Король должен умереть

Каторжник. История шестнадцатая. Гаргаунт

Когда они добежали до поляны, все уже закончилось. Каторжник еще кричал, но это были лишенные смысла вопли агонии — матерый слизень уже практически переварил нижнюю половину его тела. Без всяких эмоций заключенный 12-462, его напарник, наблюдал, как отвратительная желеобразная масса, содрогаясь, втягивает в себя останки каторжника. Как стремительно растворяются оранжевая роба, кожа, плоть, обнажая кости, которые немного позже перистальтика слизня вытолкнет наружу.

— А я ему говорил, смотри под ноги, — услышал 12-462 за спиной голос рыжего Гавейна. — Бедный идиот. Ну это Гаргаунт, чоппо.

Это Гаргаунт. Каторжная планета Канторов.

Шел второй месяц пребывания заключенного 12-462 в поселении Хаут-Дезирт.

Лагерь был окружен стеной из укрепленных керамзитобетонных плит, со сторожевыми вышками и автоматическими огнеметами, каждые десять минут заливавшими землю потоками пламени. В отличие от других подобных мест это было нужно, не чтобы удерживать людей внутри, а чтобы оберегать их от того, что было снаружи.

Бежать некуда. Вокруг свирепые джунгли Гаргаунта, где каждая тварь — это смертоносная коллекция достижений обезумевшей эволюции. Кроме псевдотигров, слизней и ползунов, в джунглях таились синекожие. Одичавшие потомки первых колонистов, беспощадные каннибалы, по слухам, мутировавшие хуже боевых генаров Дома Иглесс. Где-то там были тренировочные лагеря венаторов, оттачивающих в джунглях свои убийственные умения. Но страшнее всего были блуждающие по зарослям сталкеры — биомехи Забытой Династии, неуклонно следующие древней программе поиска и уничтожения.

Бежать было некуда, но он и не хотел.

— Все назад! — крикнул Бедуир.

Он вышел вперед, здоровой рукой поднял раструб огнемета, примотанный к культе. Каторжники подались ему за спину, все, кроме 12-462, который безучастно стоял на месте. Ругаясь сквозь зубы, Гавейн оттащил истукана подальше. Бедуир нажал на спусковую скобу.

Выброшенная под давлением смесь вспыхнула, горящим облаком накрыла бурый слизистый бугор, который, почуяв жар, попытался отползти с поляны. Безуспешно. Радостные крики сопровождали корчи слизня, пока от твари не осталось черное пятно с рассыпающимися в пыль останками последней жертвы.

Торжество каторжников было недолгим, как любая светлая минута на Гаргаунте. Парящий над головой дрон-надсмотрщик короткой сиреной напомнил, что до конца рабочей смены и темноты еще пять часов, и люди в оранжевых робах разбрелись по поляне. Воздух наполнился надсадным визгом вибропил. Вскоре очередной хвощ высотой два десятка метров с треском обрушился на армию своих собратьев. За ним еще один. И еще.

— Тебе жить надоело, чоппо? — спросил Гавейн у 12-462, который все с тем же безучастным видом вгрызался пилой в основание чешуйчатого ствола метра два в обхвате. — Не отходи от нас далеко, понимаешь? Не стой на месте, когда тебе говорят отойти. Слышишь меня, эй?

12-462 молчал. За шесть недель в лагере Хаут-Дезирт он не произнес и десятка слов. Гавейн подождал, не будет ли реакции в этот раз, раздраженно сплюнул и отошел в сторону.

— Мне кажется, твой приятель твердо решил уйти к Аннун, — сказал он Бедуиру, который отдыхал, присев на ствол поваленного хвоща и спустив на землю рюкзак огнемета. — Не понимаю, что у него творится в бритой его башке.

Повстанец дернул плечом искалеченной руки.

— Может, для него так будет лучше, — сказал он, задумчиво глядя в спину с черным номером 12-462. — Хотя сомневаюсь, что он может что-то решать. Думаю, ему просто все равно. Мне другое непонятно. Про тебя, Ястреб.

— Да? — спросил Гавейн, заламывая кустистую бровь.

— Чего ты с нами возишься? Потому что он твой земляк, а я калека? Ты не похож на добряка, Гавейн.

Рыжий хохотнул. И ничего не ответил.

Гавейн действительно не был похож на человека с большим сердцем, которого упекли на каторгу недоброжелатели. Не выглядел он и как деревенщина с Тиндагола, попавший в Хаут-Дезирт по ошибке. Здоровяк с буйной рыжей шевелюрой, татуированным ястребом на плече и свернутым в буйной юности носом казался именно тем, кем был — искателем удачи, отбывавшим свой приговор на Гаргаунте за дело.

