расточительство! За это надо наказывать. Таким безынициативным руководителям не место на комбинате!» После такого выступления, — рассказывал дальше Уваров, — премьер махнул на меня рукой и сказал сопровождающим его Богородову и Славянову, что смотреть больше ничего не желает, а сразу отправится в Москву, и провожать его, дескать, не следует: сам дорогу знает. Однако вся свита двинулась за ним, к выходу. — Раскрасневшийся и возбужденный, Уваров выпил еще полстакана воды и закончил обиженно: — Сеновальцев уехал, не заходя в зал заседаний, где, между прочим, лучшие люди предприятия терпеливо ожидали встречи с ним. Областное руководство все-таки поехало провожать его до границы, а я, как видишь, прикатил сюда, чтобы зайти к Ивану Васильевичу и поговорить. Мне же надо знать, как вести себя дальше. Может, завтра я и директором уже не буду? Вот такая история, Владимир Алексеевич. — И Уваров в очередной раз потянулся к графину с водой.

— Да, Виктор Иосифович, информация неожиданная и неординарная. Кто бы мог подумать, что такое может случиться?! — воскликнул расстроенный услышанным Филиппов, размышляя о том, что многое в напряженном состоянии его шефа в последние дни теперь становится понятно. Крутой мужик этот Сеновальцев. Он и на портрете членов и кандидатов в члены Политбюро выглядел жестким, даже суровым.

Выводя Филиппова из раздумий, Уваров, посмотрев на часы, спросил с сомнением:

— Может, милиционер забыл тебе позвонить? Что-то долго не появляется председатель.

Владимир, чтобы рассеять сомнения Уварова, тотчас снял телефонную трубку, набрал номер Спиркина и на свой вопрос: «Почему молчишь?» — услышал твердое заверение постового: председатель облисполкома не проходил. Тогда по «вертушке» Филиппов поинтересовался в приемной у Зинаиды, где шеф, и узнал, что он у Богородова, откуда он ей только что, воспользовавшись моментом, звонил и сообщил, что совещание у первого коротким, судя по всему, не будет. А потому предложил всем, кроме нее, не дожидаясь его возвращения, идти по домам, а завтра действовать согласно сложившемуся распорядку.

— Вам можно позавидовать! — сделав вывод из услышанного от Филиппова, заметил Уваров. — Но я домой идти не могу. Мне обязательно надо увидеть Славянова. Поэтому буду ждать его до победного в приемной. Спасибо за понимание, — пожимая руку Владимиру, сказал Уваров и вышел понурый, расстроенный.

Понять его было нетрудно. Филиппов знал, что обком партии и облисполком направили в правительство республики ходатайство о присвоении звания Героя Социалистического труда директору Ближнегорского комбината Уварову Виктору Иосифовичу. И это не вызвало ни у кого вопросов и удивления: возглавляемый им коллектив выдавал ежегодно до двадцати пяти тысяч тонн свинины и несколько лет подряд удерживал переходящее Красное знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ.

«Интересно, — думал Владимир, — Уваров знает о ходатайстве или нет? В любом случае директору не раз намекали, что пора готовить для награды дырку в пиджаке. Об этом говорили открыто, и вопрос состоял только в том, для какого ордена? Теперь, после беспардонного разноса, учиненного директору премьером республики, ожидать положительного решения вопроса было, видимо, бесполезно. Но Уваров, конечно же, переживает не столько о сомнительной вероятности присвоения ему высшей награды, сколько о том, чтобы остаться в своей должности на родном предприятии, которому он безоглядно отдавал все свои силы и способности».

…Едва улеглись волнения и переживания в руководстве области, связанные с посещением премьером республики Ближнегорского комбината, как в коридорах сначала обкома партии, а затем и облисполкома поднялась новая волна забот и треволнений: с дружеским визитом в закрытый город прибыла делегация французской компартии, для которой было сделано исключение и выдано такое разрешение.

В первый день своего визита французы познакомились с аппаратом и работой обкома партии, а на следующий, в соответствии с их просьбой, предполагалось провести встречу с депутатами областного Совета. Председательствовать на ней было поручено Славянову, о чем он сообщил на оперативном совещании ответственных работников своего аппарата, требуя подготовиться к разговору с иностранцами на тему о местном самоуправлении самым серьезным образом.

