Представьте себе, как Дюма, высокий, юный, сильный сын героя Франции, твёрдо убеждённый в собственных талантах и уверенный в будущем успехе, на рассвете майского дня выходит из дилижанса на почтовой станции, что располагалась на улице дю Булуа в самом центре Парижа.
Можно ли быть более счастливым? Ведь он попал в Париж двадцати одного года от роду! Париж — единственный в мире город, где радостно жить, даже если человек несчастен, как утверждала госпожа де Сталь.
Какая удача! Однако позже Дюма говорил, что удача — всего-навсего естественный результат решительной любовной интриги человека с его собственной жизнью.
«Точно так же, как ни одна женщина не может отказать в благосклонности по-настоящему решительному мужчине, который за ней ухаживает, — заявлял он, — жизнь сама подарит вам всё лучшее, что в ней есть, если вы ухаживаете за ней с блеском».
В таком случае никто не ухаживал за жизнью столь пылко, как Дюма. Даже когда он добился славы, удача продолжала осыпать его своими дарами.
Скажите, к примеру, найдётся ли писатель, который не был бы счастлив найти под рукой, в ближайшем своём окружении, готовый сюжет и заодно публику, уже громко требующую от него книгу?
А Дюма выпало это счастье. Ещё до его рождения семья Дюма была близко знакома с семьёй Колларов де Вилье-Эрон, и юный Александр знал их внучку Мари Каннель с первого дня её появления на свет. Эта девочка стала прославленной госпожой Лафарж, которая, обвинённая в убийстве мужа и приговорённая к пожизненному заключению, вызывала интерес всей Европы. Тот факт, что Дюма близко её знал, лишь способствовал его писательской славе. О нём также много говорили в связи с делом Дюжарье, погибшем на дуэли; дуэль эта вызвала судебный процесс, на котором Дюма выступал свидетелем и вызвал восторг всей Франции своими блестящими ответами на вопросы судей.
Даже после смерти Дюма всё ещё выпадала удача, и он заставлял говорить о себе. Он оставил заметки о своей встрече в 1836 году в Париже с Эдгаром Алланом По[59]; в них он рассказывает, как нашёл По квартиру, где тот мог работать всю ночь без всякого беспокойства. Эрудиты-литературоведы признаются, что бессильны опровергнуть это утверждение Дюма.
Повезло Дюма и с Ф.-У. Ридом[60]. Этот бедный парень, служащий в аптеке новозеландского города Фангарен, работал сверх меры, не отдыхая даже по субботам и воскресеньям. Однажды в руки Рида случайно попала ветхая, в бумажной обложке книжка «Граф де Монте-Кристо». Работа позволяла ему прочитывать в неделю лишь две-три страницы, но роман увлёк его так страстно, что преобразил всю жизнь Рида. Он проникся к Дюма таким восхищением, что постепенно прочёл все переводы его произведений на английский язык; потом с бесконечным терпением он выучил французский, чтобы прочесть всё, написанное Дюма. Спустя много лет беспрерывных исследований Рид стал крупнейшим в мире авторитетом в изучении Дюма и обладателем самого полного собрания творений писателя. Дюма выпала удача спустя много лет после его смерти обрести поклонника в Новой Зеландии, но эта удача равна мере того геркулесова труда, который он свершил за свою жизнь.
Эпоха Дюма примечательна не только тем, что во множестве рождала талантливых людей, но и тем, что умела их ценить. Где сегодня найдёшь издателей, которые, нагрузившись золотом, стали бы переплывать моря ради того, чтобы просить роман у писателя-изгнанника, подобно тому как они спешили на остров Гернсей, оспаривая друг у друга «Отверженных» Виктора Гюго, у кого бельгиец Лакруа вырвал рукопись, выложив за неё 125 тысяч франков золотом?
На столе у Гюго была сложена стопа исписанных листов вверх изнанкой.
— Могу ли я взглянуть? — спросил Лакруа.
— Нет, — сухо отрезал Виктор Гюго.
— Но... но если предположить, что это просто чистая бумага?
— Вы получите право продавать её, поставив на обложке моё имя. Можете быть уверены, торговля пойдёт хорошо.
— Вы правы, — согласился Лакруа, навсегда распрощавшись с мешочками, набитыми золотыми монетами.
Увы, подобных золотых гонораров теперь нет.
Где сегодня можно найти писателя, который смог бы сделать то, что сделал Дюма в России в середине прошлого века?
Встретив в глуши Кавказа приятного молодого человека Василия, пожелавшего стать его слугой, Дюма объявил:
— Я беру вас. Поезжайте в Париж и ждите меня там.
Василий запрыгал от радости, но потом вспомнил, что должен пройти воинскую службу и что власти не выдадут ему паспорт. Кроме того, у него не было ни копейки.
Дюма попросил лист бумаги, перо и чернила и написал: «Привет! Александр Дюма, гражданин Парижа и всего мира, почтительно просит все народы нашего земного шара признать действительным этот паспорт и открывать свои границы его подателю».
Ниже он приписал постскриптум, прося все железнодорожные и пароходные компании обеспечить Василию бесплатный проезд, а счета для оплаты присылать в Париж на имя Дюма.
Когда Дюма вернулся из путешествия, в парижской квартире его ждал Василий с паспортом, снабжённым дюжиной виз; к паспорту были присоединены двадцать — тридцать счетов транспортных компаний и гостиниц, на большинстве которых стоял штамп «оплачено», сопровождаемый припиской вроде следующей; «Это небольшое вознаграждение за удовольствие прочесть «Двадцать лет спустя».
Да, таких золотых гонораров теперь нет.
Дюма понял это, когда незадолго до смерти побывал на Всемирной выставке 1867 года и посетил Дворец промышленности, воздвигнутый между Елисейскими полями и Пассажем королевы. Он смотрел на огромный маятник, который поднимался и опускался над большой неподвижной паровой машиной; смотрел на громадную шайбу, плавно вращающуюся на шарикоподшипниках; наблюдал стремительное движение поршней.
После долгого молчания он повернулся к актрисе Аде Айзекс Менкен[61], красивой американской еврейке, что стала последней его любовницей, и спросил:
— Вы действительно думаете, что дух человеческий сможет выжить?
И, печально покачав головой, сам себе ответил:
— Это подтасованная дуэль. Машина наверняка одолеет дух.