Колдун 3

Глава 17

Алексей с трудом вынырнул из воспоминаний старика.

— Дед Михей… — затряс он головой. — Так много всего… Никогда ты столько сразу не показывал, — растерянно пробормотал мужчина, пытаясь отойти от путешествия в прошлое деда Михея, от эмоций, затопивших все его существо.

— Аннушка надолго сегодня ушла, время есть, вот и показал. Да и обещался я тебе рассказать… Вот, рассказал, — невесело хмыкнул старик, по морщинистым щекам которого все еще скатывались редкие слезинки, теряясь в бороде. — Много у тебя вопросов, Алёша… Сейчас спрашивай. Аннушка еще часа три не придет, время есть покамест. Опосля-то сложнее будет.

— Почему, дед Михей? — нахмурился Алексей.

— Так выздоровела Аннушка. Еще вот пару дней подлечу по мелочи, и все, — улыбнулся старик. — В эти дни она рядом будет, особо не поговорим.

— Так у нас же еще будет время, — улыбнулся мужчина. — Знаешь, мы тут с Анюткой поговорили, и решили забрать тебя к нам. Нечего тебе тут одному… Тяжко уже. Дед Михей, сдал ты сильно… А у нас места хватит, не волнуйся. Да и не обидим с Анюткой тебя никогда ни словом, ни делом. Сам ведь знаешь! И Альму заберем обязательно, ты не подумай! — заторопился он, просительно глядя на старика. — Я тебя здесь больше не оставлю!

— Альму обязательно, — хмыкнул в усы старик. — Смотри, Алёша, слово свое сдержи! А сейчас не трать время попусту, спрашивай. Охота мне поболе тебе рассказать, авось что и запомнишь…

— А? Да… Ты только скажи, что с нами поедешь. Дома и дорасскажешь, — упрямо вцепился в него мужчина. — Там времени еще много будет! А тебе отдыхать надо побольше. Устал ты уже сильно. Всю жизнь вон… — махнул он рукой. — Но теперь мы о тебе позаботимся. Там город все-таки. И доктора есть, и клиники хорошие…

— Ты, Алёша, Альму мне не потеряй. Помощник она больно хороший, — серьезно взглянул на него старик. — Но довольно. Об этом опосля побеседуем, как Аннушка вернется. Ты меня спросить хотел, так спрашивай. А то без ответов останешься. Сегодня отвечу, а боле к этой теме возвращаться уж не станем, — строго посмотрел на него дед.

Алексей нервно взъерошил волосы, собираясь с мыслями. Вопросов действительно было много.

— Дед Михей, а… Ты правда тогда дар свой потерял? Но сейчас же он есть? Значит, вернулся? А как? И как же ты жил без дара? Ты же привык к нему… Тогда, на фронте, когда ты им пытался не пользоваться, ты чувствовал себя неполноценным… Как же теперь-то? И Лена… Бедная… Как это страшно… — он вздохнул, прервав сумбурный поток слов. Подумал. Старик молчал, серьезно глядя на него. Продолжал ждать вопросов? Чтобы ответить на все разом? Алексей, бросая на него осторожные взгляды, вздохнул и продолжил: — Как ты дальше жил? А Влад? Что с ним стало? Ты потом еще женился? Как ты сюда-то попал? — Алексей снова замолчал, решая, извиниться ему, что заставляет деда вспоминать неприятные для него моменты или тот воспримет все нормально?

Дед Михей помолчал немного, словно собираясь с мыслями.

— Как дальше жил? — задумчиво проговорил он, сцепляя руки. — По инерции. Как в тумане. Жизнь потихоньку начинала входить в колею. Без дара было сложно. Я учился. Учился жить без Лены. Учился понимать людей, не зная их мысли. Учился быть таким как все. Учился быть обычным человеком.

На новом месте работа была другой. Теперь меня могли вызвать в любую минуту. Я мог не появляться дома по несколько дней, засыпая прямо в кабинете. Но то и неплохо было — работа позволяла забыться, отодвигая все личное. На переживания времени не оставалось. Питаться зачастую приходилось на ходу, бутербродами. Дома я тоже практически не готовил — и сил не оставалось, да и не особо хотелось.

