Континентальный роман

Поезд останавливается.

Остановка запланированная, одна из тех коротких стоянок в очередном маленьком и совершенно ему неизвестном городке, во время которых пассажиры еле успевают выйти из поезда или сесть в него. Поезд тормозит как раз в тот момент, когда Луиза заканчивает говорить, и она вздрагивает от неожиданности, как будто толчок вывел ее из транса.

Анри видит, как она наклоняется вперед, выглядывает в окно, и волосы падают ей на лицо, скрывая выражение. Он чувствует: что-то изменилось – из-за того ли, что она сейчас сказала, из-за ее признания, из-за обещания еще одного признания, или же за ее внезапным молчанием кроется нечто большее. Анри подыскивает слова, пытается придумать, что сказать, как вернуть ее обратно.

Она встает, и резкость этого движения, кажется, пугает их обоих.

– Я, пожалуй, пойду умоюсь, пока мы стоим.

Он смотрит ей вслед и слегка кивает, слушая, как за ней закрывается дверь. На краткий миг Анри задается вопросом, действительно ли она пошла в туалет, не попытается ли сбежать. Это было бы не в первый раз. Он встает, прижимается лицом к стеклу. Оглядывает всю платформу справа налево, но не видит ни одного сходящего с поезда пассажира. Ему хочется верить, что они заключили негласное перемирие – по крайней мере, до тех пор, пока не доберутся до Стамбула, где он больше не сможет делать вид, что у него нет задания, особенно когда за ними наблюдают, – и что она пока не выкинет никаких фокусов.

Он снова садится на место, уверяя себя, что она еще в поезде.

И вдруг замечает ее сумку.

В спешке Луиза забыла взять ее с собой. Конечно, по оплошности, потому что невозможно поверить, что она оставила бы его одного со своим багажом – ведь это единственное место, куда она могла спрятать деньги. Или это как раз намеренно. Чтобы испытать его. Он не знает. Он косится на дверь, пытаясь прикинуть, сколько времени уже потерял. Наверняка для быстрого обыска еще хватит. И все же он медлит, опасаясь, что она может вернуться в любую секунду, – даже желая этого, чтобы ему не пришлось делать то, что он собирается сделать.

Он встает.

По сумке видно, что она новая: кожа грубая, и запах еще не выветрился. Наверняка она купила ее в Гранаде, где-нибудь на базаре; интересно, что стало с тем чемоданом, с которым она тогда была в саду? Анри берется за молнию, но так и не расстегивает ее. Бросив взгляд в коридор, он с удивлением обнаруживает, что Луизы по-прежнему нет – да и никого нет, если уж на то пошло.

Он открывает сумку.

Прежде

Анри потянулся за коньяком, выпил, заказал еще.

Их последний день в Париже потрепал ему нервы. Нет, даже хуже. Сначала кладбище, потом бар. Он выругался. Это было неосторожно с его стороны. Он бы ни за что не стал туда заходить, если бы знал, какой там крохотный зальчик. Он сделал еще глоток, ругая себя за ложь. В любом случае это неважно, сказал он себе, – он видел выражение ее лица, когда вошел, видел, что она его узнала. Она понимает, кто он такой. Он снова подумал о тех словах, которые она тогда произнесла по-английски. Он не знал, хотела она, чтобы он понял, или нет, и застыл, не представляя, что ответить. А потом она ушла, прежде чем он успел что-то сказать.

Анри обхватил голову руками и уже не в первый раз задумался о том, какого черта он творит. В глубине души ему хотелось вернуться в номер, задернуть шторы, усесться в темноте и не выходить, пока он не расставит у себя в голове все по местам раз и навсегда. Что делать с этой женщиной в Париже, что делать со своими родственниками в Гранаде? Но в итоге он выпил еще, стараясь не думать о том, что он позволил этой погоне, которая поначалу была всего лишь забавой, разнообразившей его скучную жизнь, зайти слишком далеко. Но нет – это было не совсем правдой, даже совсем не было правдой. Он вспомнил выражение ее лица незадолго до того, как деньги упали на землю, до всего, что произошло после. Вспомнил те слова, которые сказали ему братья. Он поднял голову и подал бармену знак. Еще.

