КОМ-3 (Казачий Особый Механизированный, часть 3)

05. АВАНТЮРИСТЫ

НОЧНЫЕ ПОСИДЕЛКИ

Откровенно говоря, я надеялся, что девки завизжат или ещё что начнёт происходить, но на всём этаже висела глухая тишина. Иван снова покачнулся. Так!

— Семёныч! Принимай-ка князюшку! Протрезвина у тебя нет, случайно? Что-то он совсем как сабля. А я пойду, послушаю — может, дойча моего там придушили по-тихой?

Я прошёл до своей комнаты и приник к двери:

Тишина. Шелест. Скрип кровати, вроде. И вдруг девичий голос:

— О-о, какой ты горячий!

Быстро он! С другой стороны, сколько можно воздерживаться?

Хаген ответил что-то совсем тихо, шёпотом — так сложнее голос различить. Точно жив, уже хорошо. Я постоял ещё с минуту, мучительно переживая: вломиться, иль нет? Вообще-то я за дойча ответственность ощущаю… И тут в тихий разговор вплёлся второй женский голос — и пошли мурлыканья, стоны, ахи-охи. Как он там справляется с ними двумя в потёмках, я не знаю. «Потом синему посмотрим», — мелькнула шалая мысль.

Я усмехнулся и пошёл в каморку к Семёнычу. Коменданта не было, а Великий князь сидел за его столом гораздо прямее, чем раньше. И по глазам видно — соображать лучше начал. Нашёлся, значицца, у Семёныча протрезвин. Может, не очень сильный…

— Илюха, мне что, приснилось, что мы Хагена отправили?..

— И не приснилось, и не мы, а вовсе ты.

Он переварил эту информацию. Высказался непечатно.

— Ты что — остановить меня не мог? Это ж дурь чистой воды!

— Тебя попробуй останови! Ты ж похлеще «Архангела» прёшь! И давишь титулом.

Иван дёрнулся из-за стола. Я схватил его за локоть:

— Куда-а?

— Да вернуть его надо!

— Куда уж вернуть! Он там их уже… того.

Тут вошёл Семёныч с жестяным подкопчёным чайником в одной руке и заварником в другой.

— Ну что, молодёжь! Открывайте-ка шкафчик, там чашки, сахар да сушки. Доставайте, чай пить будем.

Иван снова подозрительно заблестел глазами и нетвёрдо оперся локтем о стол. Чего его так развезло-то? Вроде и немного пили. Или он ещё предварительно на своём тотализаторе шампусиком накидался?

Семёныч споро разлил три кружки чёрного чая, выставил баранки и три же куска чёрного хлеба с маслом, посыпанных крупной солью.

— О! Всё как я люблю, — пробормотал Иван. Судя по всему, он у Семёныча не первый раз сидит, чаи гоняет. Великий князюшко вкусно отхлебнул из кружки и вдруг совершенно нелогично закончил: — Короче говоря, завязывай в конфликты ввязываться, Коршун.

— Вот щас обидно было, Сокол! То есть, по твоему утверждению, именно я ввязываюсь в конфликты?

— А кто — я?

Ой, его ведёт…

— Хорошо, именно я причина всех твоих бед! Приношу нижайшие извинения, Великий князь Иван Кириллович! Более не повторится! Приложу все усилия!

— Издеваешься? — с какой-то тихой надеждой спросил Иван.

— Никак нет! Как можно⁈

— Издеваешься! — удовлетворённо выдохнул Иван. Шумно хлебнул чаем и мрачно вгрызся в бутерброд.

Чего он такой нервный сегодня? Вроде, кроме небольшого конфликта с армейскими, ничего и не было. А там Петин папаня всё порешает. В крайнем случае, прикажет мне выучить пару магов из спецуры горловому пению, и они сами у себя организуют хор пилотов-наездников. Какие проблемы, непонятно?

Меж тем Иван прикончил бутерброд и гипнотизировал кружку с чаем. Чай гипнозу поддаваться отказывался наотрез, скотина неблагодарная. Чем, видимо, вгонял князя в тоску-кручину.

