Континентальный роман

Луиза продолжает наблюдать за человеком у двери в их купе. Она уже задернула занавеску, почти полностью скрывая их от его взгляда, но время от времени чуть-чуть отодвигает ее, чтобы выглянуть в коридор.

– Как думаете, что он здесь делает? – спрашивает она, понижая голос до шепота, хотя Анри подозревает, что она уже догадалась.

– Я не знаю, – лжет он.

– И что ему нужно?

– Не знаю. – Еще одна ложь.

– Ну что ж, – говорит она решительно. – Тогда, наверное, стоит спросить его самого.

– Нет, думаю, не стоит.

– Почему же? Мне надоело, что за мной следят. – Она устремляет на него жесткий взгляд. Стальной, думает он. – Со временем от этого устаешь.

В ее тоне появилась резкость, которой, как кажется Анри, раньше не было. Что-то не так, что-то изменилось с тех пор, как он показал ей свой паспорт, надеясь, что она сделает то же самое. На самом деле он и без того видел ее паспорт, тоже фальшивый, когда открывал ее сумку – тот лежал сверху, словно ожидая, когда его обнаружат. Изготовлен этот паспорт хорошо – его будет достаточно, чтобы пересечь болгарскую и турецкую границы, и даже более чем достаточно, чтобы она смогла попасть туда, куда захочет поехать дальше. И тем не менее Анри видит, что документ ненастоящий, что это подделка, пусть и хорошая.

Он думает о молодом человеке, который приходил к ней в Париже и надолго задерживался в ее номере. Наверное, это он и сделал, догадывается Анри, вспоминая маленький конверт, оставленный для нее на стойке. Он хочет спросить ее, хочет выяснить, прав ли он, но она явно не в настроении, что-то расстроило и взволновало ее. Возможно, причина в том, что за ними следят, но Анри кажется, что не только; он чувствует, что перемена в ней произошла после того, как он рассказал о своем прошлом. Его слова будто отдалили их друг от друга, и он не может понять почему.

– Может, сходим в курительный вагон? – предлагает он.

– Зачем? Чтобы он и туда увязался за нами? – возражает она.

Он понимает, о чем она, но еще он знает, что где бы они ни находились, это ничего не изменит, преследователь будет ходить за ними как тень до тех пор, пока не решит приблизиться. Это только вопрос времени. Что-то шевелится в душе Анри. Он осознает, что время на исходе, что конец уже близок, а они еще считай что не начинали.

– Луиза, – произносит он имя, к которому так и не привык. – Луиза, по поводу того, что произошло в Белграде, я…

Под ее взглядом он осекается. Они молчат несколько минут, а может, и больше – во всяком случае, так кажется Анри.

– С меня хватит, – говорит Луиза, поднимаясь, и поначалу он не может понять, что она имеет в виду. – Думаю, нам пора спросить этого джентльмена, не заблудился ли он.

Анри собирается сказать, что этого делать нельзя, что более идиотского предложения он в жизни не слышал, но она уже встала, уже открывает дверь, и он ничего не слышит, кроме непрерывного звона в ушах.

Луиза делает шаг вперед, но не успевает она обратиться к человеку в коридоре, как перед ней внезапно вырастает проводник. Оба от неожиданности отшатываются друг от друга.

– Прошу прощения, мадемуазель, – начинает было проводник, но она обрывает его:

– Что вы, какая глупость, это только моя вина.

Оба замирают на несколько секунд, не зная, что делать дальше. Но потом проводник стряхивает оцепенение, снова поднимает глаза на Луизу и говорит:

– У нас есть купе в спальном вагоне, которое до Стамбула никто не займет. Возможно, мадемуазель будет удобнее переночевать там?

Анри замечает удивление на ее лице, когда она слегка поворачивается к нему. Логично было бы дать только один ответ, но все же он смутно надеется, что она даст другой.

– Да, – говорит она. – Да, конечно.