За последние несколько дней Анри стал постоянным гостем в баре ее отеля, так что теперь его визита здесь, можно сказать, уже ждали. Он сразу сунул коридорному пару монет, чтобы тот сообщал ему о любых телефонных звонках, о любых посетителях. До сих пор тех и других было только по одному – один звонок и один посетитель, причем последний приходил в отель дважды, хотя во второй раз не поднимался в номер, а только оставил для нее на стойке администратора конвертик из плотной бумаги. В отличие от первого раза, когда этот мужчина провел в ее номере несколько часов. Анри узнал в нем того самого молодого человека, которого она встретила в книжном магазине, а потом в баре и который увел ее к себе домой. Анри не хотелось много об этом думать. В конце концов, это ее личное дело. К нему это не имеет никакого отношения. Еще одна ложь. Он допил коньяк.

Он оплатил счет, вышел из отеля, и в лицо ему ударил холодный вечерний воздух. Он знал, что надо пойти поспать. Утром она поедет на вокзал – тоже наводка от коридорного, который с готовностью сообщил, что такси уже заказано. Анри так и не знал, на какой поезд она взяла билет, как не знал этого и коридорный – его осведомленность ограничивалась Лионским вокзалом. Анри подозревал, что уж консьерж-то должен знать, а возможно, ему известно и содержимое конверта, но консьерж был старше, выглядел суровей, и Анри решил, что тот не захочет делиться этой информацией всего за несколько монет. Неважно. С поездом Анри разберется завтра, а что касается конверта – не страшно, это может подождать. Сейчас разумнее всего подняться наверх и немного отдохнуть, чтобы утром быть готовым.

Но Анри устал – устал оглядываться через плечо. Устал беспокоиться – о себе, о ней, о том, что он сделал, хотя до сих пор не вполне понимал, что именно сделал и к чему это приведет. Он устал думать о решениях – тех, которые еще не принял, и тех, которые ему придется принять, и уже скоро.

Поэтому, хотя он знал, что ему стоило бы поспать, обдумать свое положение и дальнейшие действия, он также знал, что этой ночью поступит наоборот. Что он сделает все, лишь бы избежать беспокойного сна, который, как это всегда бывало, прервут те самые глаза, наблюдающие за ним из темноты. Адир, ждущий, когда он, Анри, решит его судьбу.

Нет, Анри сегодня не вернется в номер.

Вместо этого он зашагал по вечерней улице Мартир, ища способ отвлечься.

Так странно ходить по Парижу в одиночестве.

Он и раньше бывал один, но это ощущалось по-другому. Он всегда был связан с ней, так что не оставался по-настоящему одиноким. Теперь же он вдруг почувствовал себя слишком уязвимым. Год назад, после событий в Алжире, он прочитал, что тогда произошло в Париже. Он знал о комендантском часе, который был введен для молодых мужчин-алжирцев, знал, что состоялась акция протеста, закончившаяся многочисленными смертями, особенно на мосту Сен-Мишель, и вопрос о том, сами люди прыгнули с него или их столкнули, так и остался без ответа.

Он знал, что за ним не будут пристально следить – по крайней мере, до тех пор, пока не выяснят, кто он такой и откуда приехал. Он знал, что может ходить по улицам, затерявшись в толпе, и все же никогда так остро не ощущал, что он чужой, чужой этой стране, которая должна была принадлежать ему по праву рождения, но не принадлежит и никогда не будет принадлежать.

Он шел все дальше, пока не оказался в самом сердце Пигаль. По улицам струились потоки людей, то скрытые темнотой, то возникающие в мерцании неоновых огней. Обычно он терпеть не мог подобный шум, но сейчас поймал себя на том, что благодарен музыке и пронзительному смеху, которые заглушали раздумья и тревоги, никак не желавшие униматься. Он хотел, чтобы эта суета захлестнула его и затмила все остальное.

– Entrez, entrez[59], – крикнул ему кто-то, хватая за руку.