Медленно, постепенно я приживался. Затихала, зарастала боль от утраты Лены, постепенно отходила на второй план. На аэродроме я больше не появился ни разу. Начали списываться с Владом, так и не сумевшим расстаться с небом — теперь он тренировал десантников в условиях Севера.

А вот с Игорем потерялись. Отношения постепенно сошли на нет. И хотя я был крайне признателен ему за помощь в тяжелое для меня время, но как-то общих тем и интересов не находилось. Про парашюты я слышать больше не хотел, про Лену боялся напомнить Игорь… Стена между нами постепенно росла все больше, становилась шире, и как-то само собой общение прекратилось.

Женщин в отделе на удивление оказалось неожиданно много. Естественно, мое появление в условиях послевоенного дефицита мужчин не прошло незамеченным. Поначалу ко мне присматривались, косились, давали время отойти от потери жены, но чем дальше, тем больше начинали проявлять интерес. А вскоре стали пытаться подкармливать, просить проводить, приглашали в гости. Я, как только мог, юлил, от приглашений упорно отказывался, ссылаясь на загруженность и усталость, избегал вечерами появляться в отделе и тем более архиве…

Пару раз я попытался по настоянию Павла Константиновича завязать отношения. Но без того единения чувств и душ, которое было у нас с Леной, они казались мне пресными, серыми, безликими, и я прекратил эти попытки. Периодически встречался с женщинами, когда становилось невмоготу, но сходиться близко ни с одной из них желания у меня не было.

Иногда мне казалось, что дар потихоньку начинает просыпаться. Но четких, ярких картин перед глазами, как ранее, я не видел. Скорее, что-то на уровне чувств, ощущений. Коллеги все больше и больше ценили меня за скрупулезность, работоспособность и потрясающую интуицию, благодаря которой процент раскрываемости преступлений неуклонно рос. Но то, что сослуживцы называли интуицией, было, скорее, осколками моих прежних способностей, теми крохами, которые еще оставались. Временами перед глазами вспыхивали видения, но настолько краткие, что я едва успевал понять, что же именно мне удалось увидеть. Но зачастую даже эти видения очень помогали в раскрытии сложнейших дел.

Вскоре я понял, что эти «вспышки» чаще всего возникают в моменты наивысшего нервного напряжения либо сильнейшей усталости. В результате все чаще и чаще начал доводить себя едва ли не до состояния изнеможения — не позволял себе спать по двое, а порой и трое суток, буквально не вылезал из морга, доводя судмедэкспертов до белого каления своими вопросами, доскональными дознаниями и все новыми и новыми осмотрами ран. Все чаще и чаще присутствовал на опознаниях, стремясь поддерживать родственников жертвы, незаметно касаясь их. И все чаще и чаще мои старания вознаграждались — дар действительно начинал медленно, буквально по капле возвращаться. Сложнейшие, запутанные дела, передаваемые в прокуратуру Петровки 38, все чаще и чаще оказывались раскрытыми, а преступники отправлялись за решетку.

В 1964 году меня назначили старшим следователем Петровки, 38. Работа особо не отличалась, разве что стали чаще вызовы к начальству, да выездов прибавилось, — дед Михей вздохнул и накрыл руку Алексея своей.

Та памятная ночка выдалась жаркой. То ли у жителей города разом обострились психические заболевания, то ли Михаилу так не везло — заканчивались вторые сутки без сна, и он уже просто мечтал добраться до тихого местечка и принять горизонтальное положение с закрытыми глазами. Хотя можно и сидя, лишь бы пару-тройку часов не трогали… Но мечтам, судя по всему, в этот вечер сбыться было не суждено.

Происшествия сыпались как из рога изобилия. Три ножевых, один особо гениальный товарищ на закате решил полетать без парашюта… И где? Со строившейся в Останкино радиотелевизионной станции! И как только попал туда! С Михаила сошло двадцать потов прежде, чем удалось изъять у всех зевак фото— и даже видеопленку! Дежурят они там, что ли?.. Запугав работников стройки и собравшихся зрителей до икоты, он раздал тем, кто не успел ретироваться, повестки. Стоявший в них адрес Петровка, 38 добавлял ужаса получателям. «Жаль, не Лубянка…» — мрачно подумал Ростов, отдавая очередную повестку и отмечая сильно побледневший вид и внезапно задрожавшие руки очередного любителя фотодела, жаждавшего сенсации.

