Красная дорама (СИ)

20. Предпраздничная суета

Вторник и среда прошли у меня почти под копирку.

С утра я поднимался под бодрый гимн из соседских репродукторов, умывался, одевался, наскоро перекусывал — и, сверкая значком на лацкане пиджака, в компании с Паком ехал в офис. Где в течение сорока-пятидесяти минут с делано заинтересованным видом знакомился с содержанием свежего выпуска «Нодон синмун» — да, это мероприятие оказалось ежедневным. Чтецы, кстати, раз от раза менялись — и если во вторник я едва не уснул под нудный бубнеж какого-то картавого старичка, то в среду, можно сказать, и не скучал, любуясь длинноногой девицей, расставлявшей акценты в тексте статей не только мелодичным голоском, но и выразительными телодвижениями.

Что до содержания газетных материалов, то почти все они в той или иной степени сводились к грядущему Дню Солнца. На втором месте, с небольшим отрывом, шли очередные инициативы о Тридцатидневной весенней битве. Что в одном, что в другом случае тексты разве что не повторялись, отличаясь только наименованием трудового коллектива, который готовился к празднику или вызывался ударно поработать. Часто, кстати — и то и другое сразу. В общем, ровным счетом ничего для себя полезного мне тут почерпнуть не удалось — разве что подхватил пару емких фраз, которые можно было бы вставить в собственное выступление на собрании.

Из «избы-читальни» оба раза я шел прямиком в приемную товарища Ли, где секретарша Сон вручала мне командировочное предписание и 10 вон на метро. В среду к ним еще добавился сложенный вчетверо листок — проект моей вечерней речи.

Затем я ехал к Джу Мун Хи — точнее, к Хи Рен — где в течение дня проводил два урока и готовился еще к двум. В перерыве — сытно обедал и болтал с девочкой, оказавшейся просто-таки кладезем информации о местной жизни — с поправкой, конечно, на то, что говорил я с тринадцатилетним подростком. В последнем, впрочем, очевидных плюсов было даже больше, чем возможных минусов — увлекаясь, изголодавшаяся по дружескому общению школьница время от времени забредала в такие темы, которых взрослые старательно избегали — ну а я мотал на ус.

Так, именно Хи Рен раскрыла мне загадку «сам-знаешь-чего с блокпостом». По ее словам — которым, пожалуй, в данном случае вполне можно было доверять — это был въезд в особо охраняемый правительственный квартал. Своего рода пхеньянский «запретный город», доступ куда простым смертным закрыт. Собственно, свой рассказ девочка и начала с того, как недавно шла от метро домой, задумалась о чем-то — и случайно оказалась прямо возле той самой арки. С блокпоста ее окликнули и настойчиво — причем, не слишком вежливо — попросили перейти на другую сторону улицы.

Затем, понизив голос, школьница похвасталась, что ее онни иногда бывает за той стеной по делам. И кое-какими подробностями товарищ Джу с младшей сестрой якобы поделилась: помимо государственных и партийных учреждений в «запретном городе» она вроде как видела немало жилых домов и даже магазины с кафе и ресторанами.

— Вот когда онни войдет в правление Пэктусан, нам тоже дадут там квартиру! — мечтательно выдала Хи Рен — раньше таким тоном она говорила только о Первой школе. — Это, конечно, еще не скоро случится, — одернула себя, правда, тут же девочка. — И чтобы всего добиться, онни нужно упорно работать… А она тут со мной возится, — виновато вздохнула школьница. — Ну да ничего, неделя осталась, — этот разговор у нас с ней происходил в среду. — Поступлю — и дальше уже сама справлюсь, а онни сосредоточится на карьере… Я ведь поступлю? — подняла школьница на меня умоляющий взгляд.

— Если будешь стараться так же, как сейчас — непременно поступишь! — заверил я ее.

— Я буду очень-очень стараться! — просияв, в свою очередь обещала мне ученица.

Ее первые результаты меня и в самом деле радовали. По разработанной мной в понедельник программе мы шли уже даже с небольшим опережением — и ни в одном промежуточном тесте ниже 82 процентов Хи Рен не скатилась. Да и с 82 — это вышел скорее некий эксцесс, а так у нас с ней стабильно выходило 89–93. В общем, похоже, ее вожделенный «Хогвартс» уже действительно был не за горами.

