Крапивники

Глава 2. Луна

— Всё, — в состоянии душевного подъёма Эдмунд положил ключи на стол секретарю перед выходом из здания Королевского Научного Общества. — Оформляй, что мы ушли.

— Ой, как здорово, одних вас жду, — девушка радостно заполнила соответствующую графу в журнале посещений.

— Между прочим, мы о ночных исследованиях с тобой советовались, ты была не против.

— Всё равно домой уйти приятно.

— Согласен. У тебя что-нибудь сладкое есть?

— Да, конечно, угощайтесь, — она полезла в ящик стола и вытащила миску печенья.

Захламлять рабочее место ей запрещалось, поэтому еду приходилось прятать. Но Эдмунд — человек, однажды заметивший за ней эту «скверную» привычку — уже несколько месяцев покрывал её перед начальством за взятку в виде солёных печенюшек с перцем.

— О, спасибо, — Эд зачерпнул пригоршню. Сегодня он набрал сладких для меня. — Солнышко. Не подержишь?

Я забрала у отчима печенье.

Он вынул из букета одну розу и вручил девушке.

— Ой, спасибо, — последовало радостное хлопанье длинными речницами, склеенными тушью.

Вот чего не понимаю, так это причин, по которым к светлым волосам девушка подобрала самый тёмный из всех оттенков туши, представленных в косметических лавках.

Эдмунд улыбнулся, забрал у меня сумку и направился к выходу.

— Пойдём, солнышко.

Я последовала за ним.

— До свидания! — полетело нам в след.

— Всего хорошего, — бросил Эд.

Мы вышли на воздух.

В части города, где преимущественно обитала элита столичного общества, рядами стояли большие двухэтажные дома и средних размеров трёхэтажные.

От пёстрой растительности на клумбах и балконах тянулся сладкий аромат. С востока города, где располагался порт, запах шёл солёный — запах моря. А от таверны неподалёку веяло чем-то мясным.

Эд с букетом и сумкой на плече, запрокинул голову, вдыхая ночной воздух.

— Знаешь, солнышко…

Я несколько секунд ждала продолжения фразы, не начиная движения в сторону дома, но Эдмунд молчал. Пришлось поторопить его:

— Что? Я слушаю.

— Я вдруг подумал… А ты хотела бы быть богатой и знаменитой?

— Кто ж этого не хочет? — вопрос отчима застал меня врасплох.

— А если бы тебе пришлось ради этого потерять что-то, чем ты дорожишь. Без возможности изменит решение в будущем.

Я прищурилась, глядя на Эдмунда. Тёмно-серые, как мокрая брусчатка, радужки в темноте почти сливались со зрачками, отчего на призрачно-белом лице было видно лишь два чёрных круга, полосы бровей, а также теневые пятна под ними и носом.

— Ну… я хожу на работу, Эдмунд. Так что в принципе я обмениваю своё бесценное время на то, что меня достало. И вряд ли что-то в ближайшем времени изменится, — пожала плечами я. — А почему ты спрашиваешь? У тебя какие-то проблемы?

— Тебе не нравится твоя работа? — Эдмунд проигнорировал последний мой вопрос.

— Ну… не совсем, — я по опыту знала, если не вернуть тему в русло его проблем, Эд начнёт в срочном порядке решать мои. — Тебе перестало нравится заниматься научной деятельностью? Эд?

— Так, пошли. Нечего стоять посреди улицы, — Эд зашагал вперёд. По его тону мне стал казаться, что он жалеет о начале этого разговора. — И не переводи тему: тебе не нравится твоя работа?

— Я не уверена, — вздохнув, мысленно прокляла себя, что вообще заикнулась про работу. Ну, ничего, дома поговорю с мамой по поводу Эда. С ним в последнее время такое бывает — вдруг задумается и загрустит, но это всегда проходит.

— Если ты объяснишь, что не так, мы сможем это исправить.

