Когда в пути не один

Глава 9

Изобретатель Воробьев попал в Волжскую бассейновую больницу после того, как у него резко подскочило давление и испуганная жена вызвала скорую помощь. Младший брат Владимира Григорьевича, известный корреспондент, похлопотал о том, чтобы больного поместили в палату на двоих, где тот быстро привык к внутреннему распорядку больничной жизни и предписаниям лечащего врача. Каждый день ему делали уколы и ставили капельницы, после которых Владимир Григорьевич испытывал явное облегчение. Но напряженные думы над одной мучившей его проблемой, из-за которой, пожалуй, он и оказался в больнице, сильно мешали ему чувствовать себя физически здоровым.

Дело в том, что с некоторых пор Владимир Григорьевич не мог четко определить свое отношение к Филиппову и после злопамятного разговора с ним убедился, что его соавтор повел себя не так, как следовало бы, и не оправдал возлагаемых на него надежд. Конкретно от помощника председателя, как размышлял Воробьев, требовалось одно: передавая своему шефу письмо об установке квартирного телефона известному изобретателю, преподнести это в наиболее выгодном свете, рассказать, что в настоящее время делает талантливый человек для сельского хозяйства области. И тогда Славянов, борец за лучшую жизнь на селе, вопрос с телефоном, и сомневаться не надо, решил бы. К сожалению, Филиппов то ли не захотел, то ли не смог этого сделать. И результат налицо: председатель облисполкома просьбу об установке квартирного телефона изобретателю Воробьеву выслушал походя, даже не сделав на заявлении никакой резолюции. А слово, всем известно, к делу не пришьешь. И опять тот же Филиппов мог написать резолюцию сам и дать своему начальнику на подпись. И этого не было. «Что и говорить, не захотел человек сделать доброе дело», — решил Воробьев и в сердцах поспешил принять меры, чтобы проучить «этого чинушу Филиппова» как следует, чтобы и он запомнил на всю жизнь, как быть неблагодарным. И со дня на день Владимир Григорьевич ожидал подтверждения о наступлении такого периода в безоблачной жизни Филиппова, которому скоро, очень скоро должна прийти повестка в суд с указанием даты и времени рассмотрения его, изобретателя Воробьева В. Г., заявления по поводу того, что, используя свое служебное положение, помощник председателя облисполкома Филиппов В. А. «примазался» к нему, изобретателю Воробьеву В. Г., в соавторы. Размышляя над тем, как накажут его обидчика, Воробьев мечтал, что не выйдет из больницы до тех пор, пока не получит как истец вызов на заседание районного суда. И это еще не все: из Москвы, из Комитета по делам изобретений, в облисполком, на имя председателя Славянова Ивана Васильевича, отправлено письмо, что, используя свое служебное положение, помощник председателя Филиппов В. А. принудил автора Воробьева В. Г. вписать себя в соавторы. Лихо, конечно!

«А может, все-таки следует позвонить в столицу и попросить, чтобы дали отбой?» — сомневался иногда изобретатель. Однако тут же давала о себе знать нанесенная изобретателю, как ему казалось, в большей степени по вине соавтора, обида, которая моментально сметала все благие порывы и намерения. К тому же, поразмыслив о том, что уже сделано, Воробьев как человек твердого характера понимал, что обратной дороги у него уже нет. Видимо, и в самом деле — не судьба, придется и тебе, Владимир Алексеевич, пережить кое-что. Как говорится, каждому свое и по заслугам.

А как все хорошо начиналось и шло лучше не придумаешь! А сколько труда потребовалось Воробьеву, чтобы уговорить Филиппова стать соавтором изобретения, а потом получить от него необходимые для оформления права на изобретение паспортные данные!

Изобретатель как на крыльях прилетел тогда домой, ликуя, что теперь-то Филиппов от него не отвертится и диктовать политику будет уже сам Воробьев.

Установка телефона была первым и, по мнению изобретателя, самым простым делом в их новых отношениях с помощником облисполкома. Должен же он понимать, что телефон как воздух нужен прежде всего для их сотрудничества. Иначе какой же разговор об оперативности решения всех вопросов, которые могут возникнуть в предстоящей работе!

Конечно, в истории с телефоном ему мог бы помочь и брат. Но он, когда его перевели в родную область собкором, выкинул совершенно непростительный фортель: чтобы поднять авторитет прессы, в одной из статей крепко зацепил начальника городской телефонной станции. Руководство города и области тогда ограничилось замечанием Юшанину, и теперь он стал еще более недоступным и непробиваемым. А характер у него, говорят, такой, что он никогда не забывает тех, кто ему сделал что-либо плохое. Поэтому брательник наотрез отказался обращаться к нему — пустой номер: Юшанин статью в газете ему обязательно припомнит. Да, видимо, не зря в народе говорят про колодец, в который плевать — себе вредить. А что делать, если Филиппов не посодействует? Ничего, когда Москва выпишет патент на изобретение, давить на Филиппова будет уже гораздо легче, как рассуждал изобретатель. В случае же его отказа помочь Воробьев даст ему понять, что помощник председателя облисполкома примазался в соавторы, используя свое служебное положение. А это деяние уголовно наказуемое: глава седьмая, статья 170. Злоупотребление властью или служебным положением. Уголовный Кодекс РСФСР. Вот такие дела, дорогой Владимир Алексеевич. А ведь и требуется всего лишь умело преподнести председателю суть просьбы известного изобретателя.