Как, к слову, и мои 400 юаней — включая обещанную премию. Хотя, признаться, о «светивших» мне деньгах я все эти дни почти не думал. Стоило начать — захотелось бы строить планы, как конвертировать заработок в побег — взятку там кому-нибудь дать, как предлагала Катя Кан, или еще что-то подобное предпринять. А для проработки такого рода проектов информации у меня по-прежнему было ничтожно мало. Поэтому отрешился я до поры и от мыслей о будущем гонораре. Заслужу — получу, а пока тут и говорить не о чем.

В среду от ученицы я ушел раньше обычного — в самом начале четвертого, так как к 16:00 мне нужно было на собрание. Товарищ Джу отнеслась к вопросу с пониманием, а с Хи Рен я попрощался сразу по окончании нашего послеобеденного урока — девочке самой пришла пора бежать на какую-то репетицию во Дворец школьников Мангёндэ — как я понял, некое подобие советского Дворца пионеров или современного российского Дворца творчества детей и молодежи.

— До свидания, Чон- сонсэнним! — помахала она мне рукой. — До послезавтра!

— До послеза… — на автомате начал отвечать я — и осекся. — Э… Почему до послезавтра? А завтра как же?

— Завтра же День Солнца! — вытаращила на меня глаза школьница. — У нас будет четыре или пять концертов! Да и у вас, наверное, все расписано!

Хм, вот это прокол! Давненько, блин, их не было…

— Да, да, конечно, — поспешил кивнуть я. — Так погрузился в этот наш английский, что обо всем на свете забыл! — буркнул уже не столько для ученицы, сколько для ее присутствовавшей при разговоре онни.

— Как можно забыть ТАКОЕ⁈ — в кои-то веки нисколько не помогла мне в затруднении Хи Рен.

— Сам вот удивляюсь, — потеряно развел руками я. — Просто все мысли были об уроках, а они у меня в программе к календарным датам не привязаны…

— Да, но День Солнца… — некстати зациклило девочку.

— Беги уже, а то опоздаешь! — строго заметила ей тут Джу Мун Хи.

— Да, да, уже ушла! — подорвалась-таки школьница — и пташкой выпорхнула из квартиры.

— Поразительная сосредоточенность на работе, — усмехнулась мне товарищ Джу, когда дверь за моей удивленной ученицей захлопнулась. — Сказала бы даже, похвальная — если бы, конечно, речь шла не о Дне Солнца!

— Совсем закрутился, — продолжил оправдываться я. — Никогда ведь раньше не преподавал, уроков не составлял… Просто мозги закипают — как себя зовут, и то забываю!

— Если понадобится — обращайтесь, напомню, — хмыкнула моя собеседница и удалилась к себе.

Ну а я пошел готовить урок — получается, на послезавтра.

В концерне рабочий день сегодня, естественно, тоже заканчивался на час раньше, но вовсе не по случаю завтрашнего великого праздника, а как раз из-за собрания. Не знаю уж, почему нельзя было начать общественные мероприятия часом позже, но сделано было именно так. Да и никто особо не возражал, надо думать.

Офис к моему появлению в нем словно вымер — кроме охраны на проходной, по пути в зал, где мне предстояло выступить перед товарищами, я не повстречал ни души — ни на лестницах, ни в коридорах. Не оказалось уже никого и в комнате курьеров, а вот Сон, к которой я — уже, признаться, без особой надежды застать в приемной — забежал по пути сдать командировочное, еще была на боевом посту — правда, тоже уже собиралась уходить. Но документ у меня приняла — пусть и не без ворчания.

На место — в одну из лекционных комнат того самого Музея Заслуг, куда собирались поместить прославивший недавно наш отдел экземпляр «Нодон синмун» — я прибыл без пяти минут четыре.

Помещение было уже набито битком, причем, в отличие от утренних газетных чтений, заполняла его сейчас исключительно публика моего возраста и младше. Ну да, собрание же проводит Социалистический союз патриотической молодежи, так что старикам здесь не место…

Из троллейбусных обмолвок Пака и застольных разглагольствований Хи Рен я уже составил достаточно внятное представление о том, как устроен здешний социум — кое-что, конечно, пришлось домысливать, но в целом в сделанных выводах я был уверен. Очевидно, каждый гражданин страны состоял в той или иной общественной организации — причем только в одной, ни в коем случае не распыляясь. Начиналось все со школьников, которых объединял Союз детей — этакая северокорейская пионерия. Принимали туда абсолютно всех, хотя и в несколько этапов — сперва активистов и отличников, под конец — уже остальных. Собственно, все как и в позднем СССР, но если у нас случались и редкие исключения — например, сын священника на свой страх и риск теоретически мог от алого галстука и клича «Всегда готов!» отвертеться, то здесь вроде как сбоев не случалось — ну или та же Хи Рен о таких просто не слышала.