Гавейн был капером, капитаном быстроходного рейдера «Майский ястреб». С патентом Согна он грабил лихтеры торговых домов Геркуланума. С патентом Геркуланума совершал налеты на базы согнитских негоциантов. С каперской грамотой Канторов тревожил неугодных шершням нобилей, не забывая отчислять эрцгерцогу положенный процент добычи. Его во многом блистательную карьеру оборвала не шальная торпеда и не абордажный эрг-меч, а дотошный канторовский аудитор.

Капитан «Майского ястреба» был (абсолютно заслуженно) обвинен в сокрытии доходов, полученных на перечисленных в грамоте маршрутах. Арестован на Вателине в известном на всю Империю борделе «Роща услад» и после краткого разбирательства этапирован на Гаргаунт.

После продажи конфискованного корабля и другого имущества Ястреба с молотка ему предстояло выплачивать долг Дому Кантор из скудного жалования каторжника. По самым скромным прикидкам, ближайшие двести сорок лет. Максимальная продолжительность жизни заключенных на Гаргаунте составляла в среднем четыре года с момента прибытия. Факт, служивший для Гавейна неиссякаемым источником мрачного оптимизма по поводу перспектив Канторов взыскать с него долг.

Четвертый год Гавейна на Гаргаунте подходил к концу, когда баржа шершней привезла очередную партию осужденных на каторгу. По слухам, которые гуляли между бараками, среди них было трое Воронов, взятых в плен на Тиндаголе.

— Вороны с Тиндагола? — спросил Гавейн у Вурхиса, старшины своего барака. — Что-нибудь слышал?

Вурхис, безволосый и безбровый гигант-альбинос, бывший гладиатор, выращенный Иглессами на кровавую потеху и попавший на Гаргаунт за убийство надсмотрщика, покосился на капера.

— Может, слышал, — проговорил он, как будто обкатывая каждое слово на языке. — Тебе какое дело, чоппо?

Гавейн бережно достал из кармана папиросу, на треть начиненную контрабандным хафом. Папироса исчезла в огромной ладони Вурхиса.

— Мне интересно, — сказал Ястреб. — За спрос ведь не бьют, так?

Вурхис, однажды сломавший шею заключенному, который слишком громко храпел, задумчиво хмыкнул.

— Меньше знаешь, крепче спишь, чоппо, — сказал он. — Но раз тебе интересно. Трех Воронов привезли из крепости Рексем. Они в бараке двенадцать с политическими. Вот и все, что я знаю. А, нет, есть кое-что еще…

Вурхис протянул вперед ладонь-лопату. Гавейн поколебался, затем еще одна папироса сменила хозяина. Гигант наклонился к самому уху капера.

— Я знаю, что тебе надо держаться от катраэтского дерьма подальше, чоппо. Иначе тебя заберет Зеленый Рыцарь, — прошептал он и тут же разразился ухающим смехом, глядя на разочарование Ястреба, попавшего в такую нехитрую ловушку.

Пару недель спустя во время прогулки Гавейн подозвал к себе Хорька. Хорек был политический, из двенадцатого барака, бывший секретарь-референт опального сенатора. Сенатор был уличен в содействии повстанцам и предпочел яд застенкам, а Хорька (который, по слухам, и написал донос на патрона) отправили на Гаргаунт. То, что мелкий, суетливый, с бегающими злыми глазками Хорек быстро получил теплое место на лагерной кухне, безошибочно изобличало в нем стукача. Большинство обитателей Хаут-Дезирт его избегало, поэтому к Гавейну тот подходил с опаской.

— Привет, Хорек, — дружелюбно сказал Гавейн. — Держи, вот.

Он протянул стукачу стопку галет, которую приберег с завтрака. Хорек поколебался, но отказываться не стал, припрятал галеты под оранжевую робу.

— Надо что-то, Ястреб? — спросил он, нервно поглядывая по сторонам.

— Слышал, драка была у вас недавно, — сказал Гавейн. — Что за дело, чоппо, расскажешь?

Хорек убедился, что подвоха можно не ждать, и немного расслабился.

— Новичок один устроил бучу. Калека, может, ты его видел, однорукий. Зовут Бедуир.

Гавейн недоверчиво покачал головой.

— Калека? Бучу? Как?

— Да, да, — Хорек оживился, даже немного порозовел. — Его как две недели назад к нам определили, на него Циклоп положил глаз. Знаешь Циклопа?

