Крапивники

Глава 17. Луна

Цифры. Цифры навевают на меня уныние. Особенно в такой октябрьский день как сегодня — пасмурно, холодает. Впрочем, сейчас только начало месяца, поэтому не так уж и холодно.

Как-то незаметно пролетел первый месяц преподавания. И это… странный опыт. Подростки — трудная компания — с ними невозможно разговаривать как со взрослыми, ведь они не осознают всю степень своей ответственности, но и нельзя разговаривать как с детьми, ведь тогда они обижаются, записывают тебя в число кровных врагов и больше не хотят слушать советов.

Они как нестабильные артефакты — чёрт знает, что с ними надо сделать, чтоб обезвредить, а в идеале и заставить работать. Вот и встаёт вопрос: шарахаться прочь с молитвами «Только не рвани к чертям!» или пытаться взаимодействовать, ожидая взрыва в любой момент.

Где-то есть баланс, но у каждого он уникальный и ищется методом проб и ошибок. Родителям в каком-то смысле проще — у них ограниченное количество «нестабильных» — одновременно сотни детей-подростков у пары не может быть никак. У учителей может.

Что облегчает работу учителя по сравнению с функциями родителей — более узкая зона ответственности. Хотя на много ли? Всё равно ведь нельзя оставлять детей на произвол судьбы… академия обязана кормить детей в столовой, регулярно проводить для них обследования в лазарете, лечить в случае необходимости, даже если это не вина академии, по возможности пресекать дурные привычки, следить за дисциплиной, учить и заставлять учиться.

А ведь учителям ещё и не платят за то, чтоб дополнительно что-то объяснять, решать конфликты…

А дети? Дети же наглые!.. Ужас какие наглые! И жалуются постоянно. Ректору, родителям, другим учителям — кому только смогут, нытики.

Нет, если человек идёт в учителя по доброй воле и любит свою работу… это человек вообще? Как сказал бы один врач из больниц моего отчима: «Уважаемый, да Вы — медицинское чудо!».

Кстати об этом, чем я занимаюсь?

Почему я пялюсь в окно на двор академии и рассуждаю о доблести преподавателей, когда меня ждёт работа на благо отечественной науки и медицины?

Пока у меня перерыв между занятиями, надо заниматься побочными эффектами артефакта для коррекции искры.

Эдмунд выдал мне результаты очередного исследования аномалий магического фона на артефакте и его здоровье. Надо их проанализировать, а цифры скачут перед глазами.

Ох уж эти цифры…

Не у меня одной такая проблема — в кабинете математики, где я опять сидела, моё выражение лица копировала большая половина студентов.

Джастин пытал у доски Аманду — девочку из аристократии с вечно растрёпанными волосами.

Однако, как бы он не старался замучить её, из всех страдающих лиц в кабинете его собственное было самым усталым. Нет, не от труда, а от общения с подростками. Отчасти понимаю, отчасти осуждаю. Мог хоть сделать лицо попроще, а то смотрит так, будто мы грязь под его ногами.

— Не правильно. Думайте дальше, мисс, — он чертил что-то моим пером, полученным лишь после торжественного обещания вернуть в первозданном виде.

За время занятия я ещё ни разу не заметила, чтоб он грыз его. Пару раз ко рту подносил или опасно мял в руках, но останавливался, ловя мой взгляд.

Я опять отвлеклась на пространные размышления.

Сосредоточься Луна, надо понять, почему после долгого использования артефакта Эдмунду становится плохо.

Итак, мы просчитали закономерность качества его самочувствия от времени. Чем дольше работал — тем дольше и сильнее будут приступ.

Причина боли — не ясна. Похоже на фантомную — ведь в моменте у него абсолютно нормальный магический фон и потоки отклоняются в пределах допустимого — всё в норме.

Заметили только лёгкое онемение в пальцах и снижение их чувствительности после долгого использования артефакта. Примерно как при нарушении в кровообращении, но без физической причины.

Самая большая загадка сейчас — почему приступ начинается с задержкой? Если беда в артефакте, то почему проблемы после расставания с ним.

— Ну? Долго будете молчать?

— Я не помню, — тихо признала Аманда.

— Два. Садитесь.

— А можно другое задание?

