КОМ-3 (Казачий Особый Механизированный, часть 3)

07. НОВОСТИ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ

ДАЙТЕ РАЗДЫШАТЬСЯ!

На том мы разошлись, каждый в свою сторону.

На первой паре примчалась кураторша в сопровождении докторицы с чемоданчиком. В чемоданчике обнаружилось несколько кюветок, сплошь набитых крошечными шприцами, заполненными золотистым раствором. Всем вкололи в запястье, под кожу, словно пуговку — и пошли у нас лекции. На этот раз время спрессовалось ещё сильнее, на десять минут больше вошло. И говорят, это не предел — наоборот, только начало. На следующей перемене докторша пришла снова, спрашивала про неприятные ощущения. Не знаю, у меня ни головокружений, ни бурлений в животе не наблюдалось. А вот кое-кто жаловался. На тошноту и прочее. Им ещё раздали какие-то пилюльки.

А так вообще утренние лекции прошли спокойно, хотя слухи о ночном скандале начали, кажется, расползаться. Девицы в перемену сбились плотной стайкой и шушукались, поглядывая и на меня в том числе, но… вскользь как-то, что ли? Скорее, их интересовал Хаген, полагать надо. Посередине этого птичника гордо стояла Морозова и отвечала на вопросы, как специалист. Так-то она и общалась с ним, и в ресторан ездила, н-да. Уверился я в своей теории, когда Дашка подошла ко мне, как парламентёр от дамской сборной:

— Илюш, а девочки спрашивают: с дойчем твоим можно как-то познакомиться?

— Познакомиться-то мо-ожно, — протянул я. — Но имей, Дашенька, в виду: если эти капризные барышни втравят Хагена в какую-нибудь историю, кто разгребать будет? А мне, как ты помнишь, не говоря уж об Иване, было что сказано? Никаких историй! Кто перед государем за нас впряжётся? Ты?

Ушла Даша озадаченная и больше на эту тему ко мне не подруливала.

На обед я пришёл в совершенно благостном настроении. Уже пять часов как ничего экстраординарного со мной не происходит! Прям тишь, да гладь, да Божья благодать. За нашим столиком — никого. Тоже хорошо, иногда в одиночестве покушать это ж прекрасно! Заказал себе толчёнки картофельной и печени тушёной со сметаной. Попробуем, сильно ли от матушкиной отличается? И только всё съел, компот допивал, как на стул напротив плюхнулся Антон Швец.

— Очень мне обидно, Илья!

— И тебе здравствуй.

— Да, извини, здравствуй! И приятного аппетита, заодно.

— Ну чего тебе обидно?

Он взлохматил чёрные кудри и продолжил:

— Шагоход твой, обещанный нам в маго-научное общество на изучение, когда прибыл?

— Э-э, вчера.

— А мы до него даже не дотронулись ещё!

— Стоп-стоп! — я предупреждающе поднял ладонь. — Успокойся! Во-первых, касаться, как ты сказал, вы будете только в моём или фон Ярроу присутствии, это раз! Второе. Вообще, как ты себе представляешь работу с «Саранчой», ну-ка, расскажи?

— Ну-у, мы планировали снимать какой-нибудь модуль и изучать его в деталях. А потом стараться усовершенствовать его… э-э-э… через натурные испытания.

— А у вас кто-нибудь обладает нужными техническими навыками? А то, ежели манипулятор снимать в капонире, где есть все приспособы для этого — краны там специальные, тали, тележки рабочие, ключи нужные — так это у бригады умелых техников полдня уходит! — я помолчал. — Это у умелых. А тут? Вы мне «Саранчу» разберёте по винтикам, а если завтра война, если завтра в поход? Мы с Хагеном пешедралом пойдём⁈ Не будет такого!

— А как ты предлагаешь?

— Сначала обсуждения, потом какую-нито неважную деталь снимаете, экспериментируете, потом назад ставим и смотрим, что получилось. Вот, к примеру, снимете саблю, да хоть заизгаляйтесь над ней! Её ж поставить обратно, восемь болтов и два шарнира.

— Ну-у-у не знаю… — протянул Швец. — Слушай, а ещё вопрос: тут кто-то обмолвился, что у тебя на шагоходе двигатель от «Святогора»?