Большой зал облисполкома, где обычно проходили заседания, тщательно пропылесосили и помыли, сменили в люстрах перегоревшие лампы, расставили по-особому столики и стулья, убрав лишние.

До начала встречи оставалось около двух часов, и Филиппов, еще раз обойдя наиболее отстающие участки театра и аккуратно перечислив все обнаруженные недостатки в своем ежедневнике, со знанием обстановки уверенно высказал все замечания прорабу и мастерам, услышал в ответ от них заверения, что меры будут приняты, и вернулся в облисполком.

Владимир неторопливо шагал по новой ковровой дорожке, устилающей недавно покрытый лаком и теперь янтарно поблескивающий паркет, и с удовольствием думал, что представители европейской страны, придя сегодня на встречу с депутатами, не будут разочарованы увиденным. И понапрасну возмущался Белкин, что, дескать, зря с театра сняли бригаду Полосатова, которая по этой причине не успеет установить кресла в зрительном зале. Сегодня второй этаж облисполкома представляет собой лицо великой страны и большой области, в которую, преодолев все существующие ограничения закрытого города, наконец-то попали иностранцы. А вот премьер республики, для которого все это в первую очередь и делалось, не соизволил пройтись по люберецкой дорожке и не удостоил своим посещением облисполком. Такая уж установка: кандидаты и члены Политбюро ЦК КПСС посещают только обком партии.

Леснов, заведующий общим отделом облисполкома, раскрасневшийся и взмокший более, чем обычно, успешно завершил задачу продовольственного обеспечения гостей и участников встречи: на столах в зале заседаний, за которыми обычно сидят депутаты, были аккуратно расставлены тарелки с бутербродами с черной и красной икрой, фруктами, бутылки с минеральной водой, а главное — многолетней выдержки армянским коньяком, что в рабочее время делалось впервые.

Пообщаться с живыми французами людям закрытого города всегда интересно, тем более что такая удача выпадает нечасто. Председателю колхоза Чагину такая удача выпала, о чем он сразу сообщил Филиппову, когда звонил из своего хозяйства с обещанием зайти к нему до или после встречи с иностранцами, чтобы детально обсудить ход работ по внедрению идеи Воробьева.

Встреча с Чагиным для Владимира была гораздо важнее, чем увидеть живых иностранцев, но и последнее упускать тоже не хотелось.

Зная распорядок предстоящего мероприятия, Филиппов вначале прошел к себе в кабинет; положив папку на стол, посидел немного, разбирая старую почту, потом убрал в ящик стола новые сводки и, взглянув на часы, подумал, что скоро надо отправляться в приемную, чтобы выбрать для себя позицию поудобнее, а пока неплохо было бы позвонить в статуправление и узнать, когда будет готова справка для председателя. Однако сделать этого Владимир не успел: постучав в дверь кабинета, осторожно вошел молодой лейтенант в милицейской форме и, вынув из папки конверт с документом, протянул его Филиппову, доложив по всей форме:

— Владимир Алексеевич, разрешите доложить: лейтенант Стужа приступил к исполнению своих обязанностей.

При этих словах Филиппов тотчас сообразил, что перед ним сын ответственного секретаря областной газеты Федора Стужи, которого он по старой дружбе с его отцом трудоустроил в аппарат управления внутренних дел области.

— Поздравляю тебя, Виталий! И от души желаю успехов на службе! — Владимир крепко пожал лейтенанту руку. — Как батя?

— Нормально! Допоздна в редакции пропадает. А что поделаешь, работа у него такая, — не без гордости ответил молодой человек.

— Знаю, верстать газету — дело хлопотное, — согласился с ним Филиппов, которому приходилось и самому заниматься в прошлом версткой в многотиражке и журнале отдела пропаганды и агитации обкома партии. — Передавай отцу привет!

— Передам. Спасибо вам, Владимир Алексеевич, что помогли мне устроиться.

— Ничего. Работай. Оправдывай доверие.

— Разрешите идти?

— Иди, Виталий, и всего тебе наилучшего.

Проводив крестника-лейтенанта, Владимир, уже не мешкая более, отправился на встречу с гостями.

