Конунг: Королевский тракт

Глава 11. Большая чистка

Равнина между столицей убиев и Срединными топями

(8 мая)

Даже в самом маленьком городке можно устроить большую резню. И уж если это вам понадобилось не для «удовольствия», а, что называется, «в Париж, по делу, срочно», то при таких вводных — шансы организовать смертоубийство наилучшим образом — максимальные. Однако жизнь есть жизнь, и даже самый лучший план вряд ли обойдется …без шероховатостей.

К сожалению, после прорыва младшего из братьев ярла убиев в город, за пределами столичных стен враги не закончились.

Север Адоланда был преимущественно земледельческим, богат, и вообще очень густо заселен. В итоге все кто не успел спрятаться в Убайде, оказались вынуждены выбирать между попыткой отсидеться по домам, и бегством на ближайшие болота — обычные джунгли здесь еще при янгонах свели на нет.

Но именно здесь небогатые новички в приведенной Игорем армии (из тех, кто не участвовал в завоевании бывшего Золотого протектората), наконец-то распробовали, что такое настоящая добыча. У многих, естественно, тут же возник соблазн наверстать все, чего они, как выяснилось, не нашли в предгорьях — на юге владений убиев.

В какой-то момент часть мелких союзных вождей настолько впечатлилась всем этим, что принялась самостоятельно — втайне от остальных — рассылать своих воинов ради грабежа. Ведь для того, чтобы обнести небольшую семейную ферму или брошенное поместье вовсе не нужны были сотни бойцов. Для этого достаточно и десятка самых близких родственников. С такими и делить добытое куда проще…

Но поскольку возможности вывезти добычу сейчас не было, то и утаить самоуправство — тоже не могло быть ни единого шанса.

Пока большая часть армии, что обошла Срединные топи, не расставалась с лопатами и топорами, а зарабатывала лишь волдыри да мозоли, они грабили, жгли и богатели. Конечно же, это не могло не вызывать ропот остальных. Пока еще в целом негромкий, но это пока…

При этом скандал с обвинением в крысятничестве неизвестно к чему мог привести, поэтому Игорь временно решил изобразить, что не в курсе дела, а значит — и призывать к порядку вроде как не нужно.

Тем более что самого его куда больше занимала совсем другая проблема…

Начитавшись в свое время заметок Цезаря «О Галльской войне», он загорелся идеей воспользоваться подчерпнутым там опытом, и устроить здесь свой вариант битвы за Алезию[78]. Воссоздать похожие по своей сути укрепления, способные противостоять атакам, как изнутри, так и снаружи, со рвами валами и множеством рядов волчьих ям.

Это позволяло освободить заметные силы из-под стен Убайды, да и в целом развязывало ему руки, в случае какого-нибудь обострения или, например, неожиданного подхода главных вражеских ополчений.

К концу первой недели осады — к 5 мая, — была сделана в лучшем случае половина от того, что запланировали. Пока удалось довести до ума только внутреннее кольцо укреплений, и теперь осадный отряд даже в пару тысяч воинов готов было противостоять осажденным убиям, которых, судя по недавним событиям, в городе накопилось не меньше 800–900 человек.

Столько важной работы, а тут это — раздражающее всех остальных — воровство, и того и гляди дойдет до междоусобицы. Но вмешательства ярла не понадобилось.

Всю эту вольницу вылечили сами убии…

…Неожиданное вторжение 6-тысячной армии и стремительная осада Убайды, поначалу вызвала массовую панику и повальное бегство «куда глаза глядят», особенно среди тех, кто в этот раз не успел укрыться внутри. Немалая часть таких беглецов выбрала ближайшую безопасную точку — и опять это оказались многострадальные Срединные топи.

По всем прикидкам только женщин и детей там скопилось не меньше трех-четырех тысяч человек. И все бы хорошо, пусть бы они пока там и сидели, но почти сразу же беглецы обнаружили, что местная экосистема просто не рассчитана на такую толпу едоков.

Обычного населения там не набралось бы и двух-трех сотен человек, живущих охотой и собирательством.