Проводник улыбается.

– Будьте добры последовать за мной.

– Сейчас? – спрашивает она.

На его лице появляется растерянность.

– Да, все уже готово.

– Я только возьму вещи. – Она возвращается в купе, избегая встречаться взглядом с Анри. Тянется за своей сумкой – пальто она так и не сняла – и колеблется.

– Ну что ж, спокойной ночи, – говорит она ему.

Анри кивает:

– Bonsoir[69].

Проводник откашливается.

– Идемте? – спрашивает он, указывая дорогу.

– Да, – снова повторяет Луиза. – Да, конечно.

Прежде чем Анри успевает собраться с духом и что-то сказать, они переходят в соседний вагон, и он остается один. Следующие несколько минут в купе царит тишина, и он остро ощущает пустоту, возникшую после ее ухода. Он прогоняет эти мысли, зная, что сейчас у него есть другие дела, которые больше нельзя откладывать на потом.

Он встает, открывает дверь купе.

– Ну? – спрашивает он человека, стоящего в коридоре.

Тот улыбается и входит.

– On se rencontre enfin[70].

Он жестом предлагает Анри сесть первым.

– Это хорошо, – говорит он, кивая в направлении, в котором исчезла Луиза. – Дает нам возможность поговорить.

Анри не узнает в нем никого из своих испанских знакомых и гадает, уж не наняли ли его специально для этой работы: он немного говорит по-французски, но неуверенно и с очень сильным акцентом, мешающим разбирать слова. Сам Анри знает испанский куда лучше.

– Да, – отвечает Анри и думает, не причастен ли их преследователь к тому, что в другом купе внезапно освободилось место. Вдруг ему стоит обеспокоиться за Луизу, вдруг там ее ждут? Но нет, больше он никого не заметил, и, скорее всего, этот человек здесь один. Нападение в поезде наверняка привлекло бы слишком много внимания, думает он.

– Вероятно, вы уже знаете мое имя. Пожалуй, вам стоило бы назвать и свое, раз уж мы знакомимся.

Тот улыбается:

– Пусть будет Фулано[71].

Анри мысленно переводит и улыбается в ответ. Если бы ситуация не вынуждала его испытывать неприязнь к своему собеседнику, он, наверное, мог бы даже проникнуться к нему симпатией.

– Хорошо, Фулано. Ну так что же?

– Хорошо, – повторяет тот. – Девушка есть, сумка есть. Quel est le problème?[72]

Анри выдыхает. Он ждал этого, давно готовился и сейчас медленно и осторожно подбирает слова. Он переходит на испанский, чтобы преследователь точно его понял.

– Проблема в том, что денег в ее сумке нет.

Тот хмурится, садится прямее. Анри видит, что он подрастерял свою браваду. Хорошо. Он этого ожидал – или, во всяком случае, надеялся на это.

– Что значит нет?

По его вопросу Анри сразу понимает, с каким человеком имеет дело. Тоже хорошо, думает он.

– Я проверил сумку. Вместо денег я нашел там это.

Его собеседник опускает взгляд на копию квитанции, которую протянул ему Анри.

– Что это?

– Банковский перевод.

Тот в замешательстве поднимает глаза:

– К чему это?

– Она перевела деньги, когда была в Париже.

– Куда?

Анри указывает на квитанцию:

– В Стамбул.

Незнакомец чертыхается.

– Зачем?

Анри изо всех сил старается не морщиться, не выказывать признаков раздражения.

– Я бы предположил – чтобы избежать подобной ситуации. Такой, в которой у нее отбирают деньги силой.

Тот кивает.

– Тогда давай стащим ее с поезда, отвезем куда-нибудь и заставим вернуть деньги.