В холле перед приемной председателя, вокруг стола с двумя пепельницами и клубами вьющегося над ними дыма, толпились хорошо знакомые ему корреспонденты центральных и местных газет, радио и телевидения, среди которых он заметил и своего друга Пальцева, и брата изобретателя Воробьева Германа. Поздоровались, улыбаясь и крепко тиская друг друга, сначала с Пальцевым, а потом с Воробьевым. Пальцев тут же отошел к своему коллеге из главной газеты страны, а Филиппов, не видевший долго Германа Воробьева, поинтересовался у него:

— Что-то давно не видно и не слышно твоего брательника. Совсем человек пропал. Где он, что с ним? — Владимир, занятый в последнее время в основном на работах, проводимых в театре, совсем упустил из виду не только самого изобретателя, но и весь ход работ, связанных с воплощением его идеи. Однако его по-прежнему волновали и не давали покоя два вопроса, которые начинались, как он почему-то отметил про себя, оба на букву «о»: первый — отзывы ученых сельскохозяйственного института о новшестве Воробьева; второй — опыты, проводимые лично самим автором в лаборатории строительного института, о которых после скандального разговора об установке домашнего телефона изобретателю Владимир ничего не знал. Воробьев-старший бесследно исчез с его горизонта. — Куда же запропастился Владимир Григорьевич?

— На днях из Москвы вернулся. Целую неделю там пробыл. Говорит, что дела по изобретению решал, — охотно поделился новостями Герман. — А до этого дней восемь гостил у родственников.

— Где ж он теперь? — переспросил Филиппов, перебивая Воробьева-младшего.

— А теперь, как это ни печально, в больнице оказался. Вдруг ни с того ни с сего давление резко подскочило. В областной лежит, — уточнил Герман.

— Тогда все ясно,— удивленный услышанным, Филиппов понял, что большого разговора в таком случае с Чагиным сегодня не получится — порадовать его хорошими новостями, к сожалению, не придется.

— У самого-то как дела? — выводя из раздумий Филиппова, спросил брат изобретателя.

— Вот театр готовим к сдаче. До открытия считанные дни остались. Кручусь как белка в колесе, — отвечал Филиппов и, заметив заведующего орготделом обкома партии, который, миновав проем стеклянных дверей второго этажа, во главе делегации важно вышагивал по люберецкой дорожке в сторону кабинета Славянова, махнул рукой приятелю и, лавируя между журналистами, протиснулся в приемную председателя.

Французы, одетые в легкие плащи и куртки, раскрепощенные, улыбчивые, перебрасываясь фразами, небрежно повесили верхнюю одежду на металлическую вешалку, заблаговременно принесенную из «голубой комнаты» для высоких гостей, и принялись энергично здороваться за руку со всеми, кто находился в приемной.

Пожимая руки гостям, Владимир про себя отметил, что одеты они просто и скромно: костюм, сорочка с галстуком, иные будто вообще по-домашнему — без галстуков, в простых, не особо ярких, но и не однотонных рубашках.

Когда иностранных гостей пригласили в кабинет председателя, Владимир, обменявшись с коллегами по работе первыми впечатлениями о французах, решил пройти в большой зал, чтобы послушать и еще раз посмотреть на поведение гостей, про себя думая между прочим: «Люди как люди. Невысокие, чернявые. Свободно и непринужденно общаются. Интересно, как-то поведут себя, когда пропустят одну-другую рюмочку армянского коньячку? Пить, видимо, они тоже умеют. Не зря Франция по употреблению вина на душу населения находится в числе лидеров».

Но тут Филиппов неожиданно обратил внимание на рассыльную из канцелярии Инну Крапивину, симпатичную, с пухлыми губками и модной прической, остановившуюся у двери его кабинета и энергично машущую ему большим конвертом.

Владимир с тайной надеждой подумал, что хорошо, если бы это были отзывы из сельхозинститута.

Улыбнувшись Инне, он принял у нее почту и, пробежав глазами адрес отравителя, остался доволен: в своих предположениях не ошибся. Теперь его волновало другое: какие же отзывы ученых находились в этом долгожданном конверте?

«А это сейчас же, не откладывая, мы и узнаем», — с волнением решил Филиппов, трезво прикинув, что идти в зал заседаний для наблюдения за ходом встречи с французами ему нет никакой надобности: в конверте, а вернее, в ответах, которые в него вложены, должно находиться кое-что для него гораздо более важное.

Филиппов, волнуясь, вскрыл его и нетерпеливо принялся читать отзывы.