Анри вздрогнул от чужого прикосновения. Клубы его не интересовали, и он не хотел туда заходить. Но потом он помедлил, вспоминая бары времен своей юности, где звучали дерзкие песни шебов[60], и ночные клубы, где они с приятелями гуляли ночи напролет, а с первыми рассветными лучами искали на улицах торговцев, выкрикивающих: “Карантика, карантика”, и то, каким был первый кусочек этого похожего на пирог блюда с зирой и хариссой[61], обжигающей язык.

Анри уступил, позволил затащить себя внутрь и устроился за стойкой бара. Он заказал пастис и напомнил себе о том, сколько уже выпил сегодня, и о том, что завтра вставать рано. Поднял взгляд и увидел, как компания из пяти человек – трое мужчин и две эффектные женщины, блондинка и брюнетка, обе старше его, но намного моложе своих спутников, – пробралась ближе к нему, хотя он сидел в самом углу, изо всех сил стараясь избегать общения с другими посетителями. Вскоре стало ясно, что компания гуляет уже довольно долго. Они были сильно в подпитии, громко разговаривали, размашисто жестикулировали. Американцы, подумал Анри, хотя их голоса почти терялись в грохоте музыки.

Тот, кто был у них за главного, заказал выпивку, повернулся к Анри и сказал:

– Налейте и этому тоже. Судя по его виду, ему это нужно.

Сообразив, что происходит, Анри запротестовал, но мужчина отмахнулся от него, смеясь, – он был слишком пьян, чтобы смириться с отказом. После этого компания на время оставила Анри в покое. Они устроились поблизости, не заговаривали с ним, но и не игнорировали – скорее, не обращали на него особого внимания, так что Анри кивал, когда это казалось уместным, и довольствовался тем, что их слова в основном пролетали мимо его ушей. Он заказал еще выпить, и тот мужчина снова заплатил за него. Было неловко позволять незнакомому человеку угощать его, но день и так выдался непривычным, а вечер – еще более непривычным, так что Анри было все равно. Он осушал стакан за стаканом, и его тревога постепенно стихала.

Анри не мог припомнить, когда в последний раз столько пил, – может, разве что в тот вечер, когда решил уехать из Орана, хотя эти события ему хотелось выбросить из головы. Он попытался выудить из памяти имя человека, который заплатил за него, уверенный, что тот в какой-то момент представился, но толпа и музыка все смыли. Не запомнил он и имен всех остальных, мужчины были неотличимы друг от друга – немолодые, лысеющие, потные, так что женщины кривились от отвращения. Он подумал, что эти блондинка и брюнетка, должно быть, их жены, поскольку они не проявляли к своим спутникам особого интереса. В какой-то момент брюнетка наклонилась к нему и со смехом спросила, все ли мужчины, когда отдыхают, ведут себя так по-скотски. Он лишь улыбнулся. Едва ли она действительно ждала ответа.

Неожиданно Анри осознал, что прошло немало времени, что уже совсем поздно – точнее, глубокая ночь. Он снова начал думать о завтрашнем дне – о сегодняшнем, поправился он – и о предстоящих делах. Он похлопал главного из компании по плечу и спросил, не знает ли тот, который час.

Услышав это, мужчина разразился хохотом.

– Ага! – воскликнул он, явно очень обрадованный. – Ты говоришь по-английски! – После чего повернулся к своим друзьям и закричал так, что от напряжения его лицо приобрело странный багровый оттенок: – Он говорит по-английски! – И снова повернулся к Анри: – Значит, будешь нашим гидом.

Анри покачал головой:

– Я не местный.

– Ты не француз? – нахмурился мужчина.

– Нет… то есть да… Но…

– Ну и в чем дело? – Вид у мужчины был растерянный, даже слегка раздраженный. – Француз ты или нет?

– Да, – сказал Анри, не утруждая себя объяснениями; он не сомневался, что его собеседник не поймет противоречий между национальной принадлежностью и местом рождения, подозревая, что у большинства людей это устроено не так сложно.