— Я просто не уверена, что это моё, — я отправила за щёку печенюшку. — Понимаешь… расчёты и испытания… иногда мне кажется, что меня заперли в лаборатории с библиотекой. Это занимает много времени, а я вот вообще не трудоголлик. Да и математика мне тяжело даётся. Тебе это подходит, папе подходило… а вот насчёт себя я не уверена. Фантазии создавать артефакты хватает, но не усидчивости на расчёты.

Ещё одна печенька. Эдмунд тоже взял одну.

— Да и потом, я не могу полностью отделаться от мысли о папиной смерти. Да, прошло четырнадцать лет с его неудачного артефакта, я и колдовать научилась, и артефактами пользуюсь без страха, но окончательно меня не отпускает.

— Не удивительно, — пожал плечами Эд. Несомненно, думал о магических светильниках, которые искренне ненавидел после несчастного случая в подростковые годы.

— Это не отпускает, сколько бы времени ни прошло. И повторюсь — мне не хватает энтузиазма годами биться над одной разработкой! Временами это похоже на каторгу.

— Ага, — невнятно пробубнил Эдмунд и задумчиво потёр кончик длинного носа.

— Только не пойми неправильно. Я правда ценю, что ты меня сюда устроил. Благодаря твоему статусу «великого учёного» я вообще получаю с четырнадцати лет всё что хочу и даже больше. Ты меня учил. Ты меня в академию пристроил доучиваться, хотя студентов туда никогда не набирают дополнительно. Работой в твоей сети больниц обеспечил. Ещё и с возможностью выбрать любой филиал. И на эту работы ты меня протащил. И ремонт в папином доме на твои деньги сделан. Я всё это очень ценю, честно…

— Да расслабься, я верю, — отмахнулся Эдмунд. — Хочешь попробовать что-то новое?

— Не знаю. Мне вроде уже двадцать пять, а я до сих пор не понимаю, кто я и чего хочу.

Настала тишина. Эдмунд потёр нос, продумывая ответ. Я ела печенье.

— Ну… если ты не знаешь, могу предложить поработать на благо больниц.

— Каким образом?

— Видишь ли… я недавно ходил к одной высокопоставленной персоне по поводу моих разработок. У меня будет монопольное право на производство артефактов для коррекции выжженных искр. И мне потребуются талантливые молодые артефакторы, которые смогут начать производство опытных образцов и возглавить потом цеха по производству этих артефактов во всех филиалах моих больниц.

— Я буду одним из них?

— Не совсем. Я предлагаю тебе стать вербовщиком.

— Что прости? Вербовщиком?

— Ага. Найдёшь мне молодых талантливых студентов в магической академии. Готовых за хорошую зарплату жить в захолустье.

— Я пока вижу всего один вариант, как мне получить доступ к студентам, что б кого-то завербовать, и этот вариант предполагает преподавание.

— Да. Я хотел попросить справки о подходящих у мадам Лониан.

Я с ужасом вспомнила старуху, работающую деканом на факультете светлой магии. Он была старой ещё в те времена, когда Эдмунд учился в академии, и мой отчим был чуть ли не единственным учеником, сохранившим с ней тёплые отношения.

— Она всё ещё там работает?

— Да, работает. И уходить не собирается. Я хотел договориться с ней, но если хочешь, можем пристроить тебя вербовать детей.

— Это звучит как неплохая идея, — я пожала плечами.

Диалог оборвался. Я доедала остатки печенья, а впереди уже виднелся дом.

Светло-жёлтый при свете дня, принадлежащий Эдмунду, он встретил нас, радушно помахивая занавесками через открытое окно кухни. Оттуда лился жёлтый свет.

Тяжёлый августовский воздух проникал в дом, вытесняя оттуда старый, пропахший жареной картошкой и котлетами. Чем ближе мы подходили, тем чётче начинал ощущаться так же аромат яблочного компота и солений.

Район, где стоял дом Эда, был вполне благополучный — для среднего класса. Дома двухэтажные, все одинаковые. Они различались только цветом и растениями в горшочках на балконах.

На нашем помимо пары кадок с цветами и лекарственными травами сегодня горела свеча, окружённая тремя лишними фигурами.