Потом Сокол, похоже, решил разобраться с чаем другими способами. Выпить его! Потянул кружку… А-а-а, вот он чего так сердито на чашку смотрел! Руки трясутся.

Маманиного антипохмелина бы ему — так всё в комнате…

И тут Иван выдал:

— Вот скажи мне, Коршун, как боевому другу! Как ты к своей Серафиме подкатил? А?

Да что ж вы все с одними и теми же вопросами-то?

— А тебе-то для за чего это?

— Да не мне, — Иван проявил чудо изобретательности, склонился над чашкой и шумно отпил прям так, как олень… — Это для одного моего друга. У него, понимаешь, проблема личная. Ему хотят впарить одну сестру в жены, а… ему другая нравится.

Оп-па! Сделаем вид что я ничего не понял.

— А в чём разница сестёр?

Иван повёл пальцами так… туманно…

— Что-то там астрологи и эти, как их… волхвы, — он выплюнул последнее слово, словно ругательство, — нагадали, мол «ста-а-аршая родит сы-ына огро-омной силы!!!» С-суки, они эти волхвы ваши! — ожидаемо закончил Великий князь.

— А кто из них старше? Они ж, вроде, близняшки!

— А никто не знает! — Иван грохнул по столу кулаком. — Они родились в минуту разницы! А мамаша Гуриели вообще говорит, что няньки их раза четыре путали. Они ж в одной коляске лежали! Там, когда кульки с глазами — легко перепутать. И кто из них кто — вааще непонятно! Они по итогу просто назначили Софью старшей. А Софья ли старше-то? Путали же! Вот и поди знай…

— А ты как их различаешь-то вообще? Нет, понятно, они чуть-чуть разные, особенно когда в разные цвета нарядятся и разные причёски. А ежели они специально одинаково всё сделают, различишь?

По ходу Иван уже забыл, что он «про проблему друга рассказывает». Семёныч, пользуясь паузой, поставил на маленькую плиточку в уголке заново наполненный чайник.

— Да разные они! Они ж поначалу специально над нами шутили, пока Петя настоятельно не попросил, чтоб они разные платья одевали. Но всё равно я её узна́ю!

— А как?

— Сердце подскажет! — вот он наивный…

— Я тебе щас страшный престрашный ужас расскажу, хочешь?

— Не хочу, — он помолчал, — но рассказывай! — Иван упёр локти в стол и тяжёлым взглядом придавил меня. А что, я что, кружки чая хуже, что ли? Не поддамся!

— А вот смотри! — я провёл перед ним ладонью, и Иван впрямь туда уставился, словно я перед ним экран синема нарисовал. — Представь: вот попросили вы их не баловать с одинаковой одеждой и причёсками, так?

— Так!

— А ежели они кажный раз, когда вожжа под хвост попадёт, могут платья менять? Ну, то есть сегодня я буду Соня вся в розовом, и причёска у меня аккуратная, а я — Мария, вся в белом, и волосы эдак романтишно, чуть растрёпанные? А на завтра наоборот? А? Как тебе такое представить? Различишь их? Ты ж привык к цветовой градации, а?

По-моему, Иван заметно протрезвел.

— Ты чего мне тут загоняешь? Это ж трындец беспросветный! Ты что про Машу наговариваешь-то, я ж тебя щас!..

— Стоп! — я выставил ладонь вперёд. — Это ужас страшный был, чтоб «твоего друга», я сделал пальцами кавычки, — к решительным действиям принудить, а то он плакается тут, как институтка. Влюбился — женись! И пусть все волхвы лесом идут! Вот прям завтра пусть «дружок твой», — я вновь сделал кавычки пальцами, — подойдёт к той, кого Машей считает, да спросит её, люб ли он ей? А если люб — ну так и вперёд!

— Куда вперёд?

— Да не знаю куда! Я в ваших великокняжеских делах не силён. У нас в Карлуке парочки, которым матери-отцы брак запрещали, до того доходили, что дитё внебрачное делали. А уж потом, когда пузо скрыть невозможно — куды деваться? Батюшка их обвенчает, да и всё. Живут и радуются.