В начале каждого листка заглавными буквами были напечатаны ученая степень и должность рецензента, его фамилия, имя, отчество. Не выбирая, Филиппов взялся за чтение первого вынутого им листка:

«Кандидат сельскохозяйственных наук, доцент А. И. Веселович. Предложенный В. Г. Воробьевым способ вакуумной сушки зеленой массы теоретически вполне приемлем и хорошо обоснован. Однако в производстве кормов важна и экономическая сторона. С этих позиций необходимо экспериментальное исследование для решения инженерной части изобретения и определения расхода энергии и денежных средств. Эксперимент следует проводить в хозяйстве, где есть установка по высушиванию трав, для сравнения полученных данных».

«Пока один ноль в нашу пользу, — обрадованно подумал Филиппов. — И спасибо тебе, уважаемый А. И. Веселович, за дельный совет. Но мы тоже не лыком шиты и давненько уже нашли такое хозяйство. И не только его. Посмотрим, что нам приготовили другие рецензенты», — торопился прочитать следующий отзыв Филиппов.

Его автором был заведующий кафедрой, профессор С. Г. Лукичев. «Проблема искусственной сушки сена имеет важное народнохозяйственное значение, — писал он. — Новые способы сушки сена необходимы в связи с предстоящими государственными капиталовложениями в строительство сенохранилищ, предусмотренных Продовольственной программой. В предложении В. Г. Воробьева пока, кроме идеи, нет ничего. Идею необходимо обосновать технологическими и экономическими параметрами. Иначе она не доступна для практического использования».

«Ну что ж, обоснование технологическими и экономическими разработками — это вполне разрешаемо. Вас, уважаемый профессор Лукичев, мы и подключим к этому. В итоге — два ноль в пользу Воробьева», — немного успокоенный результатом научного рецензирования, рассуждал Филиппов, беря в руки третий отзыв.

«Заведующий кафедрой механизации животноводства, доцент, кандидат сельскохозяйственных наук И. В. Шипов. На наш взгляд, предложение Воробьева не представляет какой-либо ценности для практики сельскохозяйственного производства. Идея в принципе сомнительная».

Весь отзыв в одной фразе, идея Воробьева — готовить сено в любых погодных условиях — безапелляционно названа сомнительной, и это никак не комментируется. Однако общий итог отзывов порадовал Филиппова — два один в пользу прогресса.

Аккуратно сложив отзывы в конверт и убрав его в «Папку для сена», Владимир стал решать неожиданно появившийся вопрос: давать их для ознакомления Чагину или нет? А почему бы и нет? Будет даже лучше, если и он возьмет на себя часть ответственности за дальнейшую судьбу изобретения. Важно знать: какова будет реакция на отзывы самого автора, который ездил зачем-то в Москву, а когда вернулся домой, сразу угодил в больницу? Что-то непонятное было в поведении изобретателя, не проявляющего никаких признаков своего существования, ничего не сообщающего даже о результатах лабораторных испытаний. Обидно было Филиппову и то, что злосчастный автор не выразил благодарности даже за телефон, который ему поставили, пока он находился в столице. А между тем Владимиру из-за этого пришлось потрудиться. Филиппов вспомнил, как все произошло.

Среди рабочей недели, когда, сделав очередной обход «узких мест», Белкин и Филиппов в самом начале восьмого часа обсуждали реальность открытия театра в установленный срок, в кабинет заместителя директора уверенно вошел не кто-нибудь, а сам Юшанин.

Поздоровавшись со всеми за руку, поинтересовался: скоро ли пригласят на открытие, все ли сделали связисты, имеются ли к ним вопросы? А когда услышал от Белкина слова благодарности за установленные телефоны, заулыбался и, довольный, поднялся, чтобы распрощаться. Однако, направляясь к выходу, как бы между прочим попросил Филиппова выйти с ним на минутку для конфиденциального разговора.

И когда оба неторопливо вышли из кабинета, Юшанин, посмотрев по сторонам, словно опасаясь ненужных свидетелей, торопливо принялся излагать суть своего вопроса:

— Владимир Алексеевич, у меня к вам убедительная просьба никому о прошлом моем визите к председателю облисполкома не рассказывайте. Я вас очень прошу!

Владимир понял, чего от него хочет амбициозный начальник городской телефонной сети, появившийся в театре ни свет ни заря, а потому ответил твердо и уверенно:

— Можете быть спокойны, Алексей Николаевич, о подобных случаях у нас, в окружении председателя, распространяться не принято.

