Континентальный роман

Она снимает одежду и ежится, несмотря на жару в вагоне.

До сих пор она не позволяла себе по-настоящему думать о произошедшем в Белграде. Она зла на него за то, что он заговорил об этом, за то, что он сделал, что спас ее, когда она не хотела, чтобы ее спасали, и не заслуживала спасения. Наверное, думает она, это ей в наказание. Ехать с ним в поезде, зная, что он сделал, что он, вероятно, будет делать дальше, и понимать, что она этого недостойна.

Луиза чертыхается. Не надо было оставлять его наедине с тем незнакомцем. И все же прежний гнев, вскипающий внутри, уверяет ее, что беспокоиться не о чем, уверяет ее, что он этого заслуживает, что другого выхода нет – ни для нее, ни для него, ни для них обоих. Ему следовало оставаться в тени, такова была игра, которая должна была закончиться ее исчезновением в Стамбуле. И тогда она думала бы о нем раз в несколько лет и улыбалась, вспоминая, как победила в его же собственной игре, и он, возможно, тоже думал бы о ней, где бы в тот момент ни находился.

Вот только теперь случилось это – и она не знает, что это такое, знает только, что ее охватило какое-то неопределенное чувство, заставившее усомниться во всем, что она сделала, и во всем, что собирается делать дальше. Ее переполняют эмоции, которым она не может дать названия, это и грусть, и ярость, и сожаление, и она чувствует себя больной – ее лихорадит, она вся горит, по коже словно проходят электрические разряды, которые заставляют ее содрогаться. Больше всего на свете она хочет от этого избавиться – от своего тела, от самой себя, от всего, чем она является и что привело ее сюда. Раньше она никогда не колебалась, не пыталась ни во что углубляться, не задавалась вопросами. И все же сейчас – сейчас она делает и то и другое. Она кажется себе пустой, как лист бумаги, и ненавидит его, винит его, потому что он заставил ее осознать то, что она знала и раньше, но ухитрялась не замечать.

Луиза открывает окно, приказывает себе дышать.

Раздевшись, она аккуратно складывает вещи на табурет, стоящий под столиком. Она хочет, чтобы все было под рукой, если вдруг придется бежать. Час поздний, далеко за полночь, но она раздумывает, имеет ли смысл переодеваться и не подвергает ли она себя опасности.

В конце концов она решает, что слишком устала, чтобы тревожиться об этом.

Она задергивает занавеску, хотя за окном уже темно и не видно ничего, кроме неясных очертаний. Она запирает купе, наслушавшись рассказов о бандитах, чрезмерно наглых кондукторах и таможенниках, потом подпирает стулом дверную ручку.

Луиза измотана. Это не то чувство, которое приходит после бессонной ночи или после дня, проведенного в разъездах. Нет, это нечто другое, более глубокое. Она ощущает усталость так остро, как никогда ничего не ощущала, где-то внутри, в самой глубине своего существа, и даже преодолеть небольшое расстояние от двери до постели почти нет сил. Она толком не спала с самого Парижа, осознает она, ложась и чувствуя, как подергиваются ноги и руки. Она зарывается лицом в подушку. На нее накатывает непреодолимое изнеможение, и едва она успевает закрыть глаза, как ею овладевает сон.

Прежде

Луиза еще спала, когда в ее дверь снова постучали.

– Уйди, Айрис, – пробормотала она в подушку, но прозвучало это не громче шепота.

Луиза избегала свою новую подругу большую часть дня. Вернувшись накануне вечером из ресторана, она сразу поднялась к себе, заперла дверь и больше не выходила. Ела она с тех пор в номере, в одиночестве, на завтрак у нее было яйцо вкрутую и чашка крепкого кофе, а потом она заказала простой обед – рыбу в томатном соусе и салат. Яйцо она съела с неожиданным удовольствием, а вот обед только повозила по тарелке, которую потом выставила за дверь, потому что не могла вытерпеть запах рыбы. Заказывать ужин она не стала, подозревая, что его тоже не осилит. Вместо этого она до самого вечера пролежала в постели, следя за тем, как тянутся часы, и ожидая, когда настанет время ехать на вокзал.

Луиза не питала иллюзий. Она знала, что произойдет, когда она доберется до Стамбула, знала, что человек из Орана, где бы он сейчас ни находился, появится снова, и эта мысль одновременно пугала ее и вызывала трепет. Отчасти она даже хотела, чтобы он сейчас был здесь, чтобы она могла поговорить с ним, как в том баре в Париже, и тогда он непременно понял бы причину ее странного недомогания.