— Да, Дегтярёвский Д-18, с усиленным магическим контуром. Что, не утерпели, таки залезли в потроха?

— Это было в присутствии фон Ярроу! И никто ничего не трогал! — сразу отмазался Швец.

— Ну если так, то хорошо. А чего спросить-то хотел?

— А где старый, «Локустовский» двигатель?

— Так в Иркутске, в ремонтном железнодорожном депо, около складов, где станция погрузки-сортировки. Я его продал мастерам, что мне наш ЗиДовский двигун установили. У ковровцев же и сильнее, и ресурс выше. Да и где я запчасти, ежели что, на «локустовский» родной найду?

— Что же вы, батенька о российской науке-то не подумали, как же так⁈ — трагически возопил Швец. — Его же изучать надо!

— Ну уж извини, мы, знаешь, больше практически думаем, не выжить на войне без этого! Да и вообще, денег у тебя теперь — завались! — Антон поморщился. — Дай телефонограмму в Иркутск, может, и не продали двигатель-то. Вещь неходовая, вдруг он на складе так и пылится?

— А вот это очень хорошая идея! Так и сделаем! — он привстал и опёрся руками о стол: — Так когда мы сможем саблю «Саранчовскую» посмотреть?

— Да завтра после занятий и посмотрите.

— А почему не сегодня?

Ну и фанатичный взгляд у этих оружейщиков! Но я, извините, нее подписывался с ними с ума сходить.

— Сегодня у меня в планах после учёбы ранний ужин и от-бой, — раздельно сказал я. — Я не спал полночи и, извините, ещё письма из дома не прочитал. Завтра. Всё завтра.

Швец помолчал. Подумал, верно, что я и передумать могу. Нарочито жизнерадостно потёр ладоши:

— Отлично! Пойду обрадую ребят!

Ну а я прошёлся до нашего деканата. Надо как-то вопрос с Хагеном утрясти, а то привезли, пристроили на птичьих правах…

Но оказалось, что какое-то распоряжение наше учебное начальство уже получило, и Хаген оформлен в качестве вспомогательного технического персонала, сопровождающего экспериментальную технику. Вот и ладно.

Потом сел в саду, от всяких глаз подальше, письма из дома перечитал, да по два раза. К Серафимино письмо было украшено контуром старательно обведённой детской ручонки. Растрогался я что-то аж до слёз. И понял, что соскучился по ним, сил нет. Хоть бросай эту учёбу дурацкую да домой мчись! Да ещё и нервотрёпка эта сплошная…

Одним словом, еле собрался, чтоб нормально вторую половину дня отучиться.

А в спальный корпус зашёл — Семёныч из своей будки выглядвает:

— Илюх, зайди-ка! — и таинственный, главное, такой.

А, ПРЕССА!

Я зашёл:

— Что такое, Фёдор Семёныч?

— Две новости у меня для тебя. Одна хорошая, а другая — поди знай… Я почему-то так думаю, что не очень…

— Да пень горелый! Чего опять⁈

— Ты давай не голоси, — он деловито заглянул в свой шкафчик. — Что, с плохой начнём?

— Давай с плохой.

Семёныч появился из-за дверцы с газеткой:

— Глянь-ка.

На развороте крупно было распечатано здание злополучного театра, в котором представляли «Красную Аиду», на заднем фоне можно было рассмотреть висящую на каменных пиках «Амнерис», а на переднем — крупно, успели сволочи! — меня с повисшей на мне кем-то из Гуриели, на фотке не разберёшь, которая.

— Ты подпись-то почитай, — пробурчал Семёныч.

Прочитал.

«Старшая дочь владетельных князей Гуриели замечена на скандальной постановке „Красной Аиды“ в компании нового кавалера»

Я аж зубами заскрежетал.

— И давно это?..

— Сегодняшний тираж. По честности сказать, бульварная газетёнка, серьёзные люди на неё и не взглянут. Однако ж, поосторожнее бы ты, Илюх, с такими фотками. Хорошо, что супружница у тебя в другом городе…

— Да какой я кавалер⁈ — я в сердцах затряс газетой.

— Это оно понятно. Только женщина увидит — переживать будет… — он кинул газетку обратно в шкаф. — Знал бы, утром сказал бы. Чтоб тираж скупили аль как. Поздно у Петровича увидел.