— Это хорошо. Но, — усомнился Юшанин, — есть и другие свидетели…

— Не стоит волноваться: они также не болтливы. Но обещаю переговорить с ними, с каждым в отдельности, — заверил Филиппов главного связиста города, про себя думая, что это неплохой случай, чтобы решить вопрос с телефоном для Воробьева, и письмо его как раз в папке. Но ему было неудобно обращаться к Юшанину сразу с просьбой. Если бы он сам завел разговор, тогда другое дело.

Юшанин от этих слов помощника председателя облисполкома заметно повеселел, в глазах его появились теплота и доверительность, и весь облик большого начальника озарился добродушной улыбкой довольного жизнью человека, которому многое доступно.

— Я немало наслышан о вас, Владимир Алексеевич, и не ошибся. Спасибо за понимание. Буду вам весьма признателен за то, что вы обещали выполнить. Со своей стороны, если когда-либо возникнет потребность в моих услугах, можете рассчитывать: обязательно помогу. Даже по тому изобретателю, если не поздно, — заверил Юшанин.

— Безусловно, не поздно! — тут же поддержал идею Филиппов. — Кстати, его письмо у меня в папке. И я с удовольствием передам его вам.

Владимир быстро сбегал в кабинет Белкина и буквально через минуту-другую передал обращение Воробьева Юшанину.

— Вы говорите, Иван Васильевич дал устное поручение мне или Лурину помочь этому инвалиду? — читая заявление Воробьева, переспросил для порядка Юшанин.

— Именно так и сказал: «Пусть разбираются Юшанин или Лурин», — подтвердил Филиппов.

— Тогда мы постараемся решить вопрос в самый кратчайший срок, если представится возможность.

— Буду благодарен.

— И я вам тоже.

Довольные достигнутым соглашением, они улыбнулись, дружески пожали друг другу руки и разошлись каждый по своим делам, уверенные, что с этого момента начались их особые служебные отношения.

…Встреча с иностранцами была в полном разгаре, но идти на нее желание пропало, и Филиппов занялся неотложными делами, первоочередным среди которых была корректировка информации для записной книжки председателя. Взяв ручку и линейку, Владимир построчно начал проверять, как работники облстатуправления внесли в нее новые, уже уточненные данные, исправив вписанные до этого карандашом цифры. Времени на это ушло порядочно, но дело того стоило. Эта объемистая, с сотней листов в клеточку книжка, гордость Славянова, была хранилищем самых точных сведений о любой отрасли народного хозяйства в области: сколько в регионе городов, районов, сел, предприятий, хозяйств, школ и клубов; каковы урожайность и производительность труда, валовой сбор, зарплата и многое другое начиная с 1966 года!

Изрядно утомив глаза, Филиппов наконец отодвинул линейку и ручку в сторону, положил книжку в сейф, на папку с письмами Сеновальцеву, которые вернул Славянов, не комментируя, потом рассортировал кипу поступивших оперативных сводок и облегченно вздохнул.

Устроившись поудобнее в кресле, выпрямил ноги, закрыл глаза, давая им отдохнуть, и снова задумался о полученных отзывах ученых, о том, как поведет себя обиженный Воробьев, когда вернется из больницы, о Чагине, который зайдет сегодня после беседы с иностранцами, о предстоящем открытии театра.

Из раздумий Владимира вывел донесшийся из коридора гул голосов и шарканье ног по паркету вышедших из большого зала участников встречи. И потому он не удивился, когда дверь его кабинета с шумом распахнулась, ударившись о стоявший в углу сейф, и в комнату вкатился, словно большой шар, председатель колхоза Чагин.

