Красная дорама (СИ)

1. Мудан

Весело журчал ручьями апрель. Вечерело.

Несмотря на жуткий цейтнот, к ничем не примечательному девятиэтажному дому на юге Москвы я подошел пешком, покинув такси за добрых три квартала от цели. Уличных камер в этом забытом Богом и мэрией районе было относительно немного, и один знающий человек нарисовал мне схемку, как прошмыгнуть дворами и не попасть в поле зрения электронных соглядатаев — разве что издали и мельком. Машину, что меня подвозила, мои недоброжелатели по-любому отследят — и очень быстро, с их-то возможностями! — но небольшая фора у меня все же останется. Час, может, полтора — в общем, времени на задуманное должно хватить. Надеюсь.

В самом подъезде дежурное видеонаблюдение имелось, но, как меня заверили, примитивное, более-менее эффективное только при хорошем освещении, а лампу под потолком кое-кто как раз предварительно обесточил. Ясное дело, для преследователей это было все равно, что надпись жирным шрифтом: «Срочно проверить!», но точно такая же картина наблюдалась сейчас еще как минимум в паре десятков домов — по соседству и не только. А по пятам за мной сегодня все-таки шел не взвод — думаю, двое, от силы трое спецов, им не разорваться. Вот неделю назад в Сеуле — там меня и впрямь с лихим азиатским азартом гнали на номера человек тридцать, если не все сорок. Тогда я исхитрился вывернуться и уйти. Сегодня — уже наверняка не уйду. Но, если сложится, как надо — все же вывернусь. В некотором смысле. Ну да хоть как-то.

Нельзя не признать, влип я качественно. Впрочем, сам виноват. Просчитался — столь крупно, пожалуй, в первый раз в жизни. По большому счету, за все четверть века активной профессиональной деятельности у меня вовсе не было серьезных провалов. Отдельные проигранные сражения, разумеется, случались — но не стратегические поражения.

Начинал я еще в середине девяностых — простым юристом, но не в самой простой консалтинговой фирме, что называется, широко известной в узких кругах. Как мне, недавнему выпускнику со светлой головой и красным дипломом, но абсолютно без опыта и связей, удалось туда устроиться — отдельная история, но если коротко — крупно повезло. В первый и в последний раз. В дальнейшем мою жизнь определяла уже вовсе не капризная госпожа Удача — лишь точный, выверенный расчет. И еще, конечно, самозабвенный труд — пахота на износ, почти без выходных и праздников, не говоря уже о нормированном рабочем дне.

Оно того стоило — успех не замедлил прийти.

Через пару лет после старта карьеры я уже сам руководил дюжиной молодых и дерзких сотрудников, большинство из которых тщательнейшим образом подбирал сам. К рубежу веков — с помощью этих младших и, конечно же, чутких старших товарищей заработал свой первый миллион долларов, тогда в России значимые доходы и расходы было принято считать в мертвых американских президентах. Деньги мне к этому моменту приносила уже не юриспруденция как таковая, хотя и без нее, разумеется, не обходилось — а навык делать выводы и предлагать решения на основе неполных, а то и противоречивых данных. В основном — верные выводы и результативные решения.

В конце нулевых, достигнув предела роста в рамках прежней структуры, я со своей командой — числом уже не в один десяток закаленных «штыков» — отправился в самостоятельное плавание. С наставниками, выведшими меня в люди, расстался в целом по-доброму, сохранив за ними долю в своей прибыли — конечно, уже не столь значительную, как раньше, но и суммы там теперь фигурировали более чем солидные, так что хоть без трений и не обошлось, но в итоге всех все устроило.

Так что дела мои шли хорошо. Очень хорошо. Видимо, даже слишком. И в какой-то момент я, наверное, зазнался. Переоценил свои силы. Возомнил о себе невесть что. Не послушал добрых советов и аккуратных предостережений — и невзначай перешел дорогу людям, даже отсвечивать на пути у которых категорически не следовало. И что уж совсем непростительно — не поспешил отступить, пока была возможность, пусть бы и с крупными потерями, а какое-то время еще пытался гнуть свою линию. Ну и закономерно довел процесс до стадии, когда деньгами проблему стало уже не решить — кое для кого, не в России даже, вернее, не только в России, поставить меня, выскочку, на место превратилось в вопрос принципа.

На место на тихом погосте, называя вещи своими именами.

