Куда и зачем он бежит, трактирщик Руфус не знал. И даже не думал об этом. От «Червивой груши» он отдалился уже на шесть кварталов; сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди через рот и отвратительным комком бухнется на мостовую; ног он не чувствовал; живот больно колыхался при каждом шаге.
Не помня себя от страха, расталкивая редких утренних прохожих, Руфус бежал прочь от «Груши», а в самой «Груше» бились Деливио и Конан.
Попутно он опрокинул лоток с орехами и, осыпаемый вслед многоэтажной бранью торговца, был остановлен.
Остановили его трое стражников, возвращающихся после ночного обхода в казармы.
— Куда это ты столь стремительно мчишься, добрый горожанин? — с наигранной вежливостью осведомился главный.
Другой — тот, что ухватил пробегавшего мимо них трактирщика за шиворот — легонько встряхнул бородача. Третий же, будто ненароком, держал алебарду, острием направленную аккурат в живот Руфуса.
Несильная встряска помогла: Руфус перестал беспомощно разевать рот, загоняя порции воздуха в измученные легкие, перестал тупо таращиться на охранников. Взгляд его сделался более осмысленным, он схватил главного за кожаный доспех и просипел:
— Убивают…
— Кого? Где? — Брови главного стражника сдвинулись к переносице.
— Там… — вяло махнул рукой трактирщик. — «Червивая Груша»… Какие-то черные… И Кривое Рыло… А Конана нет… Я же не врал… Я завсегда готов Сенату служить… и городской страже… и…
— Ну вот, накаркал ты, — вздохнул третий стражник, обращаясь к сотоварищу — тому, что все еще держал Руфуса за шиворот. Говорил — «Смена кончилась, смена кончилась».
— Ну-ка показывай, где это убивают, — властно велел трактирщику главный в крошечном отряде.