Едва повестка перекочевала в руки очередного зеваки, его дернул за рукав шофер:

— Товарищ капитан… Там на Болотной, 17 труп с топором в голове, — глядя на следователя глазами побитой собаки, робко проговорил он. — Только нам бензина бы залить, а? Иначе мы никуда больше не доедем.

— Твою ж дивизию, Соловьев! — устало взглянул на него Михаил. — Сколько раз я тебе говорил: выезжаем только с полным баком! И три канистры с собой!

— Дак все уже… — развел руками шофер. — С обеда по всей Москве катаемся! Имейте совесть!

— Имел я ту совесть… — проворчал Ростов. — По пути заправка есть?

— Найду… — кивнул Соловьев.

— И чтоб полный бак! — раздраженно ответил Михаил, направляясь к опергруппе. — Федор, останешься тут и доведешь все до конца. Мы на Болотную, 17. Найдешь. Поехали.

— А как я туда доеду? — раскрыв рот и опуская планшет с протоколом, возмутился недавно поступивший на службу лейтенант.

— На метро, Федор. На метро! — не оборачиваясь, отозвался Михаил, направляясь к машине. — Соловьев, давай живее! Тебе еще на заправке ковыряться!

Не успев доехать до Болотной, получили другой вызов. Пришлось срочно ехать на Большую Ордынку, оставив Болотную на потом. Едва разобрались там, новый вызов…

К четырем утра Михаил уже едва волочил ноги. Оставив следователей заканчивать с осмотром места происшествия, понятыми и свидетелями, он побрел к машине.

— Соловьев, — позвал он сладко сопевшего на «баранке» шофера. — Соловьев!

Тот подскочил, хлопая глазами и пытаясь вернуться в реальность.

— Вызовов больше не было? — устало спросил Ростов, поудобнее устраиваясь на сиденье.

— Нет, товарищ капитан, — обернувшись, затряс головой шофер. — В отделение поедем?

— Ты ж спал, — усмехнулся Михаил. — Меня-то не услышал, а уж рацию тем более.

— Да меня вот тока и вырубило, — виновато проговорил Соловьев. — А рацию не услышать… Она ж орет как оглашенная…

— Ладно, дай сюда эту оглашенную, — подался вперед Михаил.

Убедившись, что вызовов больше не поступало, он вернул рацию облегченно выдохнувшему шоферу.

— Поспи пока. Ребята сейчас закончат, и поедем домой, — прикладываясь головой к стеклу и уже проваливаясь в сон, пробормотал Михаил.

Ему показалось, что он закрыл глаза на пару секунд, ну на минуту максимум, когда его вдруг бросило вперед из-за резкого торможения. Судя по раздавшимся разноголосым высказываниям, шипению, кряхтению, оханию и стонам, он оказался не одинок в полете.

— Соловьев, бляха-муха! Ты там вконец охренел? — потирая ушибленное колено, начал подниматься Михаил.

Дверь распахнулась, и в ней появилась голова с абсолютно круглыми глазами, в которых плескался ужас.

— Т-товарищи м-мили-лици-о-неры… Т-там… эт-то… кажись, д-девушку уб-били… — заикаясь и спотыкаясь на каждом слове, пробормотал молодой человек. — Т-тока она эт-то… жи-жи-вая еще… вроде…

Михаил, мигом схватив свой упавший планшет, ломанулся к двери, на ходу крикнув:

— Соловьев, сообщи! И неотложку сюда! Потапенко, Иванов, Суслов — за мной!

Выпрыгнув из машины, он огляделся.

— Где девушка? — уставившись на высокого нескладного парня в майке и спортивных штанах, спросил он.

— Т-там, в парке… — показал рукой направление парень дрожащей рукой. — Я б-бе-бегал…

Слушать парня было некогда. Перемахнув через невысокую ограду, четверо мужчин помчались в указанном молодым человеком направлении.