— Вы что там делаете, засранцы? — Эдмунд задрал голову, остановившись под балконом.

— Ничего! — хором ответили три одинаковых голоса, а пламя мгновенно угасло.

— Если я завтра найду следы преступления — пеняйте на себя, — пообещал Эдмунд. — Надеюсь, вы просто друг другу страшилки рассказывали.

Мальчишки забежали в дом, что-то прихватив с собой, а мы отперли дверь и зашли внутрь.

В один момент с нами в коридоре оказалась мама. Она вышла из кухни в лёгкой белой ночной сорочке и тёплом зелёном халате. Она остановилась в проёме, глядя на букет роз в руках супруга.

Эд положил цветы на тумбу, сгрузил сумку в угол коридора и пообещал:

— Завтра разберу, — мягким движением, притянул к себе супругу. — А пока, мадам, угадайте, что я Вам принёс?

— Хм… — мама сделала карикатурно задумчивое лицо. — Пришёл с букетом роз. Что же ты мне принёс? Наверно вяленую баранину.

— Ну, почти. Кроме цветов я принёс хорошие новости и печенье.

Нагнулся, обхватил её за бёдра и приподнял над полом. Обернулся вокруг своей оси, держа маму на руках. Остановился и заговорщицки прошептал, глядя восторженными, широко раскрытыми глазами:

— Получилось, Цифи. Оно работает.

Она улыбнулась, приглаживая ухоженные чёрные, с редкой проседью, кудри:

— Умница. Цветы результат эксперимента?

— Да.

— И ты принёс их домой? Для кого технику безопасности писали?

— Согласен, мой косяк. Ну ведь классно же, скажи?

— Классно.

Эдмунд весело дёрнулся. На секунду мне показалось он собирается подкинуть маму. Ей, судя по внезапной попытке покрепче вцепиться в плечи Эда, показалось так же.

— Какое украшение ты хочешь? Мы с Луной тебе артефакт-фамильяр сделаем. Заодно проверим, работает ли это на колдующих магах.

— Проекция искры получилась разумной?

— Ага. Псина. Когда получше изучу, покажу.

— А нам показать?

Трое пацанов сидели на лестнице, ведущей на второй этаж. Что-то я упустила момент, когда они там появились.

В пижамах одинакового цвета они даже меньше отличались друг от друга, чем обычно. В случае Мартина и Мэйсона — близнецов пяти с половиной лет отроду — отсутствие разницы было оправдано, но семилетний Морган в их обществе всё-таки обычно выделялся.

— Так, Морти, почему не спим? — поинтересовался Эдмунд у сыновей, опуская маму на пол.

Это абсолютно нелепо и гениально разом: дать всем своим детям максимально похожие имена и четвёртым именем на эту же букву обозначать всю троицу.

— Вот и мне интересно, я же вас уложила? — мама скрестила на груди руки. — Ну-ка идите сюда.

— Мы хотим послушать про опыт, — объяснил кто-то из близнецов. Тот, что первым оказался рядом с родителями.

— У нас всё получилось, — коротко объяснила я.

Эдмунд присел на корточки:

— Хотите подробности?

— Да!

— Ладно. Но вы первые.

Мальчишки переглянулись. Все трое знали, что им было запрещено залезать в кабинет Эдмунда, частью которого считался и кусок балкона, где они были застуканы. Тем боле что-то там поджигать.

Мама прислонилась к стене, готовясь слушать.

— Нам пора, парни, — скомандовал Морган и первым бросился наверх. — Команда к отступлению, покинуть корабль!

Мелкие бросились за ним, но были схвачены Эдом за воротники пижам.

— Куда, блин? А ну вернулись. Морган! Назад, я сказал!

— Ты же сказал, что не будешь об этом спрашивать! — заныли мелкие.

— Когда это такое было? — вскинул брови Эд.

— Ты сказал «Если найдёшь улики, мы будем об этом сильно жалеть».