Стук в дверь стал настойчивее. Терпение Айрис, видимо, на исходе. Эта мысль почти заставила Луизу улыбнуться.

Она знала, что должна ответить, знала, что должна по крайней мере открыть дверь и успокоить свою подругу, но почему-то это казалось слишком трудным. В конце концов, как она может объяснить свое поведение, когда правда в том, что ей неловко и стыдно? Заперлась в номере, отказывается выходить. Как сказать Айрис, что она просто такая, какая есть, – одиночка, не вписывающаяся в их компанию, неспособная на дружбу с такими людьми, как Айрис? А все началось с колодца. Чертова дыра в полу, о которой она теперь думала не переставая, так что все, что было в Англии – до появления денег, до возможности начать новую жизнь, – заново нахлынуло на нее, и никак не получалось забыть, какой она была тогда, угрюмой и несчастной, одинокой и нищей.

Она знала, что никогда не отделается от ощущения, будто по-прежнему заперта в той жалкой деревеньке, в той жалкой жизни, что так до конца и не поверит в свое спасение. Как объяснить это Айрис, стоящей за дверью, как заставить ее понять, что шампанское и поездки за границу, секреты и верные друзья – все это на самом деле не Луиза, что ее жизнь совсем не такова. Что она вся состоит из темных углов и закоулков, пахнущих болезнью и смертью, что это зловоние не выветрится, сколько бы имен она ни сменила, сколько бы миль ни преодолела.

В ее ушах снова раздался голос отца: “Ты такая же, как она”. И Луиза понимала, что он имеет в виду, знала этот обвиняющий тон: она такая же, как и ее мать, которая отказалась смириться со своим положением в жизни. Она снова слышала этот звук – скрип колес инвалидного кресла, когда отец передвигался по коридорам, ища ее, требуя ее. Слышала необъяснимые стоны, которые дом издавал по ночам, так что временами она бывала убеждена, что отец только притворяется, будто нуждается в кресле, а на самом деле бродит в темноте по комнатам и смеется над ней, потому что не он здесь в заточении, а она.

Луиза села, тяжело дыша. И в номере, и на улице было темно, сквозь тонкие занавески не просачивалось ни луча света. Должно быть, она в какой-то момент уснула, сама того не сознавая. Она посмотрела на разбросанные по кровати подушки и съехавшее на пол пуховое одеяло – свидетельство ее беспокойного сна.

Айрис продолжала стучать.

Луиза не могла представить, как долго та простояла под дверью, – неужели все время, пока она спала? Если она действительно спала. Все казалось таким странным, что она не была уверена, когда происходили те или иные события и происходили ли вообще. Она вспомнила, что ее отец был здесь, в номере, ходил взад-вперед, – или нет, ей это только померещилось. Луиза вздрогнула. Когда она поднялась с постели, у нее закружилась голова. Это из-за духоты, подумала она. И из-за ракии, добавила она мысленно, поглядев на множество пустых стаканов, стоявших на полу. Аппетит у нее, может, и пропал, но вот жажда как будто только усилилась.

Луиза открыла дверь и обнаружила на пороге Айрис.

– Откуда у тебя номер моей комнаты?

Та лишь скрестила руки на груди:

– Это все, что ты можешь сказать?

Луиза изо всех сил пыталась подобрать уместные слова, которые смягчили бы гнев и разочарование на лице стоявшей перед ней девушки. Хотя нет – она вдруг поняла, что в глазах Айрис отражается не гнев, а беспокойство.

– Извини, – сказала Луиза, хотя ее тон не предполагал, что она о чем-то сожалеет. Ее голос звучал капризно, как у ребенка, которого только что отчитали. Она терпеть не могла извинения, особенно когда просить прощения приходилось ей, но сейчас ей действительно было стыдно – по крайней мере, перед Айрис. – Я неважно себя чувствовала. Эта чертова мигрень, которая была в поезде, опять вернулась, – пояснила она, указывая на свою голову.

– Что же ты мне не сказала? – Айрис полезла в сумочку. Выражение ее лица смягчилось. – Моя мать тоже страдает от мигреней, поэтому я всегда на всякий случай ношу с собой парацетамол.