Интенсивно занимаясь проведением опытов в лаборатории, Воробьев ни на минуту не забывал о своем письме Славянову и долгое время не отдавал его Филиппову по одной простой причине: Москва еще не рассмотрела вопрос об авторском праве на изобретение. И лишь когда наконец-то пришло официальное извещение из комитета о том, что граждане Воробьев В. Г. и Филиппов В. А. признаны авторами изобретения, Владимир Григорьевич начал действовать. Без всяких договоренностей, соблюдаемых им ранее, он уверенно отправился к своему соавтору. Ему, правда, пришлось пожалеть об этом, потому что момент для встречи с помощником Славянова был выбран совсем неподходящий: Филиппов с группой специалистов был целиком поглощен подготовкой важного доклада председателю. Но Воробьев, передав ему свое письмо на имя председателя облисполкома, не успокоился и все-таки уговорил Филиппова найти удобный момент, чтобы обратиться к своему шефу с просьбой об установке телефона для уважаемого человека и изобретателя. Он предполагал, что при такой подаче его просьба будет наверняка решена. И Владимир Алексеевич обещал, что сделает все, что будет от него зависеть.

Мечтая об открывающихся перспективах и возможностях, Воробьев с головой ушел в работу по внедрению своей идеи, даже выкроил денек и съездил в колхоз «Идея Ильича», чем искренне обрадовал его председателя. Осмотром сенохранилища изобретатель остался доволен. И на следующий день после возвращения из хозяйства Чагина он с самого утра направился к Филиппову, чтобы наконец выяснить причину затянувшегося молчания помощника председателя.

Владимир был в кабинете один, он только что вернулся от шефа, которому докладывал обстановку, сложившуюся в оперном театре перед самым его открытием, и теперь разбирал полученную почту.

Увидев вошедшего гостя, Филиппов поднялся со своего кресла, и они обменялись рукопожатиями, бегло окинув друг друга оценивающими взглядами, словно отыскивая происшедшие в лицах перемены.

— Зашел узнать об отзывах ученых, — с ходу поинтересовался Воробьев, хотя после того как он получил в руки авторское свидетельство, эти отзывы его особо не волновали. Но напомнить Филиппову о том, что имеет полное право знать о них, изобретатель считал уместным. Поэтому уточнил: — Думаю, мне, как человеку не постороннему, вы об этом сообщите первому.

Филиппов согласно кивнул головой и заверил:

— Не сомневайтесь в этом, Владимир Григорьевич. А как у вас идут дела? — спросил он в свою очередь.

— Я был у Чагина.

— Ну и как?

— Работы идут, можно сказать, полным ходом. Обстановка деловая. Этот Чагин настоящий трудяга! Думаю, колхоз вытянет. Вы сделали очень удачный выбор хозяйства.

— Спасибо за высокую оценку, Владимир Григорьевич. А что у вас с опытами? Я редко бываю в кабинете, а вы тоже пропали совсем.

— Я не пропал, Владимир Алексеевич, дело в другом: просто у меня нет возможности сообщать вам о многих деталях дела — у меня же нет телефона! — Воробьев с удовольствием перевел разговор на желаемую тему. И, почувствовав себя на коне, стал ершистым, заговорил раздраженным тоном: — Опыты, к сожалению, ничего хорошего пока не дали, но мы их продолжаем. А для оперативных решений разных вопросов в продвигаемом нами деле, для связи с вами, мне, как воздух, нужен телефон. Кстати, мое письмо рассмотрено? Какова же резолюция Славянова? — Воробьев пристально, недружелюбно даже взглянул на собеседника и отвернулся.

Филиппов, желая быть последовательным и честным и зная, что о решении вопроса без резолюции Славянова Воробьев и слышать не хочет, произнес в ответ правдивые, но суровые слова:

— Откровенно скажу, Владимир Григорьевич, радостного мало. Председатель не стал подписывать ваше заявление, а рекомендовал буквально следующее: «Отправьте письмо в город Юшанину, можно Лурину». Лурин — это начальник областного управления связи.

— Как? На моем письме нет даже резолюции! — вскричал Воробьев. — Не может быть, чтобы ко мне, известному рационализатору области, и так отнеслись! Фактически отмахнулись. Нет, тут что-то не так! — Воробьев был уверен, что его соавтор явно что-то недоработал.

— Мы можем решить вопрос, когда вернется Лурин, — напомнил Воробьеву о своем предложении Филиппов. — Для него и устное поручение председателя — закон.