– Ну так скажи нам, куда пойти, и мы пойдем! – Он обернулся, поманил своих друзей и стал подгонять их, чтобы они допивали побыстрее.

Анри вообще-то не хотелось идти с ними, и выйти из положения особого труда бы не составило. Они пьяны и плохо ориентируются во времени, пространстве и окружении. Можно просто уйти из бара, и о нем забудут уже через несколько минут. А потом он подумал об отеле, о своем пустом номере, о выражении ее лица, когда она заговорила с ним по-английски. Он подозвал бармена, сунул ему несколько франков и спросил, какой клуб лучший в округе и как туда добраться.

Чуть погодя все набились в такси.

Поездка, хотя и короткая, оказалась просто мучительной: его чуть не раздавили на заднем сиденье, куда они втиснулись вшестером, так что он вынужден был сложиться едва ли не пополам. Прежде чем вызывать такси, решили, что обе женщины сядут к кому-нибудь на колени, и брюнетка выбрала Анри. “Ты же не возражаешь?” – спросила она со своим лишенным выразительности акцентом. Она улыбнулась, и он ответил ей тем же. Где-то уже в пути он начал понимать, насколько пьян. Как будто, когда он оторвался от стакана, все наконец встало на место. Огни, к которым его раньше тянуло, теперь казались чересчур яркими и назойливыми. Они слепили, и Анри часто моргал, пытаясь прогнать эти красные вспышки. “Тебе что-то в глаз попало?” – поддразнила женщина, сидевшая у него на коленях. Анри рассмеялся, хотя и сам не знал над чем. Все двигалось так быстро – менялся пейзаж за окном, женский голос переходил в смех, звенящий в ушах. Анри не успевал осознавать происходящее. В салоне было жарко и душно, но, несмотря на это, он подумал, что ночь может оказаться не такой уж и плохой.

Выходя из такси, он споткнулся, остальные расхохотались, и один из мужчин крикнул: “Поосторожней, Гретхен, он у тебя с норовом”. По крайней мере, Анри показалось, что он так сказал. Слова сыпались быстро, слишком быстро, и он изо всех сил старался успеть перевести их в уме, чтобы ответить. Он хотел спросить, что это значит, что такое “с норовом”, но, прежде чем успел это сделать, их уже проводили в клуб, адрес которого он дал водителю. Когда они оказались внутри и остановились у гардероба справа от входа, Анри подумал, уж не дал ли бармен ему этот адрес, только чтоб посмеяться. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что зал отделан красным бархатом и весь сверкает золотом. Это было похоже на плохую стилизацию под ушедшую эпоху. Он повернулся к спутникам, стыдясь своей ошибки, но увидел, что они улыбаются, ахают от восторга и что-то восхищенно восклицают.

Анри вдруг подумал о своих родителях. Это была странная и внезапная мысль, но он представил разочарование, которое они, без сомнения, испытали бы, увидев его в таком месте и в такой компании.

Он подошел к барной стойке слева от двери и заказал еще выпивку.

– Танцуют, похоже, внизу, – обратился к нему главный, как только они разделись.

Анри поднял свой стакан.

– Мне и тут хорошо.

– Пошли, – принялся уговаривать тот, но Анри устал и хотел спокойно пропустить стаканчик-другой, прежде чем возвращаться в отель.

– Я посижу с ним, – сказал кто-то.

Анри повернул голову и увидел брюнетку, устроившуюся на табурете рядом. Он хотел было запротестовать, возразить, сделать что угодно, но не успел ничего сказать, как его новые знакомые уже исчезли, и главный слегка подмигнул ему, прежде чем спуститься за остальными.

– Лучше иди к друзьям, зря ты сидишь тут со мной, – сказал он, уверенный, что у него заплетается язык.

Брюнетка улыбнулась.

– Я не против.

– Я сегодня не лучшая компания.

– Они тоже. – Она отпила из своего бокала что-то игристое. Шампанское, подумал он, но цвет был совсем не тот, кислотно-розовый. Он не мог припомнить, чтобы она это заказывала. – Ты ведь не отсюда?

– Откуда? – переспросил он растерянно.

