Король Парижа

Глава III ЧЁРНЫЙ ДЬЯВОЛ

Однако в дело вмешалась История с большой буквы. Поединки во дворе гостиницы «Щит» происходили в июне 1789 года. В следующем месяце голод вызвал волнения среди бедноты Парижа, и военным поручили их подавить. Разъярённый тем, что он получает пули вместо хлеба, народ бросился на штурм Бастилии, ненавидимый им символ полицейского произвола, и взял крепость голыми руками.

Началась Французская революция и вместе с ней период войн, который должен был дать не одному рядовому служивому возможность выбиться в офицеры, а отдельным офицерам так повезёт, что они взойдут на трон.

В августе того же года король и королева, за честь которых драгуны совсем недавно яростно сражались на дуэлях, рискуя при этом погибнуть, были посажены в тюрьму, а впоследствии казнены. И ни один драгун не попытался спасти их.

Австрия, Пруссия, Англия, Испания и Голландия тем временем образовали коалицию, преследовавшую цель образумить французов. Но это согласованное наступление всей Европы привело к тому, что раздоры, разделявшие почти каждую семью, прекратились, и Франция снова превратилась в мощную нацию воинов.

Драгун Дюма отличился почти во всех битвах. Он сражался с такой яростью, что пленные австрийцы прозвали его «чёрным дьяволом». Формирующиеся полки оспаривали друг у друга честь числить его в своих рядах. В одном из них его назначили младшим лейтенантом, в другом произвели в лейтенанты; благодаря своим новым подвигам он был последовательно произведён сперва в майоры, потом в полковники.

Бывший солдат драгунского полка королевы был ещё в звании подполковника, когда добился отпуска и поспешил в Виллер-Котре, где жители встретили его как героя. Слава Дюма дошла и до его белой мачехи; она прибыла из Нормандии в Виллер-Котре, чтобы присутствовать на бракосочетании полковника Александра Дюма с Мари-Луизой Лабуре, и оставила в книге записей красивый росчерк «Маркиза де ля Пайетри», окончательно убедивший госпожу Лабуре в том, что она устроила дочери прекрасный брак.

После нескольких визитов в окрестные замки, где теперь радушно принимали бывшего драгуна, после нескольких весёлых вечеров в гостинице, чьё название «Щит» господин Лабуре предусмотрительно сменил на «Шпагу», новобрачному пришлось снова уехать.

Он стал генералом, но отныне показывал свою храбрость не только на поле брани; его отвага была столь велика, что он публично не одобрял патриотизма, проявлявшегося в поспешных судах и массовых казнях так называемых врагов нового режима. В городе, куда его назначили, генерал жил в гостинице, расположенной на площади, посреди которой возвышалась гильотина; он подчёркнуто держал окна закрытыми, когда палач занимался своим делом.

— Вы подаёте дурной пример, — угрожающим тоном сказал ему один из судей. — Люди будут вынуждены предполагать, что ваша симпатия на стороне предателей.

— И будут правы, — ответил генерал Дюма. — Я могу понять дуэль, я понимаю войну; но не требуйте от меня, чтобы я питал иные чувства, кроме презрения, к казни, когда человека со связанными руками подводят к машине, против которой он абсолютно бессилен.

Так генерал Дюма приобрёл и другое прозвище; Человеколюбец. Он так плохо скрывал свои истинные чувства, что однажды приказал разломать переносную гильотину, дабы было чем топить камин. Его немедленно вызвали в Париж, где он предстал перед Конвентом. Генерал произнёс одну-единственную фразу: «Погода стояла холодная», чем дело и ограничилось, ибо правительство начало ценить тот способ, каким он сумел положить конец восстанию, прежде чем оно приняло опасный размах.

По этой же причине, когда тридцать тысяч восставших, которые устали от крови, нищеты, революционной риторики, не дававшей им хлеба, пригрозили атаковать Тюильри, первым, о ком вспомнил Конвент, был назван Человеколюбец. Баррас[23] отправил гонца в Виллер-Котре на Суассонскую улицу, где в замке Фосс проживал теперь генерал, ведя достойный его служебного положения образ жизни.

Генерал находился на охоте, и Мари-Луиза, которая после замужества убедилась, что её мужа слишком часто призывают под знамёна, послала гонца в другую сторону. Генерала гонец отыскал лишь в конце дня. Тот сразу приказал заложить кабриолет, чтобы немедля ехать в Париж.