— Нужен мне ваш Лурин! — возмутился Воробьев и, не слушая доводов и аргументов своего соавтора, взвинченный и до глубины души обиженный бюрократическим отношением Славянова к нему, автору нескольких изобретений, талантливому рационализатору, Воробьев выбежал из кабинета. По дороге домой он и принял решение избрать в отношении Филиппова самые крутые меры: он снова поедет в Москву, в Комитет по делам изобретений и рационализации, и расскажет о том, как чиновник примазался к нему в соавторы. Эта мысль появилась у него не вдруг, а гнездилась в его голове давненько: он даже сходил к знакомому юристу, чтобы разузнать побольше о правах авторов и тех, кто ими становится, используя для этого служебное положение или иные способы давления, и что за это может предусматриваться законом.

Уже у себя дома, после сытного обеда и горячего чая, Владимир Григорьевич немного успокоился и посчитал более благоразумным выждать какое-то время. А вдруг и вправду Филиппов по-настоящему возьмется за решение его вопроса? Тогда, возможно, поездка и не понадобится. А вот выяснить, когда же состоится это самое долгожданное открытие театра, будет очень неплохо, как неплохо будет к этому времени подложить свинью Филиппову, не захотевшему отнестись к его просьбе по-человечески. И Владимир Григорьевич, долго не раздумывая, отправился к зданию театра.

Неподалеку от входа в театр он попытался было завести разговор про сроки открытия со строителями, но один из них посоветовал ему обратиться к помощнику председателя облисполкома и указал на Филиппова, беседующего о чем-то с мастером Анатолием Гурдеевым. Вид у обоих был такой деловой и озабоченный, что Владимир Григорьевич почувствовал что-то вроде угрызений совести.

«А в самом деле, так ли уж виноват передо мной этот Филиппов? Может быть, все, что нужно, а главное, дальновидно сейчас, — это выждать какое-то время?» — размышляя так, Воробьев, стараясь не попасть на глаза Филиппову, тихо удалился со строительной площадки. И несколько дней он терпеливо ждал каких-либо сигналов от Филиппова. Но, так и не дождавшись их, поручил старшему лаборанту продолжать очередной цикл испытаний, а сам устремился в Москву, в Комитет по делам изобретений. Здесь он сразу направился к начальнику отдела, который не так давно помогал ему в оформлении авторского права на изобретение.

На правах старых знакомых они зашли после работы в небольшое кафе, находившееся неподалеку от дома московского чиновника, хорошо выпили и закусили, и начальник отдела, внимательно выслушав сбивчивую, взволнованную речь заикающегося автора, охотно согласился ему помочь, пообещав проучить примазавшегося к изобретателю бюрократа Филиппова так, что тот ввек не забудет об этом.

Теплее спиртного согрели и успокоили возмущенную душу Воробьева слова, услышанные из уст маститого начальника, и он, расставаясь с ним, искренне поблагодарил москвича за понимание и участие и даже передал ему от чистого сердца набор хохломской росписи.

Не откладывая дела в долгий ящик, начальник отдела уже на следующий день подготовил письмо на имя председателя облисполкома Славянова, в котором раскрыл корыстные цели помощника председателя Филиппова В. А. и потребовал принять к нему самые строгие меры административной ответственности, не забыв напомнить при этом и про статью закона об уголовно наказуемом деянии оного.

Довольный удачным визитом в столицу, Воробьев вернулся в родной город не сразу, а лишь после того, как погостил в Подмосковье у своего племянника, который через своего армейского друга и познакомил его с начальником отдела Комитета по делам изобретений.

У племянника были добротный частный дом, сад, гараж, машина и моторная лодка. Поразмыслив, родственники решили, однако, от рыбалки отказаться и под выходной организовали шашлыки, где и встретились все, кто участвовал в делах с комитетом.

Только через неделю с чувством исполненного долга Воробьев наконец-то переступил порог своей квартиры и уже в прихожей был крайне удивлен увиденным: на тумбочке, под большим зеркалом, внимание его привлек светло-коричневого цвета телефон, купленный им давненько, а главное, недорого у одного из «собратьев» по делам изобретений и рационализации. Сейчас Владимира Григорьевича поразил не сам аппарат, а то, что, когда он уезжал в Москву, этот аппарат лежал в нижнем ящике шифоньера. Выходит, пока он находился в столице и готовил «телегу» на Филиппова, у него дома подключили телефон?! Вот дела! Интересно, кто же это сделал? Возможно, работа брательника? Все-таки сумел пробить по своим каналам? А вдруг не он, а Филиппов?

Воробьев не знал, что и делать: радоваться или раскаиваться в затеянной им сваре.

Жена, помогая ему раздеться и желая побыстрее рассеять появившееся на лице мужа сомнение, пояснила:

— Вначале пришли из городской телефонной сети два монтера. Чтобы не показаться самозванцами, сослались на твое письмо председателю облисполкома Славянову и показали наряд на установку телефона. Я, конечно, обрадовалась! Наконец-то! И сразу все поняла. Они поинтересовались: есть ли у нас аппарат? Я показала им его. Тогда они передали мне документы на установку и попросили, чтобы я, не откладывая, оплатила предстоящую работу. Что я с великой радостью и сделала. А на другой день они вернулись и установили телефон. Кто-то дал их начальнику указание. Вот наш номер, — она взяла абонентскую книжку и, довольная, прочитала шесть заветных цифр. — Ты же, я помню, писал письмо председателю облисполкома?