Луиза посмотрела на две крошечные пилюли, которые Айрис положила ей в ладонь. Ей казалось, что она вот-вот расплачется от нелепой доброты, которую эта еще более нелепая девушка проявляет к ней с самого начала, хоть Луиза этого и не заслуживает.

– Что случилось? – спросила Айрис с тревогой, озабоченно сдвинув брови.

– Ничего. Я просто веду себя глупо.

Айрис кивнула:

– С моей матерью от мигрени бывает то же самое. Она или кричит, или плачет. Иногда и то и другое. Мы все уже привыкли держаться от нее подальше, пока приступ не пройдет. – Она помолчала. – Что тебе нужно, так это свежий воздух. Ты слишком долго сидела в том подземелье.

При этих словах Луизе показалось, что у нее действительно начинается мигрень, на краю поля зрения как будто вспыхнула яркая точка.

Айрис нахмурилась:

– А может, надо обратиться к врачу?

– Нет, – ответила Луиза, думая о выпитом алкоголе, о проглоченных таблетках. – Нет, со мной все в порядке.

– Пожалуй, это и к лучшему, учитывая, что мы в другой стране, – сказала Айрис, и Луиза попыталась улыбнуться. – Сегодня ты просто обязана выйти из этой комнаты, Ви. Я настаиваю, – продолжала Айрис, воспользовавшись тем, что она заколебалась. – И без тебя не будет веселья. Прошлым вечером его вообще не было. Похоже, сейчас у мальчиков на уме одна романтика, и это утомляет. Особенно когда никто, похоже, не интересуется мной. – С этими словами она покраснела.

– А как же Майкл? – спросила Луиза, думая о том, как он бесконечно опекает Айрис.

– Нет, – сказала та, краснея еще больше.

Луиза была с ней согласна: она помнила, как он смотрел на Сьюзен.

– Едва ли мое общество исправит положение, – сказала Луиза.

– Не говори глупостей. Ты не представляешь, какое это удовольствие, когда тебе есть с кем поговорить о чем-то еще, кроме последних новостей моды. – Айрис закатила глаза, но не с раздражением, а с легкой иронией. Луиза видела, как она на самом деле дорожит своей компанией. – Мы встречаемся в вестибюле в восемь, а потом идем к Саве.

Это название показалось Луизе знакомым.

– К реке?

Айрис кивнула.

– Кажется, вчера вечером мальчики завели себе новых друзей, и один из них пригласил нас выпить у него на яхте.

– И что, мы куда-то поплывем? – Луизе не нравилась перспектива оказаться отрезанной от суши.

– Она пришвартована на каком-то острове, так что, думаю, это будет скорее похоже на плавучий бар.

Айрис уже повернулась было, собираясь уйти.

– Знаешь, я так рада, что познакомилась с тобой, Ви, – сказала она, помолчав. – Бывает, чувствуешь себя ужасно одиноко, когда у тебя единственной из всех никого нет. Но теперь у меня будешь ты. – Она взяла Луизу за руку, подалась ближе и улыбнулась: – Мы будем друг у друга.

Вскоре стало очевидно, что остальные начали пить задолго до того, как сели в такси. Доказательства этому, как заметила Луиза, прекрасно читались на их лицах – Майкл, Джон и Дэвид, раскрасневшиеся, были в слишком хорошем расположении духа. Когда Луиза вышла из лифта, поднялся такой переполох, как будто она их подруга, с которой они не виделись целую вечность, а потом все то же самое повторилось, когда они добрались до места назначения, где их встретил хозяин и его друзья. Казалось, в тот вечер молодых людей неимоверно радовало все вокруг, и девушки тоже улыбались и следовали их примеру, одна только Луиза сидела с мрачным видом. В этом их неистовстве было нечто такое, что выводило ее из себя. Она жалела, что не осталась в отеле и что вообще сошла с поезда.

– Они сегодня очень веселые, – тихонько сказала ей Айрис, когда они поднимались на борт яхты.

– Да уж, – суховато ответила Луиза: ее доброжелательность распространялась только на Айрис и, пожалуй, еще на Сьюзен и Мэри.