— Значит, если не найдёшь, то жалеть не будем, — прибавил второй близнец.

— Из этого вывод, что ты предпочтёшь не вмешиваться в наши преступления, пока они не сказываются на твоём кабинете, — закончил общую мысль Морган, неспешно возвращаясь.

Из троих он был самым спокойным и рассудительным, поэтому, а также в силу возраста, именно он возглавлял шайку. Даже учитывая, что самые отбитые идеи генерировали Мартин и Мэйсон.

— Господи, да что вы такое сделали? — мама начала нервничать. Она, очевидно, не знала, что натворили дети, но ругань Эда с улицы слышала через открытое окно, ведь оно расположено точно под балконом кабинета.

— Что-то поджигали, — я вклинилась в разговор.

— На балконе из моего кабинета, — Эд опустил одно колено на пол. От долгого сидения на корточках у него затекли ноги. — Объясните-ка мне, пацаны, какая часть этой фразы заставила вас думать, что я не задам вопросов? Максимум это может значить, что я вас не накажу. И то, это зависит от того, что вы там сотворили.

— Военная тайна, — пролепетал один из близнецов.

— Тактическая разработка, — уточнил второй.

— Так, — протянул мой отчим. — Прекрасно. Команды к отступления, корабли, разработки. Пацифика, ты им про свою морскую карьеру вещала?

— Да. Твои истории про работу на них плохо влияют, — кивнула мама. — Пусть уж лучше простыню на дверь натягивают вместо паруса, чем варят зелья из моей косметики.

— Справедливо отчасти, — признал Эдмунд. — Но надругательств над моим кабинетом это не оправдывает.

— Мы взяли у тебя только свечку и один чистый листочек, — поспешил заверить Морган.

— Ребят, вы ещё и что-то без спроса взяли. Опять. Составы преступления множатся, — заметила я. — Лучше сразу назовите предмет, который изобретали, и список испорченных предметов. И отдельно список взятого без спроса.

— Сигнальный заряд, — вздохнул Морган и продолжил, словно зачитывая протокол. — Потребовались: свечка, листочек, опилки, масло, соль, мамин порошок из косметички…

— Какой ещё порошок⁈ Красный? — в голосе матери зазвучал ужас.

— Красный.

— Не из коробочки с золотым теснением?

— Из неё.

Родители трёх маленьких монстров переглянулись:

— Тени за сорок серебряных?

— Тени за сорок серебряных…

— Грустненько…

Два этих голоса олицетворяли отчаянье.

— Спасла косметику, да, мам? — я не удержалась от смешка.

— Солнышко, не сыпь соль на раны, — попросил Эд.

— А я и так не сыплю, они ведь и её извели.

— Ещё мы ложку над огнём держали и она стала чёрная.

— И свечка расплавилась.

— И из нитки мы фитиль к заряду сделали. Мам, мы её у тебя в сундуке взяли.

— И ножницы твои.

— Пацифика, у тебя были какие-нибудь дорогие нитки? — уточнил отчим.

— Нет.

— Ну, тогда ладно, — Эд поменял колено, на котором стоял и внимательно посмотрел на банду отпрысков. — Ещё раз возьмёте что-то без разрешения — надеру задницы. Все уяснили?

Три кивка. Угроза физического наказания в силу своей исключительной редкости воспринималась серьёзно.

На моей памяти, озвучивалась она всего два или три раза, а применялась — один и только в отношении Моргана — за то, что года два назад напоил младших «зельем силы» из маминой туши, острого перца, нескольких лекарств, мази на основе змеиного яда и молотых кристаллов из кабинета Эдмунда.

В тот день мы узнали, что у мамы кроме предобморочных состояний от стресса могут случаться и предынфарктные.

Притом даже в тот день его шлёпнули-то пару раз и поставили в угол, а через час или около того позвали помогать готовить ужин для младших и мамы под спокойный воспитательный разговор.

Эд поднялся на ноги:

— Оно у вас не сработало?

— Нет.

— Завтра с вами сделаем нормальную дымовую шашку, а не это самопальное… кхм… разработку. Идите спать.