— А ты?

— Не-е, я прям сразу и по любви, по согласию родительскому.

— Счастливец ты, Коршун!

— Ой, не надо вот тут!

И как мне в ум вошло? Решил я князюшку на обманку взять. Это маманя мне как-то рассказывала, что бывает ситуация — ну нет лекарства от болезни. Вообще! И человеку даёшь под видом распоследнего сильнейшего снадобья капли или пастилки какие-нибудь безвредные, навроде мятных леденцов, только в упаковке с правильными целительскими надписями. И работает! Не всегда, правда. Но часто случается так, что выстреливает! Организм в себе силы какие-то находит.

И я подумал: а вдруг нужный эффект произведёт? Наклонился к нему поближе и тихохонько этак говорю:

— Ежели у тебя силов и смелости не хватает, есть у меня снадобье чудесное, в помощь.

Купился Ванька, чисто малец! Глаза выпучил:

— Какое снадобье?

— А щас покажу!

Я достал матушкино зелье и отлил в княжескую чашку с чаем долю малюсенькую. Чай от пятой-шестой части-то вреда не будет.

— А чтоб ты не думал, что это яд какой, смотри, — и выпил оставшееся в мензурке.

— Так вот ты почему такой везучий и обезбашенный! А я⁈ — в Соколе внезапно проснулся исследователь. — Мне, значит, маленько капнул, а сам остальное выхлебал? Вот ты гад, а? И ты всё время это скрывал? Откуда зелье? Кто делал? Почём брал?

— Да успокойся ты, нельзя с непривычки много! Матушка делает. Для меня специально.

Блин, он же с меня теперь не слезет, пока я его с маман не сведу. Иван посмотрел на свою кружку, на пустую мензурку и выдохнув воздух, словно водку, залпом выхлебал остатки чая.

— Ну всё! С утра пойду!

Ой, что завтра будет, мама моя! Может забудет, а?

Семёныч протиснулся к столу с чайником:

— Давайте-ка ещё по кружечке, а? Пользительного заварил, с чабрецом, с ромашкой. Да рассказали бы хоть, как там в Сирии?

В общем, вторая порция чая, а за ней и третья, зашли душевно. Вспоминали всякое — и страшное, и смешное. Смотрю, Ваня уж с нормальной усталостью, не с пьяной, голову подпирает.

— Ладно, может уж спать пойдёшь? — я глянул на часы. — Полтора часа уж сидим…

И тут со стороны моей комнаты раздался истошный визг!

ВОПЛИ В НОЧИ

Визг перешёл в парные вопли. В коридор начали выглядывать заспанные взъерошенные парни из разных комнат.

Семёныч решительно устремился к двадцать девятой комнате и, выдернув из нагрудного кармана довольно крупный брелок, приложил его к замку.

— Что происходит? — грозно рявкнул он в темноту комнаты, в которой происходило нечто странное — яростные крики и едва ли не драка? — и хлопнул по выключателю.

Первое, что я увидел — две практически голых девицы. Одна в наряде, напоминающем нечто, переделанное из лошадиных уздечек — сплошные ремешки, клёпки и немного блестящих украшений. Вторая в каких-то лоскутиках навроде прозрачной юбочки. Обе прыгали на совершенно голого Хагена, пытаясь отобрать что-то, зажатое в высоко поднятой руке. Учитывая, что ростом дойча Боженька не обидел, шансов у девиц не было никаких.

Свет резанул всем троим по глазам. Девицы, на удивление, заткнулись. Одна метнулась на кровать и прикрылась подушкой, вторая шмыгнула за угол шкафа и попыталась отгородиться стулом.

Хаген совершенно невозмутимо сдёрнул с постели простынь и перекинул её через плечо, разом сделавшись похожим на римского патриция.

— Фрайгерр Коршунов, прошу прощения, что прервал вашу дружескую беседу. По-видимому, имеет место недоразумение, но мне не хватает уровня владения языком, чтобы понять, что именно расстроило этих дам…

За нашими спинами кто-то сдавленно заржал.