Воробьев мысленно, вслед за женой, повторил волшебные цифры, но они тут же стерлись из его памяти. При одном напоминании о письме на имя Славянова Владимир Григорьевич сразу понял, что устройство телефона — дело рук совсем не брата, а Филиппова, который все-таки дал ход письму и осуществил обещанное. А что сделал он, Воробьев, в благодарность за это? Вначале подал на Филиппова жалобу в суд, а затем в Москве, в Комитете по делам изобретений, накатал «телегу» на имя самого председателя облисполкома, помощник которого якобы примазался к изобретателю в соавторы! Опершись о стенку рукой, Воробьев почувствовал, как в глазах у него потемнело, вдруг стало трудно дышать, и он медленно опустился на стоявший возле тумбочки с телефоном небольшой стульчик.

Посидев немного, Владимир Григорьевич успокоился и даже стал звонить в столицу, чтобы поговорить со своим комитетским покровителем и посоветоваться, как ему быть дальше. Дозвонился не сразу. Телефонистка долго не могла соединить с Москвой: нужный Воробьеву номер все время был занят.

Наконец длинные, продолжительные гудки вывели изобретателя из грустных раздумий, и, когда он снял трубку, телефонистка с междугородней профессиональной скороговоркой сообщила, что на линии Москва. Воробьев тут же услышал знакомый голос начальника отдела из Комитета по делам изобретений. Поздоровавшись, он хотел было изложить причину своего звонка, но стал заикаться, и москвич мигом понял, что требуется человеку. Перебив Воробьева, он сообщил, что письмо в облисполком Славянову отправлено. Теперь надо ждать, когда его получат. А уж там, можно не сомневаться, заварится такая каша, что Филиппову этому придется очень не сладко.

— Да-а я-я… я не про это! Надо все о-о-остановить! — еле выговорил Воробьев.

— О чем вы? Теперь поздно. Бюрократическую машину уже не остановишь! Мы вас в обиду не дадим. Ждите. Скоро, очень скоро все начнется! Пока! — будто не разобрав, о чем просит Воробьев, работник комитета бросил трубку и в сердцах выругался: «Чего захотел, изобретатель! Остановить машину! Поздно, дорогой! Надо было раньше думать!»

Разговор с московским начальником доконал Воробьева, он снова почувствовал, как зазвенело в голове и в глазах замелькали искры, шагнул к оттоманке, прилег на нее и попросил стакан воды у подбежавшей к нему жены, а проглотив таблетку нитроглицерина, сказал, что нужно, пожалуй, вызвать «скорую помощь».

Так изобретатель Владимир Григорьевич Воробьев оказался на больничной койке. Ему довольно быстро сбили давление, но мысли о Филиппове тревожили его со всевозрастающей силой, так что самочувствие его улучшалось мало. По подсчетам Владимира Григорьевича выходило, что повестка его тезке из облисполкома и письмо из Москвы на имя Славянова должны поступить в ближайшее время. И тогда… у изобретателя Воробьева дух перехватывало при мысли об этом. Что будет с проведением опытов в лаборатории? Как воспримут эту историю в хозяйстве Чагина? Как поведет себя председатель? У Владимира Григорьевича начинало темнеть в глазах и бешено колотиться сердце, когда он представлял масштабы возможных последствий раздутой им истории. И места для сочувствия Филиппову в его душе поэтому не находилось. Наоборот, именно его Владимир Григорьевич и винил во всем. «Ишь как хорошо устроился! Нет, пусть тоже помучается!» — думал с неприязнью о помощнике Славянова изобретатель.

Наконец наступило долгожданное воскресенье — день открытия нового сезона в оперном театре. Все пространство перед ним от трамвайной остановки до его дверей было заполнено празднично одетыми людьми. Сюда же то и дело осторожно подруливали черные «Волги», из которых с достоинством выходили респектабельные руководители города и области.

Желающих попасть в зрительный зал оказалось огромное количество, но пригласительные билеты были лишь у строителей. И настоящие театралы, понимая, что рассчитывать на удачу и достать такой билет практически невозможно, толпились у доски объявлений, изучая репертуар труппы на предстоящий сезон.

В самом театре первые зрители с удовольствием прогуливались по сияющим светом и новым интерьером коридорам и фойе, рассматривая все: блестящий паркет, новые банкетки, ковровые дорожки, галерею портретов заслуженных, народных и ведущих артистов, стены, зеркала, потолки. Иные, совершив круговую и поэтажную экскурсию по помещению театра, рассаживались на свои места и принимались внимательно изучать убранство зала. Он тоже стал неузнаваемым: новые, более удобные кресла; притягивающий блеском серебра огромный занавес, отделяющий зрителей от артистов; роспись с позолотой потолка и лепнина на галерке; играющие сотнями, тысячами огней люстры. От всего этого великолепия у публики настроение было не просто приподнятым, но праздничным.

Наконец прозвенел третий звонок. В переполненном зале начал стихать гул голосов. А когда в президиум на сцену вышло руководство области и города во главе с председателем облисполкома Славяновым, установилась выжидательная тишина.