— Спать? А эксперимент? — наперебой запротестовали дети. — Ты не расскажешь подробности?

— Завтра. На сегодня вам рассказов о работе хватит.

С разочарованным сопением Морган направился к лестнице. Младшие последовали его примеру.

Эдмунд, наконец, разулся и снял куртку.

— Если вкратце, то эксперимент удался, — напоследок сообщила им мама. Несмотря ни на какие действия младших отпрысков, она умилялась их сходству с её горячо любимым супругом. Даже в самых худших проявлениях его характера.

— Но подробности завтра, — Эдмунда приобнял маму за плечи и пообещал. — А тебе завтра купим тени.

Что ж ситуация решилась, можно расходиться.

— Я мыться первая, — я устремилась в нужном направлении.

Закрыв дверь в ванную, погляделась в зеркало. Лицо и волосы все в пыли из лаборатории.

Осмотрела платье. Та же картина: пыль и грязь. Особенно пострадал подол. Я специально надела сегодня укороченное платье — открывающее щиколотки, чтоб поменьше возюкать юбкой по полу, но это не особо помогло. Женская мода беспощадна для тех, кто взаимодействует с чем-то грязным.

Впрочем, мама это предусмотрела, и вместе с вышитыми именными полотенцами на полочке возле ванны ждала чистая одежда. Для Эда брюки с рубашкой и бельё. Для меня — бельё и ночнушка. Немного моих вещей хранилось в доме у отчима, на случай если я решу переночевать тут. Как сегодня.

К моменту как я вымылась и пришла ужинать, Эд уже поел и теперь валялся на диване, положив голову маме на колени. Она что-то тихо и лаково говорила, перебирая чёрные кудряшки, но при моём появлении замолчала.

— О, можно ванну занимать, — Эдмунд поднялся на ноги и вышел из кухни. Вид у него был подавленный.

Мама встала, чтобы положить мне еды:

— Ты долго мылась — всё почти остыло.

— Мам, — я села за стол в ожидании жаленой картошки с котлеткой.

— Да? — поставив мне порцию и забрав посуду, оставленную Эдом, она снова отошла.

— С Эдмундом всё нормально?

— Ему стало не очень хорошо. Думаю, просто устал.

— Нет-нет, я не о том. Ты не замечала, он какой-то странный в последнее время. Нервный что ли.

— А… это. Есть немного. Это из-за разработок.

— Мам, мы занимаемся ими вместе. У него в кармане опытный образец штуки, которая излечит последнюю из трёх фундаментальных болезней, над излечением которой люди бьются уже три с лишним тысячи лет с того самого момента как открыли магию. Если бы что-то было не так, я бы знала.

Я отправила в рот кусок котлеты.

— Вот именно, — мама включила воду, призвала синюю магическую энергию и создала из неё плетение.

Применив водные чары, получила контроль над струёй воды и заставила её мыть посуду. Водные маги в быту были невероятно полезны — им не надо было напрягаться, чтобы помыть пол, посуду или смыть пыль с полок и постирать бельё, а потом всё это высушить.

— Это очень значимое открытие. Эд… нервничает.

— Неврничает?

Я повернулась на стуле, чтобы заглянуть матери в лицо.

— Ты хочешь сказать, что человек открывший «метод снятия печатей с источника» — лечение первой фундаментальной болезни — в двадцать шесть лет, разработавший «сшивание разломов» — лечение второй фундаментальной болезни — в тридцать восемь, вдруг к сорока пяти, открывая «коррекцию выжженной искры и отсутствия магического дара» вдруг начал нервничать? Чего он вдруг испугался? Славы? Так к нему ещё одиннадцать лет назад учёные приставали при встрече. Богатства? Вспомни колье, подаренное тебе без повода. Особенно камни в нём.

— Луна, — мама села передо мной. — А что ему дальше делать?

Вопрос застал врасплох.

— Ну… Больницами заниматься. Детей воспитывать. Не знаю… пусть мемуары напишет.