На борту их бурный энтузиазм, казалось, только возрос. Они дружно провозгласили тост за новых друзей – хотя Луиза так и не дала себе труда узнать имя владельца яхты и других его гостей, – и всем налили шампанского. Час спустя она даже засомневалась, видела ли когда-нибудь в жизни его в таком количестве. Она не была уверена, что ей оно нравится, она предпочла бы мягкую ракию кислым пузырькам и специфическому вкусу шампанского, которое ей постоянно подливали, несмотря на все возражения. Она быстро сообразила, что лучше всего не отказываться, иначе все взгляды будут прикованы к ней, а этого ей очень не хотелось. И поэтому она продолжала протягивать свой бокал, поблескивающий стеклянными боками, за новыми и новыми порциями. Потом смотрела на остальных, улыбалась и пила.

Довольно быстро Луиза ощутила последствия своей невоздержанности. Ей стало слишком жарко, платье кололо и царапало кожу, и она чувствовала, как вокруг ключиц начинают проявляться красные пятна. Она не знала, как лучше одеться, и выбрала темное свободное платье, которое привезла из дома и которое, как ей показалось, не должно было выглядеть совсем уж неуместно, особенно в сочетании с пальто. И оно действительно так не выглядело – во всяком случае, если не присматриваться. Но Луиза подозревала, что человеку знающему достаточно одного взгляда, чтобы заметить разницу между ней и другими женщинами, оценить качество ткани и покрой нарядов ее спутниц. Ей надо было купить побольше вещей, пока она была в Париже, надо было позволить себе что-нибудь еще, помимо этого несчастного пальто, подумала она, плотнее запахивая его и внезапно осознав, как дешево смотрится платье.

Луиза выпила, подняла бокал, чтобы ей подлили. После того как она провела почти весь день одна в номере, вечер в компании тянулся слишком долго. Она честно старалась принять участие в беседе, кивая то одному, то другому, когда к ней обращались, но в основном просто стояла с бокалом в сторонке и наблюдала, выжидая, когда пауза в разговоре позволит ей побродить в одиночестве под предлогом осмотра яхты.

Судно оказалось совсем не таким, как она сначала представляла. Оно было, подумала Луиза, не столько похоже на яхту, сколько на гигантский баркас – только крытый и отделанный внутри на манер гостиной, с диванами и креслами, с кофейными столиками и лампами. Ощущение было странное – и стало еще более странным, когда Луиза вышла на палубу и осознала, как близко вода, всего в паре шагов, а яхта парит прямо над ее темной поверхностью.

– Подумываешь прыгнуть? – спросил знакомый голос у нее за спиной.

Луиза мысленно застонала.

– Прекрасный вечер, Майкл, – сказала она, пытаясь пройти мимо.

Он перехватил ее руку.

– Прикурить не найдется? – спросил он. Изо рта у него свисала незажженная сигарета.

Луизе послышалась угроза в его словах, она ощущала ее еще и потому, что его пальцы крепко впились в ее запястье. Она стряхнула его руку, не соизволив ответить, и вернулась в кают-компанию, где чувствовала себя в безопасности среди других гостей.

Айрис, Сьюзен и Мэри сидели на диванах, а молодые люди чуть ли не бегали вокруг них.

– Они что, никогда не устают? – поинтересовалась Луиза, садясь рядом со своей подругой.

– Рано или поздно устанут, – заверила ее Айрис.

– Ви, – вдруг обратился к ней Дэвид, – мы как раз рассказывали хозяевам о тебе, самой загадочной сегодняшней гостье, и теперь они тоже хотят знать все твои секреты.

– Мои секреты? – Луиза изо всех сил попыталась рассмеяться, чтобы влиться в то веселье, которое, казалось, разделяли все окружающие и за которым сама она могла только наблюдать со стороны.

– Да, давай, Ви, – подзадорил ее Джон. – Поделись с нами своими секретами.

– Боюсь, у меня нет никаких секретов, – отозвалась Луиза.

Девушки тоже улыбались, но Луизе показалось, что она видит в их лицах что-то еще. Возможно, обиду из-за того, что они больше не в центре внимания.

Молодые люди запротестовали, один заявил: “Ни на секунду не поверю”, другой присоединился: “Я тоже. Только посмотрите на нее”. Их поддержал и третий голос.

– Она вся – один большой секрет, – сказал Майкл, который уже выкурил сигарету и вернулся.

Айрис фыркнула:

– Не будь занудой. – Она повернулась к Луизе: – Мальчики вбили себе в голову, что ты какая-то важная персона.

– Правда?

– Да. – Айрис потянулась за бокалом. – Майкл утверждает, что заметил мужчину, который следил за тобой в поезде, пока мы сидели в вагоне-ресторане.

Луиза почувствовала, что ее улыбка стала натянутой.