В общем, птица была выбита или распугана уже в первые дни, а стабильную прибавку в котел давала только не очень-то успешная рыбалка и собирательство всякой гадости вроде лягушек и болотных крыс, мелких кайманов и прочей «нечисти». Однако свободные крестьяне — бонды — убиев жили в целом достаточно неплохо, и потому даже страх смерти не вдохновлял их переходить на такую нищенскую диету.

В итоге практически сразу же понимание неотвратимости голода, стала подталкивать беглецов наружу. Пытаясь добраться до своих собственных чуть ранее укрытых во всевозможных потаенных местах запасов, они начали выбираться и …сталкиваться с мелкими группами мародеров, которых в большинстве случаев и вырезали. Нередко и вовсе до последнего человека.

Но, конечно же, это удавалось далеко не всегда.

Так что излишне самостоятельные вожди почти тут же узнали, куда начала пропадать их родня, и все это вызвало панику уже среди них.

В итоге вылазки сами собой сошли на нет.

В глубине души Игорь был даже благодарен убиям, что ему не пришлось ссориться с охамевшими союзниками, но всего за пределами столицы оставалось не меньше полутора, а то и двух тысяч мужчин. Пусть всего лишь часть из них укрылась именно в Срединных топях, пусть сейчас они были разобщены и отягощены своими семьями, пусть большинство из них были или чересчур юны, или наоборот — слишком стары, но снова получив власть над всей армией, Игорь решил предвосхитить потенциальные проблемы.

Устроить «большую чистку» до того, как его враги получат подкрепления, или смогут договориться между собой и стать опасными.

* * *

Тот же день, полночь

Мужчин именно в Срединных топях укрылось и правда в лучшем случае человек 500–600, да и не очень-то кондиционного возраста. Но терять им было нечего, местность знали отлично, так что мелкими отрядами сюда и впрямь стало опасно соваться.

Однако за тысячелетия эксплуатации джунгли они практически свели, лошадей на болотах держать было просто негде, поэтому далеко от своих укрытий «партизаны» не отходили, а днем и вовсе не рисковали оставаться за пределами топей.

Что и подтвердили обе попытки массово прочесывать местность.

В итоге два дня назад, я снял почти две тысячи человек с осады Убайды, отозвал всю приведенную сюда конницу, и сегодня ночью должна была разрешиться одна из интересных задумок.

Следовало и впрямь попытаться окоротить наглецов…

…Большая часть их вылазок шла на полосе, шириной примерно в 12–15 км к западу от торговой дороги, которая шла от владений семьи Квай ровно на север, попутно пересекала предгорья, Срединные топи, и — как раз у убийской столицы — сворачивала в глубину Восточного Эйдинарда.

Днем, небольшие отряды тяжелой фризской пехоты и горцев-стрелков скрытно засели неподалеку от самых популярных троп болотных партизан, с приказом как можно дольше не раскрывать свое присутствие.

Некоторые из них и вовсе развезла по местам будущих засад конница, потому что издалека было невозможно определить, сколько именно всадников въехало в какой-нибудь мелкий лесок, а сколько ездоков в итоге покинуло его…

Сразу после заката почти тысяча всадников, разделенные на четыре группы, покинули свои стоянки в сутках пути от болот, и скрыто вернулись к заранее примеченным местам неподалеку от своей пехоты.

Один из таких отрядов, на предположительно самом оживленном маршруте, я и возглавил лично.

С одной стороны, после недели ковыряния в земле хотелось хоть какого-то разнообразия, с другой — было просто интересно, получится ли из этой затеи что-нибудь путное.

К сожалению, выяснилось, что чисто по техническим причинам, попавшую в руки броню Бога Грома — по-древнегермански Донара (Тора) или на янгонский манер — Шатсы — использовать прямо сейчас не было возможности.

По словам аптекаря, который тогда далеко не сразу пришел в себя, чтобы суметь примерить ее, требовался довольно продолжительный ритуал в пирамиде, и совсем не желательно при этом отдавать ее в чужие руки.