— Н-не т-туда… — раздалось через пару минут сзади. — В-вон т-там…

— Давай вперед беги, Сусанин хренов! — в порыве чувств пихнул его эксперт. — Может, ей помощь нужна! Может, еще успеем!

Михаил, не обращая внимания на перебранку, помчался за парнем, послушно рванувшим большими прыжками в нужном направлении.

Через пару-тройку минут он как вкопанный замер на повороте усыпанной желтой листвой дорожки и указал в кусты:

— Т-там она… Я бе-бежал, и вдруг с-стон… Я по-посмотреть, а т-там она… и кровищи… — трясясь всем телом, пытался рассказать молодой человек.

— Как же ты в темноте-то разглядел? — мрачно взглянул на него Михаил, стягивая свой пиджак. — На, одень, а то трясешься как лист на ветру.

— Дак листья-то желтые… светлые… а возле нее черные совсем… — продолжая выбивать дробь зубами и кутаясь в широкий для него пиджак, пробормотал парень.

Ростов его уже не слышал. Сунув ему пиджак, он раздвинул кусты и шагнул в темноту. Словно почувствовав, куда идти, смело пошел чуть влево и вперед. Деревья, росшие за кустами, расступались, образуя светлую полянку, усыпанную желтой опавшей листвой. На полянке, разбросав по листве светлые волосы, на спине лежала девушка.

Михаил бросился к ней, прижал пальцы к шее, пытаясь нащупать пульсирующую жилку, и одновременно с последним ударом сердца девушки вдруг ясно почувствовал крохотную жизнь, медленно угасавшую под его пальцами. И словно не было тех лет, прожитых без нее…

— Лена… Леночка… Не смей, слышишь… Держись, моя хорошая, держись! — в исступлении шептал мужчина, старательно пытаясь влить в мертвую, погасшую серую нить силы, заставить ее сердце снова биться, лишь бы не чувствовать, как из крохотной искорки утекает драгоценная жизнь. Он, собрав все силы, снова и снова пускал их по рассыпавшейся в прах нити. В эту секунду он стремился вернуть к жизни свою жену, спасти сына…

На плечо легла тяжелая рука.

— Товарищ капитан… Не пытайся… Мертвая она. Как патологоанатом тебе говорю… — раздался густой бас над ним. — Кровопотеря огромная.

Михаил, с трудом выплывая из внезапного оцепенения, с трудом поднял голову от тела и попытался осмотреться. Он стоял на коленях в круге света, образованном фонарями стоявших за ним Иванова и Суслова, пошатываясь и все еще не убирая руки с еще теплой шеи девушки. А перед ним, в темноте, там, куда не доставали лучи фонарей, в предутреннем тумане, словно сотканная из него, появлялась светловолосая, совсем еще юная девушка. Она стояла и грустно смотрела на мужчину.

— Кто? Зачем? — глядя ей в глаза, прошептал едва слышно Михаил.

— Смотри… — прошелестел ветер в листве. Девушка протянула руку и, шагнув, невесомо коснулась его головы. — Найди… — едва слышно шепнули опавшие листья.

… — Миха… Миха… — донесся как сквозь вату встревоженный голос. Его ощутимо тряхнули за плечо, в нос ударил резкий запах нашатыря. — Да что с тобой? Миха!

Михаил затряс головой и открыл глаза. Отвел от себя руку Потапенко с бутылочкой нашатыря и потер лицо ладонями, пачкаясь в крови девушки.

— Мих, ты чего? — снова тряхнул его эксперт. — Первый раз тебя таким вижу…

— Ничего… Не обращай внимания… — пробурчал Ростов, опираясь на землю и пытаясь подняться. — Девчонку жалко. Она ж и не жила еще совсем… Работайте. Николаич, ты особенно… Я с тебя три шкуры сдеру. За каждую мелочь! Надо найти этого ублюдка… — Михаил наконец поднялся и, покачиваясь, отошел к дереву, прильнув к нему. — Федор, опроси мальчишку. И как следует опроси, понял? И повестку ему выдай, пусть сегодня к вечеру в отделение придет. Вась, ищи хорошенько. Хоть каждый лист переворачивай, но найди мне улики! — сквозь зубы отдавал распоряжения Ростов. — Я эту сволочь из-под земли достану…