— Дорогие товарищи! — обратился к залу вышедший на трибуну Славянов. — Сегодня в культурной жизни города и области происходит большое событие — открытие после капитального ремонта любимого нашими земляками театра оперы и балета. И неслучайно первыми зрителями и гостями сегодня в театре стали строители, электрики, художники и дизайнеры, люди других специальностей, а проще говоря — все те, кто четыре месяца днем и ночью трудились здесь, преображая внутренний и внешний облик театра. И все вы, представители наших крупнейших трестов, организаций и управлений, по праву заслужили высокую честь быть первыми зрителями в новом театральном сезоне.

После дружных аплодисментов Славянов, заканчивая свою речь, сказал:

— По поручению бюро обкома партии и облисполкома позвольте выразить вам благодарность за проделанную работу. Большое спасибо всем, кто принимал в ней участие. Надеюсь, что и артисты, которые после длительных гастролей по стране будут участвовать сегодня в концерте, порадуют вас своим мастерством. Затем, как и всегда на подобных торжествах, выступали руководители города, театра, представители разных организаций и учреждений, пока наконец бразды правления не взял в свои руки ведущий концерта. Им оказался главный режиссер театра Отаришвили, появление которого на сцене было встречено громом аплодисментов.

Выждав их, режиссер несколько раз низко поклонился зрителям и объявил начало концерта. Он прошел на одном дыхании. Особенно горячий прием присутствовавшие оказали народному артисту России Александру Гладилову, который с душой исполнил арию мельника из оперы Даргомыжского «Русалка» и всенародно любимые «Очи черные». В заключение концерта на сцену вышли все его участники. Аплодируя и скандируя: «Спа-си-бо! Спа-си-бо!» — они от чистого сердца благодарили вставших с кресел зрителей за прекрасно выполненную работу и душевный прием.

Вскоре двери зала распахнулись и шумный поток зрителей хлынул в направлении гардеробной, а получившие премии строители дружными компаниями потянулись в буфет, чтобы отметить памятное открытие театра.

— Видишь, чтобы не толкаться в гардеробной, люди в буфет идут. А у вас что, так ничего и не предвидится? — допытывалась Катерина у Филиппова.

— Предвидится не предвидится — мы идем с тобой одеваться. И отметим это событие дома. Кстати, лучше спать будем, — нехотя отвечал Владимир жене. Правду он ей так и не решился сказать: засмеет, скажет, торчал с утра до вечера в этом театре, а про тебя даже и не вспомнили.

На самом деле все обстояло не так: для руководства области и города, начальников строительных подрядных и субподрядных организаций, управления культуры, директора театра и его заместителя небольшое торжество намечалось. Об этом Филиппов знал точно, и сам он тоже был в числе приглашенных. Но его обидело одно обстоятельство: Леснов, занимавшийся устройством застолья, персонально предупредил, что идти на него следует одному — без жены. Правда, сказал об этом как-то походя и, как всегда, неопределенно: сразу и не поймешь — то ли всерьез, то ли в шутку. От обиды, заполнившей грудь Владимира, выяснять подробности организации банкета у него не было никакого желания. Даже если слова: «Приходить без жены» шутка или розыгрыш, а Леснов — известный любитель разных подвохов, в отношении себя Филиппов считал их оскорбительными.

Он не ожидал от шефа таких указаний. Слишком много сил и здоровья было отдано им, чтобы открыть театр вовремя. Гораздо больше многих из тех, кто будет на фуршете. До самого последнего дня бегал он по театру с утра до вечера, хорошо изучил в нем все ходы и выходы и ко многому приложил здесь руки.

Владимир отчетливо представил, как еще позавчера усиленно занимался наведением блеска, а главное, устранением имеющейся белизны с пола вокруг гардеробной. Способ подсказал один из ветеранов — опилки со скипидаром. И Филиппов, сняв пиджак, рубашку и галстук, в майке и брюках вместе со строителями принялся шваброй драить пол.

— Ну и как, Владимир Алексеевич, получается? — прервал его занятие первый секретарь обкома партии Богородов, которого Филиппов узнал сразу, даже не поворачиваясь, по голосу. А когда повернулся и поздоровался — увидел и своего шефа: он стоял рядом с «первым» и довольно улыбался.

— Получается, — уверенно ответил Владимир переводя дух. — Нам отделочник Петров порекомендовал этот способ. Оказывается, это практикой доказано. Мраморная крошка потом заблестит, когда люди чаще ходить будут.

— А в целом как обстановка? Строители не подведут? — поинтересовался Богородов.

Зная из утреннего доклада Филиппова сложившуюся в театре обстановку, на вопрос «первого» ответил сам Славянов:

— Уверен, все будет в порядке. Я освободил Владимира Алексеевича от прямых обязанностей, чтобы он занимался только театром, организацией и контролем всех работ.

Тем временем подошел Белкин, и, здороваясь с ним, председатель облисполкома тут же предложил:

— Давайте пройдемся по театру, Николай Юрьевич, чтобы самим убедиться в его готовности к открытию. Не зря говорят: лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать.