Она тяжело вздохнула:

— Но ты же понимаешь, что он будет слишком сильно скучать по работе с магией? Ему просто нечего больше делать на этом поприще.

— Не согласна. К нему вернётся магия — он сможет практикой заниматься. Какие-нибудь новые плетения разрабатывать или артефакты. Ну, или пойдёт заниматься чем-то прикладным — аптекарской работой или лечением больных — ему ж это нравится.

— Не та высота, Луна.

С этим оставалось только согласиться.

— А про мемуары — это ты загнула. Эд и творчество — это просто смешно.

— Зато какой вызов самому себе. Точно не соскучится, — усмехнулась я и вернулась к еде. — Но я тебя услышала. А ему бы поторопиться с поиском новой цели — раз мы закончили прототип, можно созывать срочную научную конференцию.

— Этого не будет.

Мамино заявление заставило меня поперхнуться.

— Не будет? Мы будем представлять разработку в общем порядке? Это же в следующем июне! Почти через год.

— Эдмунд не говорил тебе?

— Нет! Хорош коллега! И когда я должна была об этом узнать⁈ — я еле сдержалась, чтоб не завершить восклицание какой-нибудь матерной конструкцией. Вместо неё получился громкий фыркающий звук, напоминающий чихание.

— Теперь ты об этом знаешь, — резонно заметила мама и взяла меня за руку. — Только, пожалуйста, не задавай ему вопросов по этому поводу. Эдмунд… замотался. Ему бы отдохнуть. Мы уже думали всей семьёй поехать в Трое-Город. Эд со старыми друзьями пообщается, бизнес свой больничный проверит — тоже смена деятельности. Мне прогулки по лесу. Мальчикам простор. Поедешь с нами?

Я утвердительно кивнула, но вдруг вспомнила важную деталь:

— Не уверена. Я скоро работу поменяю.

— А что случилось?

Я пожала плечами:

— Не уверена, что быть инженером-артефактором — это именно то, чего я хочу. Эдмунд сказал, что поможет устроиться в академию. Попробую учить лоботрясов. Задано поищу талантливых ребят, чтоб запустить производство наших артефактов.

— Ага… значит надо успеть до сентября, либо поедем впятером.

— М-да… — я наколола на вилку последнюю картошинку. Даже не заметила, как всё съела. — Ладно. Длинный день сегодня. Я пойду спать.

— Спокойной ночи, — мама осталась убирать посуду.

Решив один раз плюнуть на чистку зубов — от одного раза ничего им не будет — я поднялась наверх.

Из приоткрытой двери в спальню братьев виднелся зелёный глаз одного из близнецов.

— Пс… Луна. Заходи к нам.

Значит долгий день ещё не закончился.

В комнате с тремя кроватями, поставленными буквой «П» и одним огромным шкафом для одежды, был ещё пушистый ковёр и массивное кресло.

Мальчишки спали все вместе, чтобы родителям было удобно читать им перед сном. Большинство их игрушек хранилось в других комнатах.

Всего в доме было шесть небольших спален, гостиная и кухня. Одна спальня была оборудована под кабинет Эдмунда. Одна — для их с мамой сна. В третьей спят пацаны. В оставшихся, временно свободных, комнатах дети мракобесят. Когда мальчишки вырастут, их расселят по разным комнатам, а эта станет «гостевой».

Я заняла кресло и оглядела братьев на кроватях:

— Я Вас слушаю.

— Эксперимент, — лаконично намекнул старший.

— Э-нет, Морти, вас спать послали.

— Расскажи! Тебе жалко что-ли?

— Нет, я просто устала, а ещё я не собираюсь вмешивать в процесс вашего воспитания.

— Совсем чуть-чуть!

Я прищурилась и взглянула на часы.

— Ладно. Чуть-чуть расскажу. Но учтите, что «чуть-чуть» это даже меньше половины. Начнём с теории…

Странные дети, любившие послушать заумную профессорскую белиберду, поудобнее устроились в кроватях, готовые слушать про устройство артефакта.