– Отсюда. Я имею в виду Париж. – Она помолчала, потом объяснила: – Я видела, как ты спрашивал адрес у бармена.

Интересно, кто еще заметил.

– Нет, не отсюда, – признался он. Обвел жестом зал: – Тебе действительно все это нравится?

– Ну да, а почему нет? И то лучше, чем вид из окна дома. – Она придвинулась ближе. – Кстати, меня зовут Гретхен.

Он помолчал и сказал:

– Приятно познакомиться.

Она хихикнула.

– Ты совсем не такой, как другие мои знакомые мужчины.

– М-м, – отозвался он, гадая, каких других она имела в виду.

– Да, пыла в тебе куда меньше.

Он пытался понять, что же именно с ним происходит, почему его так легко втянули в эту ночную гулянку с незнакомцами. Он хотел спросить, но она положила руку ему на плечо и сказала:

– Не смотри так серьезно. Выпей еще.

– Думаю, с меня хватит.

– Тогда не возражаешь, если я допью? – Она прикончила остатки своего шампанского, потянулась за его стаканом и допила. – Готов?

Он поморщился, но встал и пошел за ней до такси.

– Это я, – сказала она, протягивая водителю карточку с названием своего отеля. Откинулась на спинку сиденья и улыбнулась Анри, который отметил, что она не просила его переводить и справилась сама. Он поймал себя на том, что восхищается ее находчивостью, а это – как он понимал, пусть и отстраненно, – свидетельствовало о том, насколько он пьян.

В номере она налила им обоим еще выпить.

Он знал, зачем она привела его в свой номер, знал, что они пойдут в постель вместе, но все равно удивился, когда это произошло. В Гранаде у него были женщины, но только после долгого флирта, занимавшего целый вечер, а иногда и больше. Сейчас же все казалось слишком быстрым, их знакомство – слишком коротким, и после того, как все кончилось, он почувствовал себя еще более одиноким, чем раньше.

– Я пойду приму ванну, но тебя никуда не гоню, – сказала она, потянувшись за халатом. У двери в ванную она остановилась и повернулась к нему: – И я кое-что оставила тебе, вон там, рядом с кроватью.

Сначала он не понял, что она имела в виду, но потом взглянул на тумбочку и увидел стопку купюр. Гадая, когда она успела положить их туда, были ли они там все это время, он почувствовал, что краснеет.

– Merci, – пробормотал он, стремясь поскорее закончить разговор и выбраться из номера.

Она одарила его еще одной улыбкой на прощание.

– Еще раз спасибо за чудесный вечер. Я уже сто лет так не веселилась. – Она рассмеялась, и этот смех внезапно показался Анри слишком резким, слишком громким в замкнутом пространстве комнаты. Удивительно, как он не замечал этого раньше. – Спокойной ночи, дорогой.

В вестибюле он взглянул на часы. Возвращаться к себе в отель и пытаться уснуть слишком поздно. Потом только труднее будет вставать. Он поспит в поезде – как только выяснит, в какой поезд ему надо сесть.

Он брел по улице, следуя за запахом – по окрестностям распространялся аромат выпечки. Анри нашел уже открывшуюся пекарню, купил два багета. Первый он проглотил быстро, потому что вдруг ощутил зверский голод и неприятную тяжесть алкоголя в желудке. Второй ел уже медленнее, наслаждаясь хрустом, который багет издавал каждый раз, когда он впивался в него пальцами, отламывая кусок за куском. Не то что хлеб, к которому он привык. Хотя, пожалуй, подумал Анри, кесра[62] хрустит точно так же.

Потом он отправился на поиски табачного магазинчика, заказал две чашки кофе и быстро выпил их одну за другой. Правый глаз у него дергался, и он не знал, виной этому навалившаяся усталость или кофеин.

Вернувшись в отель, он собрал вещи, выселился, пошел пешком на Лионский вокзал и стал ждать на стоянке такси, чтобы ни в коем случае не пропустить ее приезд. На улице было холодно. Тепло, подаренное хлебом и кофе, улетучивалось, поэтому Анри зашел в здание вокзала, но остановился у окна, выходящего на дорогу, чтобы видеть подъезжающие машины.