Циклопа Гавейн знал. Одноглазый садист, кошмар двенадцатого барака. Бывший сержант имперского гвардейского Алого Корпуса, по слухам, был причастен к несостоявшемуся дворцовому перевороту. Без особого труда Циклоп установил среди политических свою диктатуру, прославившись чудовищной жестокостью и тем, что неугодные после многодневных избиений оказывались в его личном гареме.

— Циклоп этого Бедуира наметил себе. Морда у новичка смазливая, и что он может сделать с одной рукой? Готовый кандидат в гарем, даже уламывать не надо.

Хорек злобно усмехнулся.

— Только заминочка вышла у Циклопа. Малец этот, Бедуир, оказался с Катраэта. Ворон, еще из каких-то их специальных частей. Он Циклопа и двух его подручных ногами забил просто в кровавую кашу. Один, похоже, вообще не оклемается. Циклоп со вторым в госпитале минимум будут месяц. Так что Бедуира и его приятелей все обходят теперь стороной.

— Вот как, — протянул Гавейн, который вчера как раз побывал в госпитале и про незавидную судьбу Циклопа был в курсе. — А что у него за приятели?

— Да все Вороны, как я понял. Один бофорец, Ян, на вид тоже суровый парень. А второй странный. Молчит все время, как, знаешь, заппо. Когда на работу не гонят, сидит на койке, смотрит в стену. Отбитый он, понял?

— Понял, — кивнул Гавейн. — Спасибо за разговор, Хорек. Пойду я.

— Погоди, — Хорек сделал движение, как будто хотел взять Ястреба за рукав, но передумал, отдернул руку. — А чего ты спрашиваешь, какой интерес у тебя?

— Да простой интерес, — глядя в глаза стукача, объяснил Гавейн. — Я же бригадир на расчистке восьмого участка. У меня синекожие на прошлой неделе троих уволокли. Рук не хватает. Ищу таких, чтобы в джунглях не растерялись. Не хочешь ко мне в бригаду, Хорек? Ты парень у нас смелый.

Хорек выдавил гримасу, которая изображала улыбку.

— Все шутишь, Ястреб, — проговорил он. — Все шутишь.

— Так весело живем, чоппо, — сказал капер, обводя рукой серые коробки бараков, часовых на вышках и парящих в воздухе дронов, толпу людей в оранжевых робах с напечатанными на спинах номерами. — Скажешь, нет?

Хорек ничего не ответил, втянул голову в плечи и шаг за шагом отошел от Гавейна, смешался с оранжевой толпой. Глядя ему вслед, Ястреб сплюнул на истертый бесчисленными подошвами бетон.

— Да, весело, — тихо повторил он.

Гавейн подошел к железному столу, за которым сидели трое повстанцев. Однорукий и бофорец уже закончили есть, их товарищ с отсутствующим видом ковырялся в пластиковой тарелке. Хорек не соврал: пустыми глазами и механическими движениями он действительно напоминал заппо, раба с полушариями, поджаренными вихревыми токами.

— Доброго денечка, — сказал Гавейн, дружелюбно кивая Воронам. — Присяду? Есть разговор.

Повстанцы переглянулись, после паузы однорукий подбородком указал на свободное место. Гавейн сел на металлическую лавку, привинченную, как и стол, к полу. Поставил перед собой поднос с горсткой галет из спрессованных водорослей и тарелкой слизистой комковатой бурды, которую в зависимости от дня недели называли кашей или супом.

— Зовут Гавейном, — начал капер и принялся крошить галету в кашу-суп. — Можно Ястребом. Я с Тиндагола, как ваш друг.

— Он нам не друг, — прервал его бофорец.

Он с ненавистью посмотрел на третьего, который неподвижным взглядом уперся в остатки еды. Ворон вроде как хотел добавить что-то еще, но однорукий вполголоса бросил несколько слов на катраэтском диалекте. Бофорец заткнулся.

— Я Бедуир, это Ян, — представился и представил бофорца однорукий. — Что у тебя за разговор, Гавейн?

— А вашего не-друга как зовут? — поинтересовался Гавейн. — Он нас вообще слышит? Понимает?

— Можешь не обращать на него внимания, — сказал Бедуир. — И давай не тратить время, наша смена начинается через десять минут.

Рыжий капер внимательно посмотрел на собеседника. Бедуир был очень молод и очень красив, правильные черты лица не портила даже каторжная грязь. Неудивительно, что Циклоп соблазнился. И угодил в ловушку. Взгляд, движения — все в Вороне кричало, что он опасен.

— Смена, ага, — покивал Гавейн, принимаясь за скользкую жижу с крошками галет. — Об этом и хотел поговорить. Вы же из двенадцатого, значит, вас определили чистить отстойники. Паскудная работенка. И грязная. Месяца не пройдет, будете выкашливать легкие.