– Даже так?

– Да, и я сказала им, что это ничего не значит, – просто анонимный поклонник, кто же еще, – но они убеждены, что ты шпионка или тайный агент. Похоже, их фантазия не знает границ.

– Какие глупости, – сказала Луиза, надеясь, что полумрак скрывает ее лицо, скрывает выступивший на щеках румянец. Она рассмеялась и ощутила то же чувство, что и раньше, – ей будто открылись новые возможности, и она увидела жизнь, которая могла бы у нее быть. Ее снова охватила тоска. Она вышла на воздух, отчаянно желая освежиться и успокоить мысли, подошла к самому борту и обнаружила, что Майкл снова увязался за ней и теперь стоял в нескольких шагах позади.

– Наконец-то я застал тебя одну.

– Ты хотел остаться со мной наедине, Майкл? – спросила она, подначивая его.

И тут она увидела, как заблестели его глаза, как он весь надулся в предвкушении.

– Знаешь, я кое-что о тебе узнал.

Луиза сделала глоток из своего бокала.

– Вот как?

Она гадала, что бы это значило: имя, которым она назвалась, не дало бы ему никаких зацепок. Но она хотела понять, смог ли он определить происхождение ее псевдонима, – а впрочем, вряд ли. Скорее всего, ограничился тем, что отправил телеграмму домой и попросил кого-нибудь навести справки. Блефует, подумала она.

– Да, узнал.

– И что же ты выяснил?

Он пожал плечами:

– Не очень много, но я подозреваю, что это ты и так знаешь. И писательницу с таким именем я тоже не нашел.

– Я же говорила, что пишу под псевдонимом.

– Разве ты не имела в виду то явно фальшивое имя, которое назвала нам? – спросил он с притворным удивлением.

Она рассмеялась, поразившись, что ему хватило ума это понять.

– Да я смотрю, ты ждешь абсолютной честности от людей, с которыми только что познакомился.

– Знаешь ли, когда эти люди навязываются тебе в компанию…

– Меня пригласили, – напомнила она.

– Верно. – Он улыбнулся, но она заметила, что его тон стал жестче. – Хотя я должен тебя предостеречь. Я бы на твоем месте не слишком привязывался к Айрис. Ей быстро надоедают новые знакомства.

Луиза подозревала, что это очередной блеф.

– Возможно, мне надоест первой.

– Едва ли. Людям редко надоедает, когда за них оплачивают счет. – Он глотнул шампанского, явно довольный своим, как ему казалось, язвительным выпадом.

– Ты имеешь в виду себя? – усмехнулась Луиза, и его лицо вытянулось. – Свои счета я оплачиваю сама.

Он явно растерялся.

– Знаешь что? Мы все прекрасно видим, что тебе здесь не место. Кроме этого дурацкого пальто, все остальные твои вещи выглядят так, будто их брали в местном комиссионном магазине.

Как возмутительно он себя ведет, подумала она.

– Разве быть бедным – это преступление, Майкл?

От этого вопроса он рассвирепел, лицо у него побагровело.

– Преступление, если ты пытаешься присвоить чужие деньги.

На мгновение Луиза окаменела – откуда он знает, как ему удалось это выяснить? – а потом поняла, что он говорит об Айрис. Что же у него за отношения с Айрис, уж не печется ли он о своем собственном благополучии, потому что собирается взять ее в жены и обеспокоен тем, что незнакомые люди интересуются ее деньгами? Она расхохоталась.

Его это явно возмутило, и он заявил, но негромко и не слишком уверенно:

– Ты сумасшедшая.

– А ты чудовищный сноб.

– Ты ей надоешь. Хочешь, скажу почему? Ты шарлатанка, Ви, или как там тебя на самом деле зовут. Куда ни ткни – сплошная ложь. И все мы, включая Айрис, именно потому и устанем от тебя первыми, что ты ненастоящая, что под твоей маской вообще ничего нет.

И тут Луиза перестала смеяться. Этот молодой человек невыносим, абсолютно невыносим, но в то же время прав. Она ненастоящая, не такая, как Айрис, не такая, как другие. Она призрак, сотканный из ярости и злобы, живущий мечтой, которой никогда не суждено сбыться. Да, она так и не смогла воплотиться – но ведь ей не дали шанса, ее лишили этого шанса такие, как он.