Осмотр длился около часа. Увиденным руководители остались довольны, что было заметно не только по их сияющим лицам, но и по добродушию. На прощание пожелав успеха и пожав руки Белкину и Филиппову, они уехали в самом хорошем расположении духа.

«Разве расскажешь обо всем этом Катерине? — рассуждал про себя Владимир, двигаясь в потоке людей. — А может, ее вообще не надо было приглашать? Ее реакцию на это представить было нетрудно: она все уши прожужжала мне про открытие театра. Даже платье новое сшила. А отправить после концерта ее одну домой было бы верхом бестактности и неуважения! Грандиознейший скандал, можно не сомневаться, гарантирован. Выход один: махнув рукой на банкет, отправляться после концерта вместе со своей половиной домой».

— Так мы домой идем или остаемся? Тебе что, сказать нечего? — тормошила она его.

— Что жене сказать — у мужа всегда найдется. А поскольку относительно фуршета пояснений нет, мы, как и все, возьмем с тобой курс на родную квартиру, — начал уверенно и в шутливом тоне Владимир. — И там, в спокойной домашней обстановке, не стесняясь и ни на кого не оглядываясь, достойно отметим важное событие в культурной жизни города и области.

И они неторопливо направились в кабинет Белкина, где оставили свою верхнюю одежду. Владимир без особой спешки накинул на себя плащ и терпеливо ожидал окончания сборов жены, когда в дверях появился запыхавшийся и растерянный Леснов.

— Вы куда собираетесь? Раздевайтесь! И без промедления за мной! — Передохнув и смахнув с лица пот, добавил для большей убедительности спешки: — Шеф велел срочно отыскать тебя. Так и сказал: «Найди и приведи!» Только тебя и ждут.

— Чего меня ждать? — удивился, не скрывая своей обиды, Филиппов. — Ты что говорил? А я, как видишь, не один.

— Вдвоем, вдвоем! — успокоил его Леснов. — Только побыстрее. Не отставайте.

Владимира в комнате для гостей действительно ждали: обильно уставленный винами и закусками стол, имел еще первозданный праздничный вид. А председатель облисполкома Славянов, завидев вошедших, тотчас предложил первый тост за строителей, которые сделали все возможное, чтобы состоялось запланированное открытие театра и театрального сезона.

Все дружно выпили и принялись так же дружно закусывать.

Филиппов тоже не отставал от остальных и, подкладывая жене на тарелку что-нибудь вкусненькое, с душевным восторгом ловил себя на мысли, что ему, если честно, не так дороги в обилии имеющиеся здесь вина и закуски, как то, что без него, Владимира Филиппова, начальник штаба по реконструкции театра, председатель облисполкома Славянов Иван Васильевич не позволил начать последний акт мероприятия — небольшое официальное застолье. Душа Владимира пела, а грудь его распирало от гордости. Он сидел, сладостно улыбался и с искренней любовью ко всему миру наблюдал за собравшимися, слушал их выступления, хотя ясно осознавал, что ничего интересного для себя не услышит.

Но вот из-за стола поднялся Славянов, за ним секретарь обкома и директор театра, который повел их в свой кабинет, где, как всегда, раздевались все самые высокие гости. И вскоре в кабинете, ставшем до невозможности тесным от набившихся в него начальников, снова разговор пошел о реконструкции театра, о торжественном его открытии, о зале, который стал неузнаваемым, о замечательной росписи потолка, о богатом занавесе, какого в театре еще никогда не было, о том, что все получилось просто замечательно.

Когда председатель облисполкома уже надел плащ, собираясь уходить, Филиппов, наклонившись к начальнику областного управления культуры Лухманову, по-дружески шепнул ему, что, дескать, тебе не повредит, если предложишь тост на дорожку. Лухманов тут же дал команду директору театра, чтобы подали НЗ, а сам, обращаясь к председателю облисполкома, громким голосом объявил:

— Прошу, Иван Васильевич, прошу всех на посошок! Не будем нарушать традицию.

Моментально на столе появились несколько бутылок шампанского, нарезанные дольками и разложенные по маленьким тарелочкам лимоны, конфеты и шоколад.

Все согласились и за разговором как-то незаметно осушили еще по паре фужеров. Затем уже Филиппов, подняв бутылку и возглашая, что «бог троицу любит», с удовольствием принялся наливать шампанское сначала Славянову, а потом себе и всем, кто находился рядом.

— Ты что делаешь?! — недовольная поведением мужа, шепнула ему на ухо не на шутку встревожившаяся Катерина. — Споить, что ли, хочешь человека?

— Сегодня его день. И не волнуйся, шеф и трезвый любит поговорить, а главное умеет, — успокоил Владимир супругу. — Я знаю, что делаю. — А про себя и сам удивлялся: поражало его не то, что председатель много говорит, а то, что он не отказывался от вина. Обычно, когда собирались после сессии облсовета в маленьком зале столовой или голубой комнате, предназначенной для гостей высокого ранга, Славянов выпивал очень немного и очень редко. Не уговоришь ни под каким видом. Но сегодня его узнать было трудно, хотя понять вполне было можно: такая гора с плеч свалилась. Вот и расслабился человек. И в порыве уважения к шефу Владимир налил ему еще вина.