Я молча злился. Вот же паскуда газетная. Знать бы, кто меня подловил, уж я б тому навешал люлей!

— А вот хорошая, — Семёныч вытащил другую газету. — Эту тебе вручаю. И память, и при случае похвастать можно. Да и газета эта приличная, «Губернские ведомости», чай, а не «Жёлтый фонарь».

На первой странице тоже была статья про «Красную Аиду», только фото — то, парадное, для которого император фотографа лично выдернул.

— Спасибо, Семёныч.

— На здоровье! Туточки и статья хорошая, про героических студентов, которые помогли обезвредить террористов. Все вы поимённо упомянуты.

Вторая газета немного подняла мне настроение, но червячок досады продолжал грызть изнутри.

— Ладно, пошёл я.

— Чуть не забыл! — крикнул комендант мне вдогон. — Там тебе бандероль принесли, в комнате на столе лежит. Охрана проверила, сказала, опасности нет.

— Охрана? — не понял я.

— Охрана-охрана. Декан велел. Говорит, больно много вокруг тебя ажитации, взять на особый контроль, во избежание…

Ну, спасибо, как говорится.

В комнате на столе лежал пакет — явно вскрытый и аккуратно завёрнутый почти как было. А внутри пакета… мать моя женщина! Это батя у меня точно отберёт, в позолоченный оклад поместит и будет всем при случае хвастаться!

Фотография моя с государем-императором, как он мне руку пожимает. А в придачу — письмо небольшое. Мол, с благодарностью за отвагу и самоотверженность в противодействии террористам, государь-император Всероссийский Андрей. И подпись размашистая с гербовой печатью! Это письмо батяня во вторую рамку вставит, зуб даю! И в гостиной посередь большой стены на центральное место повесит!

Я подумал, что надо бы ещё номер газеты прикупить. А то ведь и газету отнимут, «для лучшей сохранности», а так себе хоть вторая останется. Хагена завтра в город заслать, что ли?

Я чуть не собрался дойти до его комнаты да выдать поручение — и вдруг у порога передумал. Ну, нахрен! С нашим везением попрётся Хаген и встрянет в очередной конфуз. А я спокойствия хочу. Вот что! Я лучше Семёныча попрошу.

И попросил. Семёныч к просьбе отнёсся с пониманием… и тут же выдал мне вторую газету.

— Себе хотел оставить — да ладно, бери уж. Я бы тоже хотел такой номер иметь, где сын мой с государем на одном снимке, да с росписью героических подвигов. А себе я завтра у газетчика спрошу, может, ещё остались.

— Если остались, возьми мне ещё три номера. Сёстры-то тоже, поди, захотят.

В общем, маленько настроение моё поднялось.

Я вернулся в комнату, завалился на кровать и ещё на раз перечитал Серафимино письмо, поцеловал контур маленькой ладошки…

Нет, довольно уж! Домой хочу. Карантин мой до выходных кончится — вот и сгоняю дирижбанделем, уж какой-нибудь попутный проходящий в пятницу вечером или хоть в субботу утром всё равно будет.

СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР. МАНИПУЛЯТОР И ПРОЧЕЕ

Вечером я, преисполненный бодрости, зашёл в ангар к «Саранче». Повод у меня был, и сейчас вы узнаете какой. А там — гляжу! — процесс уже в полном разгаре!

Господа студиозусы-изобретатели приволокли откуда-то большое кожаное кресло. Не простое, как у них для диспутов стояли, а прям профессорское. В кресле — тоже важно, натурально по-профессорски, да с кружкой (судя по плывущему запаху) кофе — восседал Хаген. А у шагохода вокруг выдвинутой сабли суетилось человек пятнадцать. Периодически то один, то другой подбегали к фон Ярроу, чего-то спрашивали, убегали, и процесс кружения вокруг сабли продолжался. Самое забавное, что на лице обычно флегматичного дойча горел живейший интерес, и он, по-видимому, искренне наслаждался процессом и общим вниманием.

— Та-ак! — протянул я специальным командным голосом для нижних чинов — одновременно очень громко и очень гулко. Эти научные изобретатели такого, поди, и не слыхали никогда. Ну, накатило, понимаете? Кружение мальков вокруг приманки мгновенно остановилось. — И что тут происходит? Хаген, доклад!