– Это так не работает. – Анри по-прежнему тщательно следит за своей речью. Он говорит медленно, властно, но изо всех сил старается, чтобы его тон не звучал снисходительно. Он встречал подобных людей раньше, имел с ними дело на протяжении всей своей карьеры. Он знает, что им не хватает терпения, что они не желают придерживаться разумного плана, когда есть более быстрая альтернатива. Он должен заставить его понять, что у них нет выбора, что есть только один вариант. – Деньги были переведены в конкретный банк в Стамбуле. Только там их и можно снять.

– Так почему бы нам не поехать в Стамбул как можно быстрее и не забрать деньги самим? Ты можешь сказать, что они принадлежат твоей жене.

– Если у тебя нет документов на имя вот этой женщины, – говорит Анри, указывая на копию, – ты не получишь никаких денег.

Человек, сидящий напротив, опять чертыхается, он явно исчерпал все пришедшие ему на ум варианты.

– Так что же нам делать? – спрашивает он.

– То, что я и делал все это время. – Анри обводит жестом купе, откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза. – Ждать.

Он хочет закончить разговор на этом, но из-за лязга поезда и чужого пристального взгляда молчать не получается.

– И давно? – спрашивает он невольно и открывает глаза. – С Гранады, – отвечает он сам себе.

Незнакомец окидывает его разочарованным взглядом, скрещивает ноги, складывает руки на груди и садится поудобнее. В его голосе слышится досада, будто поведение Анри его расстроило:

– Это было испытание, друг мой. – Он качает головой. – И ты пока что с ним не справляешься.

Анри снова закрывает глаза. Этот человек лжет.

Они не друзья – и Анри уже не справился.

Прежде

В городе он чувствовал себя неприкаянным.

Белград. Београд. Одно это название вызывало у него неприязнь. Оно казалось холодным, даже строгим, и вполне соответствовало облику города. Здания здесь были тяжеловесными, громоздкими. Анри как будто становился меньше ростом, когда шел по улицам. Он знал, что это нелепо. Бетон, скрепленный строительным раствором, не таил в себе никакой опасности, и все же, каким бы необъяснимым это чувство ни было, в тени зданий Анри невольно съеживался. Даже отель “Метрополь”, который она выбрала, – хотя она и не выбирала его сама, а только последовала примеру своих спутников – выглядел настолько сурово, что Анри вздрогнул, когда вошел в вестибюль.

Теперь, стоя у окна в своем номере, он изучал пейзаж в поисках чего-нибудь знакомого – будь то бескрайняя синева Орана или даже розовое небо Парижа. Но на улице не было ничего, кроме облаков, холода и обещания снега. Только три ночи, напомнил он себе. Именно на этот срок, как сказал ему коридорный, она заказала номер. Три ночи, а потом она поедет на вокзал и продолжит путешествие в Стамбул. Отвернувшись от окна и направляясь в собственную ванную комнату, Анри гадал, действительно ли это конечная точка ее маршрута или всего лишь очередная остановка в непрерывном странствии по миру. Он не знал, последует ли за ней и дальше.

Анри включил воду и не закрывал кран до тех пор, пока всю комнату не заволокло паром.

В городе было чудовищно холодно.

По крайней мере, он знает день ее отъезда и поэтому может спокойно прекратить слежку. Ему нужно время, чтобы подумать, чтобы составить план, а если постоянно ходить за ней по городу, сделать это будет невозможно. Кроме того, теперь она не одна, а с той компанией молодых людей, которых встретила в поезде. Это все изменило, и его действия почему-то стали казаться более предосудительными, чем когда они были вдвоем. Появление у нее шести спутников беспокоило его. К тому же он понимал, что теперь ему труднее остаться незамеченным. Она увидела его с самого начала, и нет никакой гарантии, что не увидят и другие.

Лучше всего отступить. Сделать передышку.

И, если честно, он страшно устал.

После ванны Анри заказал обед в номер. Он даже не знал, что именно заказал, в меню не было знакомых блюд, но он решил, что это не имеет значения, он не голоден. Ему просто нужно отвлечься.