Те из сильных мира сего, кто теоретически мог бы за меня впрячься, сделать этого ожидаемо не пожелали. Те же, кто помочь был все же готов — справедливости ради, таких сыскалось не так уж и мало — сами оказались почти что бессильны. Против лома нет приема, как говорится. В итоге мое запоздалое отступление фактически переросло в сущее бегство. С виду, наверное, паническое и беспорядочное, но на самом деле, как водится, тщательно просчитанное. Увы, виться этой веревочке всяко суждено было недолго, однако толику времени выиграть я все же сумел. Как оказалось — лишь для того, чтобы войти сейчас в этот темный московский подъезд. Рассказать кому — засмеют.

Но мне, понятно, было не до смеха.

И так просто сдаться, безропотно накрыться простыней и ползти на кладбище я по-прежнему не собирался.

Позволив себе наконец ускорить шаг — здесь это уже не могло привлечь ненужного внимания — я бодро взбежал по лестнице на четвертый этаж, в свете предстоявших событий подсознательно отметив, что на своем шестом десятке остаюсь в весьма неплохой физической форме. Впрочем, не удивительно: за самыми важными делами я не забывал о систематических тренировках. Ну, почти. А еще пару лет назад более или менее регулярно выступал на любительских турнирах по полноконтактному каратэ — в категории ветеранов, разумеется, но все же. И даже занимал там призовые места.

Думать не думал, что однажды придется применить навыки рукопашной схватки вне спортивного зала — работать привык головой, а для силовой поддержки, буде такая вдруг понадобится, под рукой у меня давно имелись специально обученные люди — но вот, недавно довелось. В тесном Сеульском переулке, прорываясь через выставленный против меня заслон. Не без приключений, но пробился — благо оппоненты оказались самоуверенными дуболомами и не ожидали проблем от загнанного в угол немолодого вегугина…

Нужная мне квартира располагалась на четвертом этаже, да еще и номер имела «44». Для Москвы — казалось бы, и говорить не о чем, но, с учетом того, что ждало меня за порогом, это была своего рода кричащая вывеска. В Азии — в Китае, в Японии и в Корее — цифру «четыре» здорово недолюбливают: ее чтение созвучно там слову «смерть». А встреча мне сегодня предстояла как раз с самым что ни на есть азиатом. Точнее, с азиаткой — с кореянкой. С моей последней надеждой, имевшей к теме смерти самое непосредственное отношение.

Дверь на звонок мне открыла девушка — да, азиатка — лет, пожалуй, семнадцати-восемнадцати в традиционном корейском одеянии ханбок — короткой блузке- чогори и длинной юбке- чхима. Снежно белых, без единой темной ниточки — словно для контраста с иссиня черными волосами и раскосыми черными же глазами хозяйки.

— Господин Григорьев? — без малейшего акцента и почти без вопросительной интонации произнесла та, приветствовав меня учтивым восточным поклоном.

— Госпожа Цой? — несколько удивленный столь юным возрастом собеседницы — определенно предполагал увидеть кого-то постарше — в свою очередь осведомился я.

На визитке, с таким трудом добытой мной в Сеуле, значилась именно эта фамилия. Так, русским по белому, там и было написано: Элеонора Эдуардовна Цой. Ниже — и мельче — имя было указано уже по-корейски — правда, немного другое. Я не поленился, прогнал закорючки через онлайн-переводчик. Динамик выдал нечто наподобие Чхве Пальдэ. И если первое слово оказалось лишь альтернативным вариантом чтения слога «Цой», то второе означало «Солома».

Ну да, та самая пресловутая соломинка, за которую я сейчас как порядочный утопающий и пытался ухватиться.

А еще ниже на визитке был прописан род занятий этой Цой-Чхве. На этот раз только по-русски: «мудан» — так в Корее называют колдуний-шаманок.

Еще пару месяцев назад мне бы и в голову не пришло обратиться к, гм… подобного профиля специалисту. Но да, те самые утопающий и соломинка, куда деваться…

— Мудан ожидает вас, — сообщила мне между тем девушка, жестом приглашая войти. — Прошу следовать за мной.

Ну да, конечно: взрослой колдунье она лишь прислуживает — следовало сразу догадаться. Проклятье, в элементарных ведь вопросах туплю! Понятно, неделька у меня выдалась — у любого мозги закипят, но не настолько же! Стыд и позор, короче! Хорошо, не видит никто…

Длинным пустым коридором — кстати, лишенным малейшего восточного колорита — девушка проводила меня в дальнюю из четырех (снова зловещая «четверка»!) комнат квартиры. Вот здесь обстановка была уже совсем иной — впрочем, рассмотреть ее мне удалось не сразу: из-за застилавшей взор густой завесы от курившихся благовоний. На удивление, за дверь ароматный дым не вырывался вовсе, но внутри стоял — что называется, хоть топор вешай. В первый миг я даже был вынужден зажмуриться, но тут же поспешил веки распахнуть и худо-бедно огляделся.