Прошло пятнадцать минут, потом еще пять. Он взглянул на табло над головой. Если верить сведениям, которые ему дали, она уже должна быть тут. Коридорный ошибся или она передумала? Он испугался, что если она не появится в ближайшее время, то он не успеет купить билет, и стал расхаживать взад-вперед – от холода и волнения.

Еще минут через десять она наконец вышла из такси. Она стояла, левой рукой придерживая края воротника шерстяного пальто, в правой сжимая кожаную сумку. Он успел привыкнуть к ее странной походке – она шла подпрыгивающим шагом, вытянув руки вдоль тела, такая высокая, что нетрудно найти в толпе, если он вдруг потеряет ее из виду. Он заметил, что на ней те идиотские солнечные очки, которые она купила на днях. На его вкус, они смотрелись так по-детски, что она выглядела легкой мишенью. Лучше бы она их сняла. Кроме того, сейчас не лето и солнце появляется изредка и ненадолго. Если она пытается слиться с толпой и не привлекать к себе внимания, то явно выбрала неподходящий способ.

Анри следовал за ней, стараясь не попадаться ей на глаза и мечтая, чтобы она ускорила шаг, чтобы как можно быстрее вышла на свою платформу. Он не знал, успеет ли вернуться к кассе.

Наконец она остановилась.

Он посмотрел на табло. Стамбул. Анри развернулся и бросился к кассе. Назвал место назначения, подтолкнул деньги к возмущенному кассиру, не заботясь о том, как это выглядит, и сознавая только, что время, которое оставалось у него до отправления поезда, неумолимо сокращается.

Он побежал к платформе. Она по-прежнему была там. Он видел, что она сжимает в руке кожаную сумку, выжидающе повернувшись к поезду, в который уже начали садиться пассажиры.

– Billet, месье, – потребовал сотрудник вокзала.

Анри показал ему свой билет, прошел через заграждение и направился к поезду.

А потом остановился.

Стоя на платформе с билетом в руке, он вдруг подумал о том, что произойдет, если он упустит ее. Это будет очень просто. Толпы народу на вокзале. Не успел на поезд. Конечно, в Испании будут в ярости. Сумма, которую она украла, была серьезной, но Анри подозревал, что они хотят, чтобы он привез и деньги, и ее саму – скорее, из принципа. В конце концов, с ними никогда ничего подобного не случалось. Они хотели знать, кто эта девушка, на кого она работает. Он сомневался, что их удовлетворит правда: она никто, она не работает ни на кого. Все это – одна большая ошибка.

Можно сделать иначе, сказал он себе, – взять и остаться в Париже. Последние несколько дней он провел неплохо. Он может остаться в этом городе и раствориться в толпе, как раньше. Или вернуться в Испанию, вместо Гранады поехать в Аликанте и там начать все сначала. Он слышал, что там живут такие же, как он, – те, кто уехал из Алжира после тех событий и даже думать не мог о Марселе, о Франции в целом. То, как их называли французы, навсегда превращало их в изгоев, отличающихся от всех остальных. Но в любом случае этот план предполагал, что ему самому позволят скрыться и что он избавится от темной фигуры, следующей за ним по пятам, причем не на короткий срок, а так, чтобы не появились другие. Анри знал, что этому не бывать.

Над головой прогремело объявление. Поезд скоро отправляется. Анри медлил, окружавшая его толпа разрослась, а потом схлынула, и она исчезла вместе с остальными. Он все стоял. Прошла минута, за ней еще одна. Поезд вот-вот уйдет. Ему надо определиться. Пора.

Анри чуть было не рассмеялся, чувствуя, как наваливается на него усталость от бессонной ночи. Конечно, он сядет в поезд. Он давно уже принял решение. Он не может взять и расстаться с деньгами – нет, правда в том, что он не может расстаться с ней. Он просто лгал, опять лгал, причем лишь самому себе. Он поставил ногу на подножку, поколебался еще секунду, шагнул внутрь, и двери плотно закрылись за ним.