Анри уже заплатил коридорному, чтобы тот докладывал ему о ее местонахождении, точно так же, как и в Париже. Это был первый шаг. И он был рад, что мальчику, судя по всему, очень не терпелось подзаработать. С другой стороны, Анри решил, что подкупать работников отеля в Белграде будет только в крайних случаях, потому что “Метрополь” совершенно не навевал мыслей об отвергнутых любовниках, крадущихся по коридорам. Коридорный уже сообщил ему, что после завтрака она пошла со своими спутниками не куда-нибудь, а осматривать достопримечательности и что на половину восьмого вечера они заказали столик в ресторане отеля.

В дверь постучали.

Анри открыл официанту, дал ему чаевые, а когда тот уже уходил, заметил у него на поясе связку ключей. В Париже он не отважился вламываться в ее номер, поскольку не был готов ехать обратно в Испанию. Но все же мысль о возвращении по-прежнему не давала ему покоя, и он знал, что избегать ее вечно не получится. Если существует способ вернуть деньги без необходимости отбирать их силой, он предпочтет этот путь.

Анри отставил еду в сторону. Он пару раз ковырнул ее вилкой, но и колбаска, и соус были серыми и жирными, и к тому же гарниром им служила порция неаппетитной капусты. Он и помыслить не мог, что убедит себя съесть хоть пару кусочков, не говоря уже о блюде целиком.

Неважно. Он принял решение – сделать первый шаг. Теперь он наконец будет ведущим, а не ведомым.

Спустившись вниз, он нашел коридорного.

– Мне нужен номер ее комнаты, – начал он без предисловий.

Мальчик сразу же занервничал.

– Не волнуйся, ничего такого, – успокоил его Анри. – Мне только надо кое-что ей передать. Записку.

– Я могу передать, – сказал коридорный.

– Я ее еще не написал, – сказал Анри, понимая, что это звучит совсем неубедительно. Он сунул мальчику в руку еще несколько динаров, отчасти для того, чтобы скрыть смущение.

– 504, – испуганно сказал мальчик и добавил: – Но я не могу достать вам ключ. Они узнают, что это был я. Я потеряю работу.

Анри улыбнулся, похлопал мальчика по спине и заверил, что он просто сунет записку под дверь, ключ не понадобится. Коридорный, судя по его лицу, не поверил.

Анри поднялся на лифте на второй этаж, хотя его номер располагался на третьем, и начал осматривать коридоры. Будет лучше сделать это здесь, рассудил он, чтобы никто не подумал, что он к этому причастен. Но в коридорах никого не оказалось, ни одной горничной, хотя кого-нибудь из персонала он как раз и рассчитывал найти, и даже ни одного постояльца. Он вернулся к лифту и поднялся на четвертый этаж. Он нервничал, боялся, что привлечет к себе внимание, поднимаясь и спускаясь с одного этажа на другой, но поблизости не было никого, кто мог бы его заметить. Казалось, отель пуст, а он, Луиза и ее компания – единственные здешние постояльцы. Пожалуй, Анри должен был радоваться уже этому.

Он свернул за угол и наконец нашел то, что искал, – горничных с тележками полотенец и простыней, которые заканчивали утреннюю уборку. Перед одной из тележек стояла молодая женщина, раскладывая стопки белья. Когда он приблизился, она подняла голову.

– Не могли бы вы дать мне пару дополнительных полотенец? – попросил Анри по-английски. Он старался не смотреть на очертания ключей, которые отчетливо виднелись в кармане ее фартука.

Горничная нахмурилась. Значит, по-английски она не говорит. Он повторил то же самое по-французски, но с тем же результатом, только она нахмурилась еще сильнее и в глазах отразилось беспокойство, чего он совсем не хотел. В качестве последнего средства он попробовал арабский.

Лицо горничной просветлело. Она улыбнулась и протянула ему стопку чистых белых полотенец.