«…Потому что ценность артефакта так высока, что даже „озерные“ союзники могут наплевать на последствия, и попробовать оставить ее себе…»

Корявый Вис обрисовал перспективы, может и несколько туманно, но вполне однозначно.

Так что при трезвом размышлении, я решил отложить инициацию божественного девайса до возвращения в Нойхоф, и поэтому сегодня снова щеголял своей прежней защитой. Привычное сочетание длинной облегченной кольчуги из проклепанных колец, которую на Руси называли «панцирем»[79], и бригантины.

Днем в таком наряде, да еще и с набивным поддоспешником, конечно же, было жарковато, но зато очень надежно. А вот после захода местного светила дискомфорт снижался до вполне приемлемого раздражения, без которого в бой и идти-то было просто не прилично.

В сражениях его хирдманы пользовались таким же, пусть и не столь богато украшенными наборами, и в случае проблем, чаще всего, отделывались переломами, вместо куда более опасных рубленных или колотых ран.

…По наблюдениям разведчиков, болотные партизаны покидали свои нычки к закату, а к полуночи — должны были приблизиться к пехотным засадам, но прошло уже полчаса, потом — час, а ночь осталось все такой же тихой и спокойной…

— Господин… — негромко вскрикнул оруженосец, которому тоже чертовски надоело прозябать под стенами Убайды, и в этот раз его пришлось «ради разнообразия» все-таки взять с собой. — Смотри, вот же, справа!

В двух метрах над землей — с дерева — вид было, конечно же, получше, и мне понадобилось еще почти минута выглядываний, на этот раз с седла, прежде чем я тоже что-то рассмотрел.

— О, попались, грязнули… По коням! — и последнее, уже куда громче, потому что время скрываться пошло.

Голос в полной мере передавал испытываемое удовлетворение, и его полностью разделяли собравшиеся за моей спиной профессионалы. Весь их жизненный выбор был лишь в воинских упражнениях и воинских же удовольствия, среди которых одним из самых важных — оставалась именно победа в бою.

Здешнее воинское ремесло, вместо привычного для жителя XXI века «добывания хлеб насущного» в офисе, подразумевало не сильно меньше пота, чем, например, в поле, но обязательно включало в набор еще и пролитие крови. И не только чужой.

Но здесь и сейчас мысли о суетности и «конечности» жизни мало кого занимали.

Раньше, чем я успел отдать приказ, хирдманы расхватали длинные кавалерийские пики, а специально выделенные из Людей Равнины помощники, что сами в большинстве своем предпочитали луки и дротики — тут же повели в сторону всех запасных лошадей. Поэтому когда позвучала команда, все промежуточные звенья уже были позади, и отдохнувшим боевым коням (очень по-киношному), осталось только принять в седла своих воодушевленных хозяев…

Мы заранее присмотрели, что ни канав, ни завалов из деревьев впереди нет (именно потому это место и было выбрано), а потому сто двадцать тяжелых кавалеристов развернулись за моей спиной стремя в стремя — в широкую лаву (линию) — готовые «сокрушать и топтать».

Легкая стрелковая конница Людей Равнины, действующая совсем по другому принципу, разбилась на три аморфные и подвижные группы за их спинами. Они, конечно, готовы были прийти на помощь идущему впереди стальному тарану, но больше всего жаждали возможности дождаться момента, когда враг сломается, и тогда — они смогут делать то, ради чего собственно и были придуманы. Станут догонять и разить испуганных беглецов в беззащитные спины.

Безупречных линий кирасир XVIII–XIX веков от местных никто не требовал, а потому уже через пару минут вся эта масса людей и коней стронулась вслед за мной эдаким чуть деформированным полумесяцем, стараясь лишь не смешаться в одну кучу и не растратить пыл своих боевых скакунов раньше времени…

…Километр до предполагаемого места боя — это не больше пяти-семи минут «на рысях», но когда мы вышли на расстояние атаки, от прежней темноты уже не осталось и следа.