С укоризной зыркнув на мужа, Катерина сердито и недовольно выговорила ему довольно внятно:

— Дорогой мой, да ты никак споить Ивана Васильевича собрался?

Услышав такое предостережение, Славянов тут же вступился за своего помощника:

— Не расстраивайтесь, Катерина Алексеевна, сегодня можно. Думаю, что мы с ним заслужили это. Такие мероприятия нечасто в нашей жизни происходят. Так что не ругайте мужа. За театр, товарищи!

Председатель выпил, закусил лимоном и, пожав стоявшим с ним рядом руки, а остальным, кто находился подальше, сказав: «До свидания!» — первым вышел из гостеприимного кабинета. За ним дружно потянулись к выходу и остальные.

…Ярко освещенная площадка перед театром встретила Филиппова отнюдь не летней прохладой, но ему было несмотря ни на что тепло и радостно. Придерживая за талию прижавшуюся к нему от холода жену, он предложил — благо, что они жили неподалеку, — пройтись, чтобы немного проветриться, подышать свежим воздухом перед сном, и Катерина охотно согласилась.

И чем дальше они удалялись от театра, тем сильнее Владимир ощущал грусть, что еще один памятный этап в его жизни остался позади. Теперь и реконструкция театра, проведенная впервые за последние десятилетия, тоже станет историей города и области. И то, что и он, Владимир Филиппов, является активным участником ее создания, наполняло его грудь безмерной гордостью.

…Уже перевалило далеко за полночь и чета Филипповых мирно спала, когда в их квартире раздался пронзительный и продолжительный звонок с междугородной телефонной станции. Катерина, проснувшись первой, привычно растолкала мужа, и побыстрее заснула вновь. А Владимир, нехотя встав, снял трубку и, взяв с собой аппарат, перешел в большую комнату, чтобы не беспокоить дочь и жену.

— Слушаю! Кто звонит?

— Привет, дружище, это я: Влад Гуважный.

— Здорово, Влад! Чего это тебе так приспичило? Второй час ночи.

— Извини, дорогой, за столь поздний звонок. Я на гастролях в Средней Азии и сбился со времени. У нас готовится новая программа. И требуется еще один тяжеловоз. Выручай, Володя. Родина тебя не забудет.

— Главное, чтобы ты не забыл! Давай ближе к делу! Что конкретно от меня требуется? — поинтересовался Филиппов.

— Помнишь, как ты посылал нас на конезавод? В Починки? Так вот. Нам нужен еще один тяжеловоз. К тебе приедет мой представитель, скажет, каких параметров жеребец требуется. А ты позвони, пожалуйста, председателю райисполкома — пусть посодействует. Будь другом, Володя!

— Хорошо. Пусть приезжает твой представитель. Я поговорю с районом.

— Спасибо, Володенька. Целую! По пути в Москву, возможно, заеду и к вам, к Панкратову. Привет ему. До встречи и извини за беспокойство.

Владимир положил трубку, прошел на кухню. Сна как и не бывало. Зная по опыту, что теперь ему уже долго не заснуть, он выпил стакан кефиру, постоял у окна, глядя на спящий город. Потом вернулся в спальню и осторожно устроился на своей половине кровати. Пытаясь занять себя хоть чем-то, начал вспоминать, как познакомился и подружился с народным артистом России Владиславом Гуважным. Особенно памятной была встреча, когда в область приехали проверяющие из Совета Министров Российской Федерации. Планируя программу их работы в областном центре, секретарь облисполкома Мелешин не забыл и про культурную часть и, зная круг общения Филиппова с богемой — писателями, артистами, художниками, уговорил его взять ее на себя. Владимир просигналил Панкратову, потом Малахову, проверкой сферы деятельности которого комиссия тоже собиралась заниматься, и обо всем договорился. Так что когда гости из столицы появились с Малаховым в цирке, чтобы посмотреть программу Гуважного, Панкратов, любезно поприветствовал их и направил вместе с Филипповым в тщательно прибранную директорскую ложу, где было удобно и уютно, а главное в стороне от людских глаз.

Ответственный за продовольственное обеспечение проверяющих Малахов, как только те разместились в ложе, раскрыл свою знаменитую сумку-самобранку, набитую до краев провизией и выпивкой. Закуски и вина оказалось вполне достаточно, чтобы создать у всех присутствующих соответствующее настроение. Так что уже после третьей рюмки было трудно разобрать, куда больше смотрят гости: на стол, где красовались аппетитные деликатесы, или вниз, на арену, где умело управляемые Гуважным тигры послушно усаживались на спины слонов, а потом без особой охоты прыгали через горящий обруч.

Владислав и его супруга Мелисса, ярко и празднично разодетые, собранные и подтянутые, были в ударе. Все у них получалось, и зрители смотрели их выступление, затаив дыхание. А когда программа закончилась, не жалея своих ладоней, хлопали им от души. В ложе, проявляя солидарность с залом, тоже дружно аплодировали знаменитым дрессировщикам. Все были довольны, что представление закончилось без эксцессов. И вскоре не спеша, с достоинством, во главе с Малаховым и Филипповым москвичи вернулись в кабинет директора цирка. Довольные съеденным, выпитым и увиденным, они охотно обсуждали программу, отмечали уверенную работу Гуважного. Убежденно говорили о том, что иначе и быть не могло: их династия известна во всем мире — профессионалы.