— А какой смысл, если Вы не знаете тему?

— А можно будет пересдать?

— Работу у доски? Нет. Готовьтесь к проверочной работе, ею и перекроете сегодняшнюю оценку.

Опустив глаза в пол и сжав плечи, девушка поспешила на место.

В последнее время она выглядит подавленной. Нельзя сказать, что за месяц моего преподавания я успела хорошо с ней познакомиться, но с её группой у меня три занятия в неделю, так что… надо бы поспрашивать, может, кто-то знает, что случилось.

Задание, которое Аманда не смогла решить всё ещё было записано на доске и закончить его вызвали следующего по списку — сестру Аманды. Эту девушку я запомнила ещё хуже. Всё, что можно было о ней с уверенностью сказать — она аристократка. В отличие от сестры в ней снобизм был очень заметен. Ещё она любила предъявлять претензии всем вокруг.

Ей решение далось легко. Как и мои предметы. Несмотря на непростой характер, отчасти я жалею, что невозможно было бы привлечь её к работе над корректорами искры — у неё к такой работе есть способности, но нет ни страсти, ни потребности.

— Можно выйти? — Аманда подняла руку. Голос дрожал.

Послышались перешёптывания.

— Можно, — Джастин был занят проверкой и даже не глянул на неё.

Девушка, прихватив вещи, выскочила за дверь.

Секунду поколебавшись, я последовала за ней.

Студентка уже уходила вглубь ремонтирующегося корпуса.

— Аманда.

Она остановилась. Явно не обрадовалась моему присутствию.

— Да, мисс?

— Туда лучше не ходить, — вместо того, чтобы сразу переходить к расспросам заметила я. — Если тебе надо побыть одной, лучше перелезть через этот подоконник и посидеть на лавочке. Это очень тихая часть двора. Тем более у меня к тебе есть вопросы.

Вниманию она не рада. Значит нужно поменьше давить. Но поговорить необходимо.

Мы подошли к окну. Я открыла его и первая закинула ногу на подоконник, старательно оправляя в процессе юбку:

— Скажи-ка мне, что у тебя по артифакторике?

— Три. А что?

— Да просто интересно. Вам ведь надо обязательно выбрать два факультатива. Поэтому я всех заманиваю к себе на кружок.

Я перелезла через подоконник и, дождавшись студентку, провела её на два метра вперёд к скамье. Внутренний двор закрытого на ремонт корпуса, невидимый для тех двух кабинетов, где велись занятия, был идеальным укрытием.

— А теперь объясни мне, что не так в последнее время? Я не то чтобы долго с тобой знакома, но в сентябре ты казалась живее, чем в последнее время.

Аманда состроила такое лицо, что стала ясна её позиция по поводу откровенности на эту тему, но села рядом на скамью.

— Просто не самый простой период.

— Случилось что-то конкретное или просто всё разом навалилось?

— Скорее навалилось. Учёба эта, парень ещё… — глаза заблестели. Стараясь подавить слёзы, Аманда кривилась ещё сильнее, понимая, что лицо ей не удержать, и внезапно затараторила, через слово всхлипывая и периодически подвывая. — Ещё эти волосы укладывать каждое утро надо, а когда я решаю их денёк проигнорировать, я похожа на стог почерневшего сена!

Я несколько не ожидала прям истерики, но раз уж начала задавать вопросы, придётся работать и с этим.

— Ну, ну… — я похлопала её по плечу. — Ну, стог и стог. Что теперь, налысо бриться?

— Да просто надо каждый день их укладывать! А это двадцать минут помимо макияжа!

— Тебя это беспокоит из-за того, что такая причёска не соответствует твоим вкусам или тебе что-то говорят по этому поводу?

— Я аристократка, нам положено всегда выглядеть отлично. А ещё мои оценки по учёбе — это просто позорище! Вот у Берты всё замечательно — ей волосы укладывать не лень, и в академии всё хорошо.

— Ну и не плевать ли? Идеальных людей не существует. Не думаю, что тебе стоит так сравнивать себя с сестрой.

— Мисс Солена, Вы хоть раз были на аристократическом приёме? — Аманда слегка успокоилась и всем видом показывала, что я не понимаю и малой доли происходящего там безумия.

— Нет.