Поздоровались. Не теряя лишней минуты, председатель колхоза сразу решил выяснить волнующие его вопросы. Ему нравилось, что базовым хозяйством по практическому воплощению интересной идеи изобретателя Филиппов выбрал его колхоз. И он не без гордости шутил: «Наша „Идея Ильича“ реализует любую идею, если она сто́ящая». Ему очень хотелось, чтобы так все и получилось, и он распалял свое пылкое воображение мечтами о том, что, если все свершится так, как задумано, вскоре о нем, Чагине, заговорят с новой силой — дескать, не стоит на месте, а двигается вперед активный и прогрессивный руководитель. А то, чего греха таить, забывать понемногу начинают, мол, звание Героя Труда есть — ну и пусть живет себе на здоровье. Но возникали у него временами и сомнения. А вдруг идея Воробьева окажется выстрелом из пушки по воробьям? Но и это для его хозяйства не было бедой. Попытка не пытка. Да и убытков особых колхоз не понесет. Как использовать помещение, в нем знают, хотя, конечно, определенные расходы будут. Но риск только в том, что намеченного не удастся достичь малой кровью: уже сейчас несколько человек заняты только реализацией новшества, но ведь не зря говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанское. Чагин хотел рассказать Филиппову про дела в целом и про турбину, которую привезли из аэропорта. Но о том, что за монтаж ее в колхозе возьмутся только когда будут известны результаты опытов и отзывы ученых, распространяться особо он не собирался. Дальновидный председатель рассуждал, что в его большом хозяйстве этой турбине в любом случае найдется применение.

«На худой конец сдадим в металлолом. Мы же за нее рубля не платили», — прикидывал он.

Немного походив по кабинету для разминки затекших ног, Чагин посмотрел на Филиппова хитроватым взглядом и начал, как всегда, с любимого своего обращения.

— Дорогой друг, довожу до вашего сведения, что турбина уже в хозяйстве. Однако трогать ее мы пока воздержимся. Пусть полежит, она хлеба не просит. А меня волнуют и интересуют результаты опытов и отзывы ученых. И в целом, как обстоят у нас дела? Что происходит, Владимир Алексеевич? От вас с Воробьевым ни слуху ни духу, — высказав все, что его волновало, Чагин налил стакан воды и, выпив, присел за столом напротив хозяина кабинета.

Филиппов, не вдаваясь в подробности, начал с последних новостей, услышанных от младшего брата изобретателя:

— Вы правы, Григорий Михайлович, все вроде как бы подутихло. И с нашей стороны активности поубавилось. Это не случайно: Воробьев лежит в больнице. Я не суюсь в его дела в лаборатории. Да и в целом, признаюсь, утратил былую резвость в руководстве ходом работ по продвижению новшества не из-за нежелания, а по двум причинам: вместе с облпланом готовили председателю различные справки и планы к приезду Сеновальцева; второе, все последнее время по поручению председателя занимаюсь подготовкой к открытию оперного театра. С полной силой возьмусь за наши с вами дела только после этого события, — Владимир сделал паузу и, понимая, что молчать про отзывы не имеет никакого смысла, достал из стола «Папку для сена». — Сегодня мы получили отзывы ученых. Мнения распределились два к одному в нашу пользу. Посмотрите, если желаете. Они небольшие. Времени много не потребуется.

Взяв отзывы, Чагин сначала по привычке протер очки, неторопливо прочитал отзывы и, вернув их Филиппову, заметил:

— Ну что же, согласен, это что-то да значит. Насколько я понимаю, проведение опытов Воробьев возобновит, когда выйдет из больницы?

— Именно так. А что они покажут, сообщим вам незамедлительно, — заверил его Филиппов, хотя и сам в этом уверен не был и точно не мог сказать, как сложатся их отношения с Воробьевым в дальнейшем.

— И на этом спасибо, дорогой друг, — заулыбался довольный Чагин. — Я вас понял и со спокойной душой отправлюсь в родное свое хозяйство.

Дверь за знаменитым председателем давно закрылась, а Филиппов, с благодарностью судьбе, все сидел и думал, как это хорошо, что как-то так само собой получилось, что в рамках реализации Продовольственной программы области внедрять новшество согласился именно он, Герой Труда Чагин. Все-то у него предусмотрено: в случае чего — помещение пойдет, как и предполагалось, под сенохранилище, остальные же, совсем небольшие, расходы спишут как непредвиденные. Очевидно, именно в этом и кроется талант руководителя — в интуиции и прозорливости.

Турарину в этом тоже не откажешь, но для монтажа комплекса ему пришлось бы строить специальное здание, на что понадобились бы немалые средства. Да что там немалые — весьма крупные ассигнования, а впоследствии за них пришлось бы отчитываться. И, пожалуй, винить Турарина в нетоварищеском поведении не следует: он и в самом деле оказался мудрым руководителем, сумевшим моментально сообразить, что может повлечь за собой, хотя и заманчивая своей перспективой, но пока всего лишь теоретически, идея Воробьева. Словом, пока все идет как и полагается.