Она поняла, что, несмотря на деньги и аристократическое произношение, он ничем не отличается от мальчиков, которые насмехались над ней в школе, которые дразнили ее и глумились над ней, потому что ее мать сделала то, чего матери не должны делать. И Луиза, как решили эти мальчики и девочки, была всему причиной. Тому, что мать не любила ее, тому, что сбежала. Винить было некого, кроме Луизы, и все в их деревне это знали. И Майкл, подумала сейчас Луиза, каким-то образом тоже это знает. Знает, что она не стоит любви, что она не так хороша, как все остальные. Даже здесь – несмотря на время и расстояние, отделяющие ее от прошлого, – на ней стоит печать чего-то чуждого, чего-то такого, что не вписывается в этот мир.

– Насколько я помню, поезд в Стамбул отправляется завтра, – сказал он.

Луиза кивнула, изо всех сил стараясь вернуться в настоящее:

– Да, верно.

– Я думаю, для всех будет лучше, если ты уедешь на нем.

Луиза и без того намеревалась сесть на утренний поезд, однако она не хотела, чтобы этот мальчишка думал, будто ее решение хоть как-то связано с ним и с его жалкими угрозами. Она шагнула к нему. На каблуках она была выше его.

– Или что? – И она рассмеялась, наслаждаясь тем, как он вздрогнул, когда она приблизилась.

Она не дала ему времени ответить, с улыбкой повернулась и ушла, и его гневные слова до нее даже не долетели. В этот момент Луиза ненавидела его, ненавидела их всех, и Айрис тоже. Она знала, что это неправильно – даже жестоко, – потому что Айрис всегда была к ней добра. Но именно эта доброта во многом и раздражала Луизу: у Айрис, в отличие от нее, была возможность стать великодушной, потому что она выросла в мире, который учил ее видеть в других только хорошее и скрывал от нее реальность.

Иногда Луиза отчаянно мечтала быть такой же. Она снова вспомнила слова матери, которые та повторяла ей в детстве: “Перестань думать”, и слегка покачала головой, понимая, что не может перестать, да и не хочет. Как бы ей ни хотелось, чтобы богатство позволило ей не замечать ничего вокруг, она все же подозревала, что в любом случае будет видеть этот мир насквозь, что ее не обманет притворство, которым живут остальные.

– В чем дело? – спросила Айрис, подходя к ней. – У тебя расстроенный вид.

– Ничего, просто твой дружок – мерзкий тип, – буркнула Луиза, не желая быть тактичной. Она ведь не собиралась выходить в Белграде и теперь злилась на Айрис за то, что та уговорила ее, а на себя за то, что согласилась. Она знала, что в такие моменты и в таком настроении до нее невозможно достучаться. Ей было тоскливо, она злилась, и в душе затаилось, замерло в ожидании что-то очень плохое. Она позволила ему выплеснуться наружу только однажды, но боялась, что сегодня, как и в тот раз, может не остановиться.

Айрис наморщила лоб:

– Он не так уж плох, как кажется.

– Ничего подобного, Айрис. Хуже просто некуда. Тупой, тщеславный, неисправимый сноб, если хочешь знать правду.

– Это несправедливо, Ви. – Айрис явно задели ее слова.

– Неужели? Как по мне, очень даже справедливо, – огрызнулась Луиза, решив, что ей плевать на чувства этой девушки и на чувства всех остальных. Какого черта она тут делает, подумала она, когда могла бы ехать в Стамбул – собственно, уже была бы в Стамбуле. Теперь она видела, что идея присоединиться к их компании была чистой воды безумием. Она сама не понимала, как позволила себе так увлечься, позволила себе поверить, что это не кончится полной катастрофой.

– Я предупреждала тебя насчет Майкла, он просто… – начала было Айрис.

– Беспокоится о тебе? – выплюнула Луиза. – Да, ты говорила. Я подозреваю, что он беспокоится о своих будущих инвестициях и в то же время ищет интерес на стороне.

Она кивнула туда, где стоял Майкл, пожиравший взглядом Сьюзен.

– Это жестоко.

– Это правда. – Луиза со стуком поставила бокал на стол и выругалась. Она не хотела быть такой – по крайней мере, с Айрис. Бедная девушка, казалось, готова была разрыдаться – она не заслуживала злости Луизы, ее грубости. – Думаю, мне пора возвращаться в отель, – сказала Луиза, которой не терпелось оказаться подальше от нее, от всех них.

Лицо Айрис исказилось.

– Я что-то не то сказала, да? Говорят, я всегда так делаю.