— А если бы бывали, Вас там запомнили бы как плохо воспитанную. У Вас не правильный смех, Вы знали?

— Смех? — медленно повторила, пытаясь понять, как вообще можно смеяться правильно или неправильно.

— Смех. А ещё походка. И разговариваете Вы недостаточно красивым языком.

— Спасибо, хоть к настоящему языку не докапываются, — я усмехнулась, чтоб выиграть хоть секунду на осмысление своих «недостатков».

— Просто в обществе не принято их высовывать. А ещё, повальная мода на закрытые платья, кроме которых я на Вас ничего не видела, состарилась сорок лет назад вместе с теми, кто их до сих пор носит.

— Ясненько… что ж, спасибо на добром слове…

— Погодите, я не закончила. Знаете, к чему всё это ведёт?

— Ну?

— Чтобы найти жениха своего статуса, Вам придётся выставить более крупное приданное, чтоб компенсировать свою «неправильность» и «неспособность семьи воспитать своего потомка на достойном уровне». Ну, либо, можете согласится на жениха с титулом ниже Вашего. Состоянием, ниже Вашего. На старого, или кривого, или больного, или сумасшедшего, или того, кто по слухам изменял прошлой жене по три раза на дню… и от этого будет зависеть вся Ваша дальнейшая жизнь. Просто от того, достаточно ли у Вас совершенная внешность, образование, манеры и здоровье… Ах, да, ещё важно, какой ты ребёнок по счёту в семье. Старшие ценятся выше.

Я вскинув брови и отводя взгляд обдумывала ответ.

— Звучит как выбор товара на рынке.

— Это буквально то же самое… просто вместо вещей и рабов — высокородная молодёжь. А если Вы вдруг решите, что Вам на всё плевать: не заведёте семью или, не дай вам Бог, решите смешать род с простолюдинами, заранее не отрёкшись от титула и семьи, то получите соответствующие ярлыки.

— Это ж какие?

— В первом случае как «невостребованная невеста», «старая дева» и испортите отношение ко всей Вашей семье, ведь «Если у них есть вот такая никому не нужная ветвь рода, то, похоже, что с этой семьёй что-то не так». Во втором случае Вас, всю Вашу родню и Вашу новую семью заклеймят позором, как «недостойных».

— М-да… — протянув такой малосодержательный ответ, я поймала себя на мысли, что самые надёжные методы выпутаться из такой ситуации — побег из дома и самоубийство.

Но не советовать же ребёнку совершать подобные шаги! Это просто ужасно! К тому же, на её месте я бы ни один из этих вариантов не рассматривала всерьёз.

Надо придумать что-то нормальное. Я преподаватель или кто?

— Знаешь, я с таким не сталкивалась. У людей без титулов жизнь в этом смысле свободнее — почти вся молодёжь, кого родители не могут обеспечить всем необходимым — по сути своей голодранцы. Выйти замуж в теории не сложно: просто подбираешь голодранца, который понравится и живёшь с ним, пытаясь стать взрослым и состоятельным по ходу.

— Зато и материальных благ у вас меньше.

— Верно. И важных знакомств тоже. Сложно сказать, где лучше — зависит от удачи в каждой конкретной ситуации и того, кому что важнее. Давай-ка так… ты выдохни. Попей чая с ромашкой вечерком — хорошо успокаивает. А по поводу математики…

Я попыталась вспомнить фамилию Джастина. Бе… Бре?.. а, впрочем, не важно.

— С преподавателем я попробую поговорить. Ему всё это должно быть тоже знакомо, так что…

— Не надо на это упирать. У нас… не очень принято жаловаться на своё положение. Можно, конечно, но обычно в узком кругу тех, кто тебя поймёт и поддержит. Это примерно как сказать «Я опоздал на урок потому, что долго подтирался после туалета». Может, с Вами и согласятся, что процесс неприятный, но вот поддерживать в желании не подтираться не станут.

— Поняла. Постараюсь обойтись без этого.

— Спасибо.

— Можешь пока не благодарить — я ещё не уверена, что смогу договориться. У нас с ним… свои сложности в общении.

— Я благодарна и за попытку, — девушка улыбнулась. Ну, хоть больше не плачет — уже хорошо. Я сегодня молодец.