Дойч мгновенно подорвался из кресла, вытянулся и доложил:

— Фрайгерр Коршунов! Военно-магонаучным комитетом происходит принятие временно вверенного им имущества! Доклад закончил!

— Вольно! — я прошёлся по ангару, с трудом сдерживаясь, чтоб не заржать. — Что, господа студенты, не выдержали? Без меня начали?

— Так господин Ярроу же тут, — обескуражено пробормотал Пушкин.

— А я, по-вашему, хрен собачий? Ярроу, шагоход чей? — рявкнул я.

— Ваш, фрайгерр Коршунов!

— А ты чей вассал?

— Ваш вассал, фрайгерр Коршунов! — вытянулся дойч.

— Так, порядок навёл, теперь слушайте сюда! Хозяин шагохода «Саранча», то есть я, нанял в местном депо боевых машин бригаду квалифицированных механиков, чтобы помочь вам с вашими изысканиями.

Идея, вообще-то, была не моя. Это всё Петя Витгенштейн, ввалившийся ко мне в комнату прям с утра и выдавший это гениальное предложение. Полагаю, Петю надоумил папа, но Петя об этом тактично умолчал. А я вот умолчу о том, что меня надоумил Петя — типа я сам красавчик такой, ума палата.

Но, спасибо Витгенштейнам, иначе хрен бы маго-научники получили механиков.

На самом деле, я думаю, папаня-Витгенштейн всё надеялся получить артефакт ускорения, заместо непонятного горлового пения. Пение-то — оно, конечно, прекрасно, однако артефакт как-то всяко надёжней будет. Так что механиков мы получили, прям самых высококлассных.

Ну а ежели они ничего не найдут — я тут причём? Я сразу сказал: дело в пении. Учитесь, братцы-маги!

В ангар зашло десять мужиков. Именно, что мужиков — по виду. Как я их с утра проводил через голубой домик с двумя охранниками — это отдельная песня. Можно я её сейчас петь не буду? Самое забавное, как старательно они пытались предстать перед студентами обычными работягами. Этакими, знаете. Которые всё лето пашут, а зимой в городе приработок ищут. Рожи такие посконные… У троих лапти на ногах были, мать честная! Лапти! Оне на кого аффектацию собрались производить? Ну, перебор же! Хотя и студенты, и, по-моему, Хаген вполне купились на этот простонародный вид.

Ну, концерт.

И вот эти деятели «от сохи» мгновенно аккуратно открутили саблю и выложили её на стол, для исследований и усовершенствований. А главный техник подошёл ко мне и максимально вежливо спросил:

— Барин, мы вот сняли сабель, так, можа, и ещё чево сделаем? Ну там… масло поменяем?

Я подозвал к себе старшего. Подтянул его к своему лицу и ухватил за ухо.

— Как тебя, Евлампий? Слушай сюда, Евлампий! Ты и твоя «бригада ух, работаем до двух!» будете делать ровно то, что я сказал, а не то, что вам что-то там, — я кивнул вверх, — приказали! Ясно⁈

Он судорожно кивнул.

— Вот и молодец. Потому как, ежели вы накосячите, я ж вас мгновенно уволю, и тогда — прощай премия, внеочередной отпуск и прочие поощрения от начальства, усёк? Кивни, ежели понял… — Евлампий ещё раз кивнул, медленно и осторожно. — Маладца!

Я отпустил ухо.

— Евлампий, я тебе сразу, вот сейчас, говорю: нету артефакта ускорителя. Я потом генерал-адьютанту сам всё поясню, — старший механик обиженно вздохнул. Я повысил голос: — А тебе ничего объяснять не буду! Понял? Задача твоей бригады, чтоб студенты довольны были! Ещё раз — понял?

Самое забавное, что ни студенты, ни Швец, за нашей душевной беседой с бригадиром особо и не следили, а вот Хаген понимающе кивнул мне, отставил свой расслабленный вид и с обычной цепкостью продолжил наблюдать не только за манипуляциями вокруг сабли, но и за «крестьянами»-техниками.

Пока я разбирался с командой приданных техников, изобретатели приволокли магоупорные щиты, обставили ими саблю и принялись выполнять первые манипуляции. Сквозь стыки сияли какие-то магические всполохи.