Достигнув 14 лет, граждане организованно поднимались на следующую ступеньку — переходили в Союз молодежи, местный аналог комсомола. Тоже, как я понял, поголовно. А вот дальше уже были возможны варианты.

С 18 лет разрешалось вступать в партию, но туда брали уже далеко не всех. И те, кого так и не признавали достойным (то есть подавляющее большинство), достигнув 30 лет, «расставались с комсомолом»… и автоматически становились членами профсоюза. Это в городе, а на селе таких переводили в Крестьянский союз.

Не оставались без внимания даже беспартийные домохозяйки — для них существовал специальный Женский союз.

Не знаю вот только, как тут обстояло дело с пенсионерами — о них ни Пак, ни Хи Рен при мне не упоминали, а специально я, понятно, не спрашивал.

Свои собрания каждая из перечисленных организаций проводила отдельно от прочих. Заседали часто, пожалуй, даже слишком: по два-три раза на неделе, а то и все четыре. Но конкретно наша ячейка Союза молодежи жила в относительно ненапряженном режиме — собиралась вместе лишь дважды в семидневку. По средам — для обсуждения актуальных вопросов — и по субботам — для пресловутого «подведения итогов жизни». Суть последнего для меня пока, правда, так и оставалась покрытой мраком тайной…

Еще на входе в зал я внезапно подвергся яростной атаке со стороны ответственного секретаря Мина.

— Где вас носит, товарищ Чон⁈ — прошипел тот, налетев на меня коршуном и едва не сбив с ног. — Все уже вот-вот начнется!

— Так не началось же еще! — развел я руками. — А у меня, вообще-то, работа есть!

— Да, слышал, вас плотно задействовала товарищ Джу, — слегка сбавил напор мой собеседник. — И тем не менее! — тут же, однако, снова пошел он в атаку — выше громкого шепота голоса при этом, впрочем, так и не поднимая. — У всех работа! А как теперь, по-вашему, я смогу проверить, хорошо ли вы готовы?

— Так вы же сами передали мне проект речи, — удивился я. — Я там почти ничего и не менял…

— То есть что-то все-таки поменяли? — нахмурился ответственный секретарь.

— Ничего существенного, — заверил я его. — Так, добавил пару ярких образов — но абсолютно в духе вашего текста!

В общем-то, тут я ничуть не слукавил — вполне в духе.

Руки до проекта речи у меня дошли только в метро, по дороге в Пэктусан, и от зашкаливавшего пафоса будущего выступления меня в какой-то момент аж затрясло — соседи по вагону даже оборачиваться стали.

Старательно закашлявшись — будто и прежде это вовсе не нервный смех был, а просто слюна на вдохе не в то горло попала — после чего правда, сторониться меня стали только сильнее — я вышел на ближайшей станции, где наконец взял себя в руки. Дождался следующего поезда — из-за чего, собственно, в итоге и приехал в Пэктусан впритык — снова зашел в вагон и уже там внимательно перечитал текст еще дважды.

И стало мне тут как-то совсем невесело. Чтобы как попка повторить весь этот бред — да еще и с подобающим случаю энтузиазмом — ну, это надо было совсем уж себя не уважать. С другой стороны, переть рогом против системы мне тоже ничуть не улыбалось. Не теперь.

Так что, поразмыслив, я решил избрать третий путь: постараться довести ситуацию совсем уж до абсурда — в собственных глазах — при этом, разумеется, не подставляясь.

Я вернулся к тексту. Его автор — не знаю, был ли уж это сам ответственный секретарь или кто-то из его помощников — ухитрился уместить на одной страничке чуть ли не все шаблоны из недавних выпусков «Нодон синмун» и телевизионных новостных программ — зря я только по утрам тезисы запоминал, все они уже были могучим ураганом учтены. Но кое-чего, на мой взгляд, там все же не хватало — до полного, так сказать, комплекта. За неимением у сочинителя нужного источника вдохновения.

Выявленное «упущение» я и решил исправить.

— Вот это нам и нужно было предварительно согласовать! — всплеснул между тем руками товарищ Мин. — Вы же у нас впервые выступаете по такому важному вопросу!

— Так давайте согласуем, — пожал я плечами.