– Shukran, – сказал он, подходя ближе к тележке и наклоняясь, чтобы взять их. – Bi s-Salaama[73].

– Ma’a s-Salaama[74], – ответила она.

Анри поспешил обратно к лифту с ключами в руке.

Он не знал, когда она вернется, но точно знал, что к половине восьмого она придет на ужин, и прикинул, что до ее возвращения у него по меньшей мере час. Времени более чем достаточно, чтобы открыть дверь ключом, обыскать ее сумку и забрать деньги. Анри сделал глоток коньяка, который заказал в номер, чтобы укрепить решимость.

Он понимал, что это правильное решение – забрать деньги и вернуться в Испанию, – и все же что-то его тяготило. Все дело в том, что он украл у горничной ключи, решил он наконец. Он надеялся, что у девушки не будет неприятностей – или, что еще хуже, она не лишится работы, когда обнаружит пропажу.

Но оставалась еще и она. В глубине души ему не хочется отнимать у нее деньги, признался он себе; его мучили вопросы, что она будет делать, на что будет жить. Он сомневался, что у нее есть план на этот случай, и не верил, что она что-то припрятала про запас. Возможно, надо оставить ей чуть-чуть, подумал он. Не из тех денег, которые она украла, а из его собственных. Положить их в конверт и поручить консьержу передать ей. Немного, ровно столько, чтобы она могла начать все сначала, чтобы не осталась ни с чем. Он подозревал, что она не захочет их принять, что гордость не позволит ей этого, но в конце концов… Уж ему-то известно, на что идут люди, когда у них нет другого выхода.

Анри допил коньяк.

Он подумал, что можно еще раз принять ванну и попытаться согреться за тот час или около того, который у него оставался до ее возвращения в отель на ужин. Он включил воду и стал ждать. Прошло несколько минут, но вода по-прежнему была холодной. Он позвонил консьержу и обратился за разъяснениями, тот извинился, но ничего не смог предложить, только туманно пообещал, что горячую воду дадут. Анри положил трубку и выругался.

Он решил сходить куда-нибудь выпить. Надо же увидеть хоть что-то в этой стране, кроме проклятого гостиничного номера. До ужина еще достаточно времени. Анри снова позвонил вниз, попросил вызвать такси и порекомендовать место, где можно поесть и выпить, – место попроще, чем ресторан в отеле, попросил он, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало как оскорбление.

Стоило Анри выйти из такси, как он сразу ощутил перемену. Стари-Град. Именно так консьерж назвал ту часть города, в которую его привез водитель. Этот район заметно отличался от того, где Анри поселился. Здесь все выглядело как будто мягче. Не было ни бетонных плит, ни безликих зданий на фоне унылого серого неба. Мощеные улицы, вдоль которых росли деревья, купались в желтом свете фонарей, дома больше напоминали западноевропейские, и их фасады были выдержаны в теплых тонах. К своему большому удивлению, Анри обнаружил, что проголодался, – ароматы, витавшие в воздухе, отличались от запахов в ресторане отеля. Он выбрал одно из множества заведений, выстроившихся вдоль улицы, сделал заказ, указав на несколько блюд в меню, и понадеялся, что они не будут серыми и сплошь залитыми соусом, как в прошлый раз. Наконец перед ним поставили стаканчик с прозрачной жидкостью – ракией, как ему сказали, – и тарелку с грибами, покрытыми, к его ужасу, серым соусом.

– Грибы со старым сыром, – сказал официант.

– Старым? – спросил Анри, с тревогой глядя в тарелку.

– Да, старым, – подтвердил тот и отвернулся.

Анри не сразу понял, что официант, должно быть, имел в виду “выдержанный”. Это странно, подумал он, пробуя кусочек и с облегчением обнаруживая, что это и вправду вкусно, что соус состоит из сыра, чеснока и хорошего оливкового масла с насыщенным вкусом и ничего старого в нем нет, – как важно для перевода выбирать нужное значение слова и опираться на контекст. Он вспомнил Гранаду, ту фразу, которую она сказала ему тогда в автобусе, и почувствовал, что улыбается.