— Так! — Семёныч встопорщил усы и развернулся к зевакам: — А ну-ка, все в коридор! Да по комнатам расходитесь, господа, нечего тут! А вы, дамочки, поживее приводите себя в приличный вид. Я ещё разберусь, как вы сюда пролезли!

Хаген вместе с нами вышел в коридор и быстрым жестом передал Ивану магический фиксатор. Да не один, а два!

— Ого! — Иван живо сунул оба в нагрудный карман. — Это откуда ж?

— Я как вошёл, сразу приметил, что одна из девиц у стола возится, постукивает чем-то, как будто. А стол, я прекрасно помню, оставался перед нашим уходом совершенно пустым. Значит, возится с чем-то, что сама принесла.

— А может, это того… — Иван выгнул бровь, — штукенция какая-нибудь была для игрищ постельных?

— Слишком далеко от кровати. Неудобно было бы доставать. Я подумал, что она специально ставит там что-то, чтоб случайно не смахнуть.

— Ну, допустим.

— Итак, я отметил, что в комнате появился сторонний предмет. Своё фиксирующее устройство я сразу положил на шкаф. Девицы, надо сказать, только меня и ждали. Дальше я бы не хотел распространяться.

— Да ладно! — Иван слегка хлопнул его по плечу. — Полтора часа! Я ж говорил, Хаген молодца! А чего они заорали-то?

— Как поняли, что с ними не тот мужчина, так и…

Дверь моей комнаты хлопнула, и девицы выскочили в коридор. Беленькая, отворачиваясь к стене, поспешила в сторону лестницы, а вторая, с волосами, отливающими рыжиной, воинственно подскочила к нам, сердито глянула на меня, на Великого князя и затрясла пальцем перед носом у Хагена:

— Вы мне ещё за это ответите!

Тот вежливо улыбнулся:

— Но позвольте, мадам, вы трижды недвусмысленно дали мне понять, что в высшей степени удовлетворены происходящим…

Елизавета Старицкая (судя по описанию, это была она) едва не задохнулась от возмущения:

— Вы не можете утверждать, что это была я!

— Отчего же? У вас с вашей подружкой заметно отличающиеся голоса.

Лиза в ярости обернулась к Великому князю:

— А вы⁈ Так и будете смотреть, как в вашем присутствии оскорбляют даму⁈

Иван поморщился и негромко посоветовал:

— Лиза, прекрати себя топить… Или ты хочешь, чтобы Илья, в качестве опекуна господина фон Ярроу, просил у твоего папеньки твоей руки для него? А если того же самого захочет папаша Ксеньки Бабичевой? Как дойча делить будете? По дням недели расписывать? Не припомню, чтобы такое было предусмотрено в Российском законодательстве.

Лизавета гневно взметнула юбками и помчалась, впечатывая каблуки в несчастный пол коридора.

Если вы полагаете, что на этом всё закончилось, то нет.

— Семёныч, открой нам большую гостевую, — попросил Иван и объяснил нам с Хагеном: — Там три койки. Не придётся по этажам и комнатам бегать, собирать нас. Маленько хоть вздремнём.

В том, что нормально поспать нам не дадут, он был уверен.

И точно. Не далее, чем через полтора часа в университет прибыл пылающий гневом оскорблённой гордости Лизаветин папаша — местный, как оказалось промышленник, делец и книгопечатник. За господином Старицким волоклись: дочь (которая то краснела, то бледнела), присяжный стряпчий, декан боевого факультета (как потом оказалось, ректора не смогли разбудить, иначе бы вытащили и его), пара полицейских чинов и секретарь. Все, понятное дело, разбуженные среди ночи.

Непонятно, на что господин Старицкий рассчитывал. Если не получилось заполучить меня мытьём — так катаньем взять, что ли? Чего они точно не ожидали, так это того, что прижучить одного меня (или одного Хагена) у них не получится. Явившиеся капитан с поддержкой унтера обнаружили в комнате троих. Иван популярно объяснил им, что на любом допросе Хагена, согласно международному праву, может присутствовать его опекун — Илья Коршунов. И он, Соколов Иван Кириллович, доверенное лицо и адвокат обоих названных лиц.