Конец кошмара

50. казнь

Один из них повернулся и оценивающе посмотрел прямо на меня.

Я придвинулся к Эстель, поправил шляпу и постарался придать своему лицу как можно более болезненный вид:

— Кхе… кхе…

Отыгрывать чахоточного было утомительно, и сперва я подумывал нарядиться старушкой, но в саквояже Леона не нашлось подходящего грима и платья.

После этого я стал внимательно смотреть по сторонам.

Первый и самый лёгкий этап нашего плана прошёл успешно. Пришло время для второго, который состоял из трёх частей:

1. Спасти Тали.

2. Спасти Елизавету (Королеву).

3. Схватить и допросить Великого магистра.

Последнее нужно было сделать потому, что с высокой вероятностью именно через Магистра действовал другой Владыка. Если я хотел разделаться с ним здесь и сейчас, мне нужно было узнать, что именно он собой представляет и найти способ отрезать его от этого мира. Впрочем, сделать это будет непросто. Я не помнил всех подробностей схватки между Магистром и Леоном, ибо сам Луи считал эти воспоминания предельно болезненными. Стоило ему припомнить фигуру в белой мантии, и по спине у него пробегали мурашки.

Именно поэтому за лидера культистов я собирался взяться в последнюю очередь, когда Тали уже будет в безопасности.

Сперва, правда, следовало её найти.

На первый взгляд в этом не было ничего сложного. Орден открыто заявлял, что все преступники находятся в столичной тюрьме. И в то же время это запросто мог быть обман. Ловушка. Ту же королеву давно уже никто не видел, королевскую прислугу разогнали, и теперь за ней смотрели паладины ордена.

Поэтому в первую очередь мне следует раздобыть достоверную информацию.

Пока я размышлял об этом, неподалёку зазвучали взволнованные крики. Я вскинул голову и немедленно напрягся. Секунду спустя я разобрал конкретные слова и немедленно почувствовал холодок у себя на сердце.

В этот же момент толпа пришла в движение и стала просачиваться через узкие улочки, сотрясая последние беспорядочным грохотом своих деревянных башмаков. Я и Эстель обнаружили себя в самой гуще человеческого потока. Девушка была обескуражена, и мне пришлось схватить её за руку и повести по течению, чтобы она не упала и не была раздавлена в происходящей толкучке.

Её нежная ладонь была намного теплее моей собственной, и я чувствовал, как под её тонкой, почти прозрачной кожей пульсирует живая и горячая кровь.

Девушка на секунду покраснела, но уже вскоре её лицо потеряло всякие краски, когда она увидела, что происходит и куда именно собираются люди. Несколько минут спустя мы вышли на просторную площадь. Посреди неё располагался эшафот. На нём стоял глашатай в окружении паладинов ордена, облачённых в жёлтые мантии.

Рядом находилась тюремная карета.

В один момент её двери приоткрылись, и наружу показалась необычайно худощавая женщина… кажется. Кажется потому, что лицо её прятал серый мешок. Её вели за верёвку, крепко привязанную к шее. Единственной открытой частью её тела были босые ноги; стоило им оказаться в сиянии утреннего солнца, как они задрожали и стали дымиться.

Женщина упала на колени, раздался приглушённый стон; пленители, не обращая внимания на её страдания, сильнее потянули за верёвку.

Каждый шаг болезненной дрожью отзывался во всём её теле, и к тому моменту, когда её притащил на эшафот, покрасневшая кожа стала слезать с её ног как после продолжительного пребывания в кипячёной воде.

Все, кто был на площади, — мужчины, женщины и дети, — смотрели на происходящее с умеренным интересом. Для них это было привычное представление. Сериал, который постоянно крутят по телевизору.

Когда женщина упала на деревянный доски, на эшафот поднялся мужчина в чёрной мантии — священник.

— Спрашиваю Вас последний раз, — проговорил он глубоким и певучим тоном проповедника. — Вы готовы исповедаться в своих грехах?..

Женщина помялась и кивнула. Священник сложил руки, повернулся и с непроницаемым выражением на лице уступил своё место палачу, который стал деловито закреплять её голову в колодки. В это время глашатай прочитал имя приговорённой:

— Графиня Руа Де’мон, заражённая тёмными силами, обрекается на очищение небесным светом…

Лишь тогда она принялась брыкаться, но была к этому времени настолько обессиленной, что её попытки вырваться напоминали конвульсии.

Наконец палач развязал верёвку и одним движением сорвал мешок. На секунду женщина попыталась удержать его зубами — бессмысленно. Вскоре её бледное, орошённое капельками пота лицо открылось солнцу.

Я увидел его всего на секунду, после чего его немедленно скрыла завеса плотного серого дыма; раздался крик, повеяло горелым мясом. Кожа у неё на лице вскипела и быстро закапала на деревянные доски. Воцарилось молчание. Великая толпа пристально наблюдала за происходящим. В глазах у людей не было триумфа, не было страха, но только неподдельный интерес наподобие того, с которым заворожённый ребёнок смотрит на улитку, когда посыпает её солью.

Время замедлилось. Почти остановилось. Это была не казнь, но долгая, мучительная пытка. Процесс умерщвления растянулся на минуты, каждая из которых казалась бесконечной.

Вдруг меня схватили за руку. Я вздрогнул, повернулся и увидел, что это была Эстель. Вид её бледного лица привёл меня в чувства. Я прищурился и стал внимательно смотреть по сторонам.

Помочь Руа я был не в состоянии.

Я мог только наблюдать за её медленными умиранием и слушать крики, которым, казалось, не было конца.

Лишь когда прекратились последние конвульсии, — видимо потому что у неё остановилось сердце, — палач приоткрыл колодки и бросил её труп в заранее приготовленный ящик.

В этот момент я снова заметил её лицо, и перед глазами у меня мелькнул образ. Леон знал эту женщину. Она была его подругой. Однажды они вмести пили вино сидя на заднем дворике её поместья. Она пыталась его совратить. У неё был необычный, но приятный гортанный смех.

Крышка гроба закрылась.

Казнь закончилась, и люди стали неторопливо расходиться.

И только я стоял на месте и продолжал следить за эшафотом. Только взгляд мой был направлен вовсе не на палача-паладина, — которого я всё равно запомнил, — но священника в чёрной робе, который поднимался в карету. Когда она пришла в движение, я быстро направился за ней.