Поговорив о программе и выкурив вместе с москвичами по сигарете, Панкратов громко пригласил присутствующих занять места у щедро накрытого стола.

Малахов поддержал директора цирка и объявил, что после того как примет душ и переоденется, к ним присоединится и всеми уважаемый Владислав Михайлович Гуважный.

— Мы что, начнем без него? — поинтересовался руководитель проверяющих.

— Именно так! — живо подтвердил Панкратов. — Ему нравится, когда все в сборе и, расслабившись, уже отдыхают.

Конечно же, директор цирка лукавил, и дело было совсем в другом. Гуважному нравилось не то, как отдыхают собравшиеся, а то, как при его появлении взоры всех обращаются на него одного. И он, как всегда, стоя, чтобы все лучше видели, каков он на самом деле, произнесет заранее заготовленный тост. Ему необходимо было внимание окружающих. Такова уж была его артистическая натура.

Собравшиеся успели выпить лишь по одной рюмке, когда появился Владислав — в черной водолазке, красивой импортной куртке и джинсах, еще полностью не отошедший от опасной и трудной работы, о чем свидетельствовали лихорадочный блеск глаз и пунцовое лицо артиста.

— Я же говорил: если выйду живым из клетки, встретимся. И по традиции именно здесь, — устраиваясь на оставленное специально для него рядом с Панкратовым место, начал Гуважный. — И пользуясь случаем, предлагаю выпить за присутствующих здесь гостей города.

Дружеское застолье продолжалось весело и непринужденно, и вскоре, уже порядком захмелев и осмелев, один из гостей обратился к народному артисту с неожиданной просьбой:

— Владислав Михайлович, а можно сфотографироваться с вами и с тигром? Память, так сказать, на всю жизнь. Как вы посмотрите на это?

— Положительно! — согласился уверенно Гуважный, про себя, однако, немало удивившись тому, что взрослые, бывалые и серьезные люди не знают, что звери не переносят запах спиртного! Понимая, что сфотографироваться с большой кошкой — вопрос непростой, но тем не менее уже дав слово, он решил его сдержать. И мысли его сразу сосредоточились на маленьком Барсике, который легко убирался на стуле. — Раз я одобрил предложение — значит, фото будет. Мне импонирует ваше желание быть съеденными. Но особо не торопитесь, вам придется подождать немного, — пошутил зловеще дрессировщик, отправляясь за тигренком за кулисы.

Барсика усадили на старый, приготовленный на выброс диван. Гуважный сел рядом с ним, говоря своему любимчику ласковые слова, бережно и нежно поглаживая его. Желающие фотографироваться разместились по сторонам. Фотограф труппы торопился снять не предусмотренные программой кадры. Когда с немалой долей осторожности закончили фотографироваться москвичи, Филиппов тоже рискнул присесть на диван и даже придвинулся к тигренку поближе, про себя с удовольствием думая, что кадр должен получиться отличный. Однако увидеть ему этот снимок так и не пришлось: кто-то забрал его. И Филиппову вместо фотографии осталось лишь яркое воспоминание о том, как утром, проснувшись, он вдруг почувствовал, что под майкой кто-то очень больно кусает его! Зажав зудящий участок тела рукой, Владимир отправился в ванную и, действуя одной рукой, встал под горячий душ. Когда же разжал руку, то увидел черную блоху, ту самую, которая, очевидно, прыгнула с тигренка на него. Над этим случаем потом долго смеялись все приятели Филиппова и, разыгрывая его, просили поделиться опытом укрощения прытких блох.

Гуважный не раз обращался к Владимиру с различными просьбами. Однажды просил помочь его труппе в приобретении хорошего тяжеловоза и даже сказал, что такие есть в Починках.

Не откладывая, уже на следующий день после этого разговора Владимир договорился с председателем райисполкома Мурзенковым принять представителя труппы народного артиста Гуважного. И вскоре жеребец требуемых параметров и масти был доставлен на новое место — в одну из конюшен городского цирка. После решения данного вопроса и завязалась дружба Филиппова и Гуважного, используя которую, народный артист периодически обращался к помощнику председателя облисполкома с неординарными запросами. Однажды Владислав попросил Владимира оказать ему содействие в обновлении гардероба. Так Гуважный вместе со своей женой оказался в гостях у Соколовского, к которому они приехали на двух «Волгах». По словам «маршала», артисты брали чуть ли не все, что им предоставляли из дефицита.

Вспоминая об этом, Владимир невольно улыбнулся. Он чувствовал себя сегодня совершенно счастливым. Что ни говори, но жизнь вокруг него идет наполненная, большая. И он в ней что-то значит.

На часах было два часа нового дня. Владимир осторожно повернулся на правый бок, глубоко вздохнул и принялся десятками считать до тех пор, пока не уснул.