— Мы не выбирали, — нетерпеливо оборвал его Бедуир.

— Само собой, чоппо, само собой. А если бы выбор был? У меня в бригаде не хватает трех человек. Работа на свежем воздухе, валим хвощи, расчищаем место под стройку. Если идем по графику, то получаем двойную пайку. Стройка у администрации в приоритете, так что добровольцев примут из любого барака.

— Стройка? — Бедуир скривился. — Новый лагерь? База венаторов? По мне, лучше чистить дерьмо в отстойниках. У тебя все?

— Есть еще кое-что, — Гавейн понизил голос. — Слышал, у вас не заладилось с Циклопом.

Ян фыркнул с насмешкой. Бедуир остался серьезен.

— Какое это имеет отношение к делу? — спросил он.

— Самое прямое, — Гавейн доел, отложил ложку в сторону. — Циклоп пока отдыхает на койке. Но рано или поздно он поправится. И придет за вами. У него много друзей, и в следующий раз он будет осторожнее. Это проблема, которую я могу решить для вас раз и навсегда.

— Тиндагол, — неожиданно отчетливо проговорил третий.

Все посмотрели на него. Третий молчал, сидел, наклонив голову набок с полуоткрытым ртом.

— Да, земляк, — мягко сказал Гавейн. — Я тоже с Тиндагола. Та еще дыра, так?

— Не отвлекайся, — Бедуир наклонился вперед, опираясь единственной рукой на стол. — Как ты можешь решить проблему с Циклопом? И что за это попросишь?

Гавейн усмехнулся, двумя руками взъерошил рыжую шевелюру.

— Как могу, так и буду решать, — он подмигнул Бедуиру. — И не попрошу ничего, кроме того, о чем уже сказал. Мне нужны люди в бригаду, такие, чтобы не сбежали, как только в джунглях зарычит псевдотигр. Вы, похоже, из таких.

Заревела сирена, предупреждая о скором начале рабочей смены. Охранники в черных комбинезонах двинулись между столами, держа шоковые хлысты наготове. Повстанцы поднялись. Ян, выругавшись, вздернул на ноги третьего, который послушно остался стоять рядом.

— Мы договорились? — спросил Гавейн.

— Давно хотел посмотреть на здешние джунгли, — сказал Бедуир и пошел к выходу.

Ян двинулся следом, толкая перед собой молчуна с цифрами 12-462 на спине. Гавейн, ухмыляясь, пошел на раздачу за дополнительной пайкой. Его бригада выходила за стену через час. Он успеет поесть и еще по дороге забежать в госпиталь. На пять минут, передать кое-что дежурному медбрату.

Наутро в двенадцатом бараке освободилась койка Циклопа. Бывший сержант Алого Корпуса ночью умер от эмболии, так и не придя в сознание. Гавейн, проходя мимо Бедуира на прогулке, на секунду приложил два пальца к виску, отдавая шутовской салют.

В следующий выход в джунгли бригада рыжего пополнилась тремя новичками.

— Мне было непросто получить эти мемозаписи, — сказал король. — Никто из них не хотел вспоминать Гаргаунт.

— Они бесценны, — в мысленном шепоте Ларка звучало восхищение, знакомое только скрипторам. — Записи узников каторжной планеты во Всеобщем Либрариуме можно пересчитать по пальцам. И теперь, по понятным причинам, новых не будет.

— Не будет, — повторил король. — Может, хотя бы за это потомки не будут меня проклинать. Гаргаунт был адом. Бофорец Ян сказал Бедуиру спустя неделю в Хаут-Дезирт: «Я думаю, что мы умерли на Тиндаголе и Всесоздатель отправил нас сюда за все, что мы сделали».

Спустя некоторое время он добавил:

— Если бы заключенный 12-462 мог думать и говорить, он бы с ним не согласился. Для него ад носил имя Рексем.

Лавина образов обрушилась на скриптора. Некоторые из них были настолько невыразимо чудовищными, что он едва не оборвал контакт. Его ужас и отвращение, однако, передались королю. Ошибка, за которую Ларка могли бы лишить тиары, изгнать из Ордена. «Наблюдатель всегда бесстрастен» — такова первая и главная из заповедей скрипторов.

К счастью, король не стал его обвинять. Напротив, Ларк ощутил исходившую от него волну понимания и сочувствия. Шокирующие картины померкли. Стали тенью на задворках их объединенного сознания.

— Нам пока не нужно туда, — мягко сказал король. — Пока мы останемся на Гаргаунте.