Луиза почувствовала, как что-то прорвалось сквозь ее гнев при виде этого несчастного выражения.

– Не глупи, Айрис, – сказала она, но ее слова прозвучали сердито. Она глубоко вздохнула. – Просто у меня никак не перестанет болеть голова. Шампанское, похоже, все только усугубило. Пожалуй, мне стоит вернуться и принять горячую ванну, посмотрим, поможет ли.

Айрис, судя по всему, ей не поверила.

– Ты правда не сердишься на меня?

Луиза покачала головой.

– Ты очень милая, – сказала она, понимая, что это слово прекрасно подходит ее собеседнице, и в то же время зная, что так нельзя сказать о ней самой. Луиза не была милая, нет, ничуть. Она была едкая, как мышьяк, насквозь пропиталась ядом. Она почувствовала, как ее злость отступает, сменяясь чем-то тупым, тяжелым и невыносимым. – И я не сержусь, – честно сказала она. – Уж точно не на тебя.

Луизе хотелось сказать ей, что она не обязана делать то, что велят другие, что жизнь слишком коротка, чтобы жить ее не для себя. Но она промолчала. Она увидела выражение лица Айрис и поняла, что та не станет ее слушать, а даже если и станет, то забудет ее слова, когда послушает других. Она была умна, неизменно добра, но не безжалостна.

Айрис как будто заколебалась. Она подошла на шаг ближе к Луизе и понизила голос:

– Знаешь, мне все равно, даже если ты что-то скрываешь. Если у тебя действительно есть секреты.

Луиза замерла, застигнутая врасплох. Этого она никак не ожидала услышать.

– Секреты? – повторила она, не зная, что еще сказать.

– Да. Что бы это ни было… – Айрис помолчала. – Кем бы ты ни была, для меня это неважно. Вот что я имею в виду.

Луиза опешила – Айрис то и дело ее удивляла. Она никогда бы не подумала, что эта девушка настолько проницательна.

– Понятно, – только и смогла выдавить она.

На этом Айрис оставила ее одну, за что Луиза была ей благодарна. Она полезла в свою сумочку. Она знала, что это опасно, учитывая, сколько она уже выпила, но ей было все равно. Она больше не хотела думать, а алкоголь действовал слишком медленно. Она проглотила одну таблетку, потом вторую. Схватила бокал шампанского, залпом опустошила его и потянулась за следующим.

Луиза посмотрела на Айрис, на ее подруг, радостных, смеющихся, беззаботных. Она знала, что Айрис была искренна, когда приглашала ее присоединиться к ним, но еще она знала, что ей здесь не место, и устала делать вид, что это не так. Она шагнула к выходу, бросила последний взгляд через плечо на то, что могло бы принадлежать ей, если бы у нее была иная жизнь, если бы обстоятельства сложились иначе, если бы сама она была другой, – и пошла прочь.

Стоя у самой кромки воды, Луиза смотрела вниз. В темноте Сава казалась черной. Как деготь, подумала она, или масло. Как нечто такое, во что можно упасть и никогда больше не выбраться. В этой мысли было что-то привлекательное. Она проглотила еще одну таблетку, но не смогла вспомнить, какую по счету. Таблетка горчила на языке. Она достала очередную и проглотила ее тоже. Пальцы царапнули дно флакончика. Больше в нем ничего не было, только белая пыль. Неважно, подумала она, глядя, как мигают огни города по ту сторону реки, то становясь четкими, то расплываясь. Она приняла решение.

Луиза могла бежать сколько ей вздумается, как можно быстрее, как можно дальше, но ее всегда кто-нибудь поджидал. Кто-нибудь вроде Майкла, чтобы напомнить ей, что она здесь чужая. Кто-нибудь, кто знал о деньгах или кого послали забрать их. Она никогда не будет по-настоящему свободна. Нет, она всегда будет заперта в этом проклятом колодце, и кружок света и свободы будет маячить у нее над головой, вне досягаемости. Она знала, что навсегда останется в этом богом забытом месте.

Она шагнула вперед. Вода была просто ледяная. К тому времени, когда Луиза вошла в реку по колено, ее сотрясала дрожь, но холод стал казаться не таким уж и страшным. Да, ей почти удалось убедить себя, что он где-то далеко, очень далеко. Что он больше не может ее коснуться. Эта мысль придала ей сил, и она двинулась вперед, все глубже погружаясь в воду.