Ничего такого уж примечательного в открывшейся мне обстановке, однако, не увидел. Ну, пара красочных шелковых свитков с деревянными валиками по краям на стенах — типа японских какэмоно, не знаю, как они называются по-корейски. Ну, несколько вычурного вида светильник с, кажется, бумажным абажуром. Еще какая-то азиатская мишура… Честно говоря, в Сеуле, в Пусане и в Инчхоне я видел и не такое — и в куда большей концентрации на квадратный метр помещения!

На первый взгляд, ничего особенного вроде бы не просматривалось и в хозяйке, расположившейся прямо на полу перед невысоким столиком. Взору моему предстала весьма пожилая кореянка, одетая в такой же белый национальный наряд, как и встретившая меня девушка — хотя, конечно, наоборот: это юная прислужница следовала заданному ей стилю. Собранные на затылке в тугой пучок волосы старухи были безнадежно седы, лицо ее испещряли глубокие морщины, костлявые руки будто бы слегка подрагивали… Но вот глаза буквально светились жизнью — и смотрели на меня из-под кустистых бровей весело и, кажется, испытующе.

— Госпожа Цой, — вежливо поклонился я — на сей раз явно по адресу.

Удостоив меня ответным коротким кивком, мудан жестом предложила мне устраиваться у столика напротив себя. Что я и сделал, опустившись на предусмотрительно подложенную прислужницей подушечку — где девушка ту успела взять, я, признаться, не заметил. В клубах дыма не уловил и момента, как и когда она затем выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь — лишь через некоторое время не без удивления обнаружил, что остался со старухой наедине.

С минуту мы с хозяйкой провели в сосредоточенном молчании. Мудан продолжала буравить меня внимательным взглядом, мне же оставалось лишь смиренно ждать. Да, время поджимало, но старуха, по идее, была в курсе моей ситуации — то есть прекрасно понимала ценность неумолимо утекающих в бездну прошлого секунд. И раз не торопилась — значит, так и требовалось.

Ну или за этой игрой в гляделки вовсе ничего не стоит, а бабка, вопреки безупречным рекомендациям — обычная мошенница и просто валяет дурака…

Но тогда мне спешить уже и некуда — последняя же соломинка, помните?..

— Вы в безвыходном положении, молодой человек, — будто прочтя эти мои мысли, сухим, поскрипывавшим голосом проговорила тут Цой, беззастенчиво польстив мне при этом насчет возраста — хотя, с другой стороны, по сравнению с ней я, пожалуй, и впрямь был еще довольно молод.

Кстати, в отличие от безупречного русского проводившей меня в комнату девушки, в речи мудан слышался акцент, пусть и едва заметный.

— Меня заверили, что здесь я все же найду выход, — энергично изобразив любезную улыбку, ответил я в тон старухе.

— Все так, — степенно кивнула моя собеседница. — Но надеюсь, вы понимаете, что спасти ваше тело мне не под силу. Только сам дух.

— Понимаю, — охотно подтвердил я.

Именно это мне и посулил с таким трудом найденный посредник. Тело — умрет, настигнутое безжалостными преследователями, но дух — сознание — эта мудан при помощи некоего ритуала переместит в новую оболочку. Бред? Еще какой! Но тот, кто дал мне эту наводку, определенно находился в здравом уме. И отнюдь не был склонен к глупым розыгрышам. Есть уровень, на котором не шутят — и речь как раз о таком.

— Новый носитель для вашего духа окажется в меру молод и достаточно здоров, — озвучила между тем уже известные мне условия Цой. — Юноша или мужчина в расцвете лет. И это, разумеется, будет чистокровный кореец.

Последнее меня не то чтобы вовсе не смущало — так-то к своей рязанской физиономии я малость привык — но, в общем-то, пещерный расизм был мне совершенно чужд. Кореец — так кореец, главное — чтобы живой и без коварных убийц на хвосте! А так — хоть негр преклонных годов!

Впрочем, нет, преклонных — лучше не надо. Обещали молодость — уплачено!

— Большего заранее не скажу, — заметила тем временем мудан. — Это может оказаться чеболь, а может — нищий крестьянин. Чье тело освободится — тем и воспользуемся. Но сами понимаете, даже теперь бедняков в Корее больше, чем миллиардеров, так что расклад очевиден…

— Не вопрос, — пряча за благожелательным тоном нетерпение, коротко обронил я.