Все и впрямь разительно переменилось.

К этому моменту несколько куч хвороста, разложенных накануне по краям огромной поляны, и лишь слегка замаскированных травой и прочим мусором, пылали, а прямо у границы их световых кругов успели развернуться небольшие отряды — в 50–70 человек — нашей пехоты. В полуосвещенном центре поляны замерла растерянная толпа слабовооруженных убиев, не понимающая как на все это реагировать, но, пока еще, не готовая бежать.

Понимая, что лучше бы оставить инициативу себе, я не стал сбивать общий настрой, и вместо этого кивнул выехавшему справа от меня горнисту, а сам — дал шпоры одному из своих аварских меринов.

Полторы сотни метров было достаточно, что успеть разогнать тяжелую конницу, и при этом сохранить хоть какое-то подобие строя.

Метрах в пятидесяти от врага, я опустил копье горизонтально и начал выбирать, кому же оно сейчас достанется, но тут эти трусливые гады …побежали.

Нет, в истории полно упоминаний о целых армиях, которые впадали в панику и почему-то начинали надеяться сбежать от набравшей скорость тяжелой кавалерии, но именно здесь и сейчас это было — как-то даже обидно!

«Да эти твари не хотят умирать…»

Сам ночной воздух и вот эта атмосфера предвосхищения победы пьянили, и вызывали довольно кровожадные мысли даже у бывшего офисного интеллигента. Поэтому не знаю, что такого было в этой мысли, но чем-то она меня отрезвила, однако все это, конечно же, не могло остановить стальную лавину.

* * *

Из почти четырех сотен убиев, которым не повезло попасть под таранный удар, перебили или смертельно искалечили не больше сотни. И, наверное, не меньше половины из них — были обезумевшие от ужаса беглецы, не пожелавшие, а скорее всего — просто не разобравшие янгонский диалект, на котором Люди Равнины выкрикивали предложение сдаться.

Большинство из тех, кого только сбили с ног во время преследования или кто сам от испуга обезножил, вполне себе выжили. Потому что с ними разбиралась подоспевшая пехота, а она уже успела понять, что концепция изменилась, и бунтовщиков требуется вязать, а не показательно резать и колоть.

Особенно неловко получилось, когда уже перед самым тычком в чью-то спину, Игорь догадался по развевающимся косам, что это незамужняя девица, и она отделалась всего лишь ударом древка по голове.

Чем, скорее всего, он и спас ей жизнь, потому что кони в этот момент не были чересчур уж разгорячены, и старались не наступать на упавших. А вот их хозяева рубить и колоть — были очень даже настроены.

Только после этого Игорь смог придержать своего коня, и покинуть стой, после чего пришла очередь подивиться местной мудрости — поручать обязанности горниста седоусым ветеранам, вместо привычного по голливудским стандартам румяного юноши. Опытный воин не потерял голову, сумел не забить на свои обязанности, и каким-то чудом не сорвался «побивать супостатов» направо и налево.

В отличие от оруженосца, который пронесся мимо с такой скоростью, что Игорь даже не смог разобрать, куда-то именно он занырнул в свалку.

«Вот и бери такого с собой, все равно в битве ни какой пользы…» — приговорил он воинственные устремления своего излишне азартного помощника, и принялся объяснять, что именно нужно будет сигнальщику трубить.

Тот мгновенно вник, и уже через минуту над полем боя понеслись громкие пронзительные сигналы, после чего у убиев и появилась возможность сдаваться в плен…

Правда, пока вникли, пока услышали и сообразили — большинство стариков, к тому времени уже вырезали, потому что опыт — опытом, а бегали они куда хуже остальных. При этом и терять им было нечего, так что кое-кто с военным опытом смог устоять перед лицом атакующей кавалерии, а некоторые — так даже попытались сопротивляться.

Остальных — в силу общего окостенения ума и тела, да и существующих традиций — тоже в большинстве своем догнали и перебили.