— Как получилось, что меня не нашёл гонец? — спросил он Мари-Луизу. — Ведь ты знала, что я охочусь.

Расплакавшись, она призналась, что подстроила это нарочно.

— Неужели ты не навоевался? Разве мы не можем хоть немного побыть вместе? Твоя дочь почти не видит тебя. Ты отсутствовал, когда она родилась. Не слышал её первые слова.

— Не забывай, — с улыбкой ответил Тома-Александр, — что, если бы я не воевал, ты была бы женой фермера с хлыстом.

Генерал с невероятной скоростью преодолел семьдесят пять километров, отделявших его от Парижа. Но прибыл слишком поздно: Конвент, прождав его несколько часов, вверил свою безопасность генералу Бонапарту.

Позднее генерал Дюма без укоризны, но с печалью говорил жене:

— Не люби ты меня так сильно, Франция могла бы иметь императора Александра, мулата с острова Сан-Доминго, а не императора Наполеона, итальянца с острова Корсика.

Генерал Бонапарт назначил Дюма командующим кавалерией, во главе которой тот творил чудеса. Оба генерала быстро стали близкими друзьями; Дюма входил в число немногих счастливчиков, допускаемых на утренние совещания, которые Бонапарт проводил, лёжа ещё в постели с Жозефиной. Она сразу подружилась с этим антильцем, с кем могла поболтать по-креольски. А Наполеон щипал Дюма за ухо, повторяя: «Со мной вы далеко пойдёте».

Только во время похода в Египет Дюма начал понимать, куда может завести Французскую республику честолюбие Наполеона. Узнав о мечте Наполеона сокрушить Британскую империю и после Малой Азии покорить Индию, он задал себе вопрос, стоит ли французам умирать в песках Египта ради грандиозных замыслов этого человека.

Не в характере генерала Дюма было скрывать свои чувства.

— Я служу Франции, — заявил он Наполеону, — а не личному честолюбию одного человека.

— Я мог бы приказать расстрелять вас за неисполнение приказов! — взревел Наполеон.

Генерал Дюма просил перевести его во Францию. Просьбу тотчас удовлетворили. Но едва он отплыл на судне по Средиземному морю, которое наводняли британские корабли, Наполеон заподозрил генерала в том, что он хочет приехать в Париж, чтобы занять там место главнокомандующего.

Нам неизвестно, были ли агенты Наполеона инспираторами захвата Дюма в порту Таренте и заточения его в тюрьму неаполитанскими Бурбонами; но одно мы знаем точно: Наполеон не предпринял никаких попыток его освободить. В тюрьме Дюма испытал чудовищные муки. Несколько раз его пытались отравить особым способом, чтобы это выглядело так, будто он умирает естественной смертью. И когда через два года генерал наконец был отпущен и вернулся во Францию, он оказался в ненормальном положении полумертвеца-полуживого, ни военным, ни штатским. Ему не удалось получить ни денежного содержания, ни пенсии. Наполеон строго распорядился: «Я больше никогда не желаю видеть этого человека или слышать его имя!»

В итоге для военного министерства Дюма просто перестал существовать. Дело дошло даже до того, что приказали замазать его лицо на картинах, заказанных правительством во славу побед французских армий.

Муж, вернувшийся к Мари-Луизе, сохранял телосложение великана, но его терзала язва желудка, которая вскоре сведёт его в могилу. Хотя какое-то время Дюма продолжал жить с генеральской роскошью, содержал конюшню и слуг, у него не было ни гроша. Самым большим его желанием было увидеть перед смертью сына, и Мари-Луиза обещала ему эту радость.

— Это будет чёрный дьявол вроде тебя, — весело говорила она. Она была уверена, что родится мальчик, ибо первенец, девочка, никогда так сильно не била её ножками по животу.

Когда Мари-Луиза родила, пуповина обвилась вокруг шеи младенца, и мать узрела крохотное посиневшее личико.

— Боже мой! Чёрный дьявол! — воскликнула она и потеряла сознание.

Но через минуту поразительному младенцу удалось издать первый крик: его лёгкие наполнились воздухом, и он вдруг порозовел, словно его осветили изнутри.

Родился Александр Дюма.