Собственно, по этой части я кое-что предусмотрел. Большая часть принадлежавших мне средств была уже либо потрачена (в том числе на поиск Цой и оплату ее услуг — деньги пришлось отдать посреднику авансом), либо засвечена и теперь отслеживалась моими врагами. Но кое-что мне все же удалось заныкать и разместить на анонимных счетах с доступом по паролю. Так что голодать моему новому телу не придется — уж на первое-то время мне сбережений хватит на хлеб с маслом (или что там у них в Корее едят? На рис с кимчи!), а потом заново раскручусь — с моим-то опытом!

Таков, по крайней мере, был план.

— Ваша собственная память, разумеется, целиком и полностью останется при вас, — размеренно продолжила старуха. — Воспоминания прежнего хозяина тела — тоже, хотя, возможно, и с некоторыми незначительными купюрами.

— С купюрами? — слегка приподнял я брови. Вот об этом нюансе меня не предупреждали — как видно, не сочли важным.

— Возможно. С незначительными, — с расстановкой повторила моя собеседница. — Гарантирую, что существенных проблем для адаптации на новом месте это вам не создаст. В качестве страховки у вас будет возможность трижды связаться со мной ментально — и закрыть любую неясность. Просто мысленно позовите — и я отвечу. Но учтите, что сделать это будет нужно не позднее десяти дней после переноса сознания — потом наши взаимные узы развеются, и восстановление их потребовало бы от меня непропорциональных усилий.

— Десять дней — нормально, — признал я.

— Это последнее, что я хотела оговорить, — заявила старуха. — Вас все устраивает?

— Да, — выговорил я — прежде, однако, чуть помедлив. Что-то меня в предстоявшей сделке все же напрягало. И нет, не сама ее иррационально-мистическая суть. Это я как раз для себя уже безоговорочно принял — за неимением в распоряжении иных ходов. Но какая-то незначительная мелочь, которую при этом никак не получалось толком уловить… Будто бы крохотная недосказанность — но чреватая крупными последствиями…

В своем нормальном состоянии я бы, наверное, без труда отыскал загвоздку, но, если что, за последние четверо суток поспать мне выпало едва семь часов — в общей сложности…

— Несмотря на прозвучавшее согласие, вижу, вас что-то смущает, — легко угадала мои сомнения Цой. — Что именно? Давайте проясним все нюансы — пока не поздно.

— Э… — протянул я — и, так и не имея нужного ответа, спросил совсем не о том. Иногда этот прием — начать с другого, маловажного — помогал мне заставить мозги шевелиться энергичнее. — Вот такой вопрос. Я искал вас в Сеуле и Пусане, а нашел здесь, в Москве. Как вышло, что мудан вашего уровня обосновалась за пределами Кореи?

— Все зависть людская, будь она неладна, — страдальчески вздохнув, все же с готовностью ответила старуха. — Сеул теперь уже не тот, что прежде. Половина называющих себя там мудан нынче недалеко ушли от самых заурядных шарлатанок. А другая половина — так сущие аферистки и есть! Но вместе они — какая-никакая да сила, с которой негласно считаются корейские власти… В общем, выжили меня эти клоунессы за границу. Нет, можно было бы, конечно, развязать войну и стереть их там всех, словно пыль — да неправильно это. Не на такое следует себя расходовать… Вот и уехала. И не жалею. Кому действительно надо — меня и тут найдут. А кому не очень нужно… — не договорив, она красноречиво развела руками.

— Понятно, — буркнул я. Ощущение подвоха никуда не ушло, но ухватить, в чем дело, у меня по-прежнему не выходило. А может, и нет тут ничего? Переутомился — вот и мерещится роковая недоговорка? — Понятно, — повторил, как бы пробуя слово на вкус — действительно ли мне все ясно? Ох, не уверен… Но времени на рассусоливания уже нет вовсе! — Где нужно расписаться кровью? — выдавив кривую ухмылку, полувсерьез осведомился я у собеседницы.

— Что за цена нынче вашей крови? — хмыкнула та. — Умрет тело — потеряет всякую силу и она! Мне же достаточно слова — оно останется. А слово вами уже дано.

— Тогда — приступим? — требовательно прищурился я на собеседницу.

— Как раз пора, — ненадолго будто бы прислушавшись к чему-то для меня неуловимому, согласилась Цой.

Ну, мы и приступили.