И тут где-то раздались аплодисменты, заставившие его поднять глаза. Несмотря на холод, Анри выбрал столик на улице, решив, что согреется ракией. Теперь он заозирался в поисках источника шума и увидел неподалеку группу уличных артистов.

Дальше началось какое-то представление, в ходе которого и актеры, и зрители много пели и плясали. Анри понятия не имел, что происходит, что означают их слова, но испытывал то же самое ощущение, какое охватывало его по вечерам в Оране, когда они с Марианной слушали певцов раи и танцевали, вплотную прижавшись друг к другу. Ощущение, что он не одинок, что где-то в мире есть кто-то, кому он дорог, и это взаимно. Что все эти моменты неслучайны и что-нибудь да значат. Он не знал, что это за ощущение, не знал, как его описать, но, кажется, это было нечто похожее на счастье.

Последние часы Анри мучился от понимания безвыходности своего положения, но теперь поймал себя на мысли, что, возможно, в этом и заключается весь смысл – в мгновениях, которые заставили его задуматься, сможет ли он обрести счастье за пределами Орана. Может ли дом быть чем-то настоящим, а не пустым словом? Может ли все это стать для него новым началом? Весь прошедший год он существовал как в тумане, не испытывая ни счастья, ни огорчений, безразличный ко всем и всему. Теперь же онемение проходило и кожу начинало покалывать – это просыпались боль, гнев и чувства, овладевавшие им в минуты, подобные этим, – радость и надежда на то, что его жизнь все же не кончилась в тот день, когда он сел на паром до Марселя. Он подумал о Марианне и о том, как когда-то считал, что она его предала, как обвинил ее в том, что она отвернулась от своего прошлого, от своей родины, от него. Теперь он понял, что она всего лишь нашла нечто еще, нечто новое – и это не означало, что прежнее утрачено навсегда.

А может, я просто напился, подумал Анри и рассмеялся.

Он допил еще одну ракию и жестом попросил счет.

После этого он решил немного прогуляться, не желая возвращаться в тишину своего номера. Он дошел до конца Скадарской улицы, где она переходила в Дечанскую, и счел, что разумнее повернуть обратно и уже тогда поймать такси.

Он обернулся и увидел ее – она стояла всего в нескольких шагах от него, разглядывая безделушки на прилавке.

Вот тебе и надежные сведения от коридорного, подумал он. В следующий раз не стоит так легко верить ему на слово. Он огляделся по сторонам в поисках ее спутников. Насколько он мог судить, никого из них здесь не было – она стояла одна. Странно, подумал он, коридорный ведь сказал, что их компания заказала столик на вечер, а времени до ужина совсем мало. Он не знал, почему она тут, но это было не так уж важно: она явно не собиралась ужинать в отеле. Он не знал почему – возможно, что-то изменилось в ее лице, которое как будто потускнело, – но ему вдруг вспомнился тот день, когда он увидел ее в садах Альгамбры.

Впервые Анри поймал себя на том, что ему хочется что-нибудь ей сказать, протянуть руку и прикоснуться к ней. Раньше ему нравилось держаться от нее поодаль. В этом таился какой-то соблазн, и в то же время это было удобно. А теперь все стало по-другому. Под уличными фонарями Белграда все рухнуло – стена, барьер, что бы их ни разделяло, – и в нем вспыхнуло желание ускорить шаг и пойти по мостовой с ней рядом. Он решил, что именно так и поступит, и пускай все катится к чертям. Он сократит расстояние между ними, и все наконец прояснится. Он подождал – один удар сердца, потом другой.

Она повернулась и пошла в противоположном направлении.

Анри стоял неподвижно, глядя ей вслед.