Несколько будущих рабынь тут же попытались «разложить», но бывший журналист не особо переживал на счет эксплуатации и сексизма, а вот факт, что вне лагеря это серьезное нарушение дисциплины — очень даже имел в виду, поэтому он в очень многообещающим тоном сообщил, что у кого «стручок» лишний, тот вполне может «попытаться продолжить…»

Желающих, конечно же, не нашлось, и на этом его личное участие в битве закончилось…

…К утру стало известно, что улов остальных был куда скромнее, но в целом — попытки прорваться были почти везде. Очевидно, болотные беглецы обманулись прежней «снисходительностью», с которой мы вынуждены были реагировать на их шалости.

В других группах тоже оказалось немало молодых девушек и женщин, так что всего в плен попало не меньше семисот потенциальных партизан. Подсчеты и расспросы пленников показали, что после всего произошедшего в Срединных топях вряд ли осталось больше пятидесяти-ста мужчин, в большинстве своем совсем уж преклонного возраста. А значит, теперь тамошние сидельцы престали представлять хоть какую-то опасность.

Еще через день — прямо по торговой дороге крупный отряд пехоты дошел до укрепленного лагеря на небольшом островке, не встретив по пути ни какого сопротивления.

Там они с легкостью заняли брошенный лагерь, и после этого еще почти неделю принимали выходивших к ним грязных и подавленных беглянок, не пожелавшие умирать в болотах.

В эти дни похожую картину можно было наблюдать и н остальных постах, в виду отсутствия опасности, перенесенным ближе к болотам.

Осознав, что их защитники не вернутся, куда меньшие ужасы плена выбрали еще почти две тысячи женщин и детей, на некоторое время изрядно озадачив Игоря вопросом, что же теперь делать с такой оравой.

Если бы речь шла о каких-нибудь очередных каменных выдрах или иных чужаках, поле для маневра у него осталось бы куда больше. Но в отличие от малонаселенных южных предгорий Адоланда, которые треверский ярл вполне реально надеялся «отжать» в случае победы, завоевать и оставить себе густо заселенную северную равнину, нечего было и мечтать.

А это значит, что в любой договор с убиями первым пунктом будет записан возврат, или как минимум — право на адекватный выкуп всей этой толпы. Поэтому просто раздать их в качестве добычи или распродать (и даже если удастся взять Убайду), это значит обречь себя на вечную войну с этим племенем и его потенциальными друзьями.

В конце концов, ну не устаивать же ему геноцид…

Даже отбросив принесенный с собой земной вариант морали, такой фортель разом перечеркнул бы среди фризов все симпатии к нему, как к удачливому полководцу. Благодаря остаткам прежней, в основном уже не действовавшей системе деления на союзы племен, геноциды здесь были, как минимум, не приняты. И среди соседей всегда нашлись бы несколько племен, желающих — упаси боги, нет, не вырезать в ответ всех треверов, — только их ярла.

Ну и «немного» пограбить под таким соусом его земли. Тем более что слухи о захваченных у канаанеев золотых рудниках уже пошли, и значит, желающих подраться и без того будет чересчур уж много. Поэтому не стоило вооружать недоброжелателей таким отличным и очень благородным поводом…

…Но эту проблему еще предстояло решить, а самым главным и несомненным достижением от победы можно было пользоваться уже сейчас и без всяких оговорок!

Наконец-то появилась возможность использовать торговый путь через Срединные топи, что заметно упрощало логистику, да и в целом укрепляло положение треверской армии. Ведь все это время другой возможности вывозить добычу, тяжелораненых и покалеченных после лукавого прорыва через земли менапиев просто не было.

Да, отряды гонцов, конечно же, могли пересекать труднопроходимые лесистые холмы западнее и восточнее болот. А вот, чтобы повести через них телеги, требовались, куда большие усилия.

И если бы топи не получилось очистить, то пришлось бы потратить массу ресурсов на еще одну «стройку века» — уже вторую после осадных укреплений Убайды — прокладывать опасную и очень уязвимую для любого врага тропу через холмы.

Но сам день взятия болотных укреплений стал, конечно же, настоящим праздником.