— Когда⁈ — взвыл мой собеседник. — Уже вот-вот начинаем! И ваше выступление — первое!

— Не переживайте, — лучезарно улыбнулся ему я. — Все будет как надо!

— Ну, смотрите, товарищ Чон! — покачал головой ответственный секретарь. И от его тона в голову мне таки закралась мысль: а может, и правда, ну его фиг? Зачитаю, как было в проекте — от греха? Чего попусту судьбу искушать?

Собственно, я ожидал, что именно так мне товарищ Мин и предложит поступить, но тот почему-то этого не сделал — может, решил, что исходник у меня не сохранился — а за своим экземпляром ему, наверное, тоже пришлось бы куда-то бежать? Но я-то задуманные поправки просто держал в уме…

Тем временем мой собеседник глянул на часы, скривился — и, ухватив за запястье, потащил меня за собой краем зала. Я уже было подумал — прямо в импровизированный президиум, где за застеленным красной скатертью столом из трех стульев пока был занят лишь один, с краю. И сидела на нем, кстати, стройняшка Сук Джа — ее я уже пару раз встречал в коридорах концерна, а Пак так с ней и вовсе фамильярничал.

Но нет, ответственный секретарь сопроводил меня до места в первом ряду, каким-то чудом остававшегося до сих пор свободным (неужели специально для меня держали?), а в президиум отправился уже в гордом одиночестве.

Впрочем, одновременно с моим недавним собеседником с противоположной стороны к столу со скатертью как раз подошел еще один человек. Кивнув друг другу, оба они уселись: Мин — по центру, незнакомый мне товарищ — справа. Разговоры в зале, до того гудевшем пчелиным ульем, стали стремительно стихать, и через считанные секунды в помещении установилась мертвая тишина. Выждав еще с четверть минуты, ответственный секретарь снова поднялся на ноги.

— Товарищи! — проговорил он — вроде и не особо крича, но так, что, уверен, слышно его было и в самых последних рядах. — Рад вас всех видеть в этих стенах, на нашем очередном собрании! Председательствую — я, помогает мне наш второй секретарь товарищ Гу, — кивнул он на соседа справа, — протокол, как всегда, ведет товарищ Лим, — указал глазами на Сук Джа. — Итак, приступим!

Мин взял со стола стакан с водой и сделал глоток, после чего опять заговорил:

— Многие из вас знают: для меня эта наша встреча — особенная! Сегодня я в последний раз занимаю место за этим столом: завтра, в День Солнца, старшие товарищи окажут мне высочайшую честь — вручат членский билет Трудовой партии Кореи!

В зале раздались аплодисменты, но ответственный секретарь остановил их скупым жестом — и продолжил.

— В ряды авангарда трудового народа я перехожу с чувством, что хорошо потрудился на благо Родины на своем прежнем месте. Но до последнего момента у меня оставалось ощущение, будто что-то важное не сделано, словно что-то все же упущено… И вот сегодня я узнал об инициативе одного из наших товарищей — и понял, где недоработал! Что ж, исправим этот недочет! Итак, сегодня у нас на повестке дня — вопрос о Тридцатидневной весенней битве! Слово для выступления предоставляется товарищу Чону, курьеру отдела снабжения!

В зале снова захлопали — но как-то вяло, дежурно что ли. Ну а я поднялся с места, вышел вперед и повернулся лицом к собравшимся. Мельком покосился на, оказывается, нацелившегося на повышение председательствующего — уж не поэтому ли, кстати, он так переживал насчет моей речи? Типа, еще ляпну что-нибудь не то — и плакал в последний момент его партбилет!

Может, и правда, не выпендриваться, прочесть по писаному?..

Нет уж, дудки! А подвоха так или иначе никто не заметит — тут я был уверен!

И, прочистив горло, я сразу зашел с козырей:

— Товарищи! В то время, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной…

Ну а что? Спутники на орбиту Северная Корея вполне себе запускает! А слегка приукрасить реалии — вполне в местных традициях. Корея — колыбель человечества и все такое…

Дальше я шел почти по исходнику, с совсем уж незначительными стилистическими правками. Жаль, не получилось вписать в текст: «И недаром все континенты рукоплещут труженикам нашего балета!» По смыслу вроде подходило, но насчет уровня развития в стране этого вида искусства уверен я не был и тыкать пальцем в небо не стал. А вот корейские аналоги пословиц «Терпение и труд все перетрут!» и «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда!», удачно подслушанные у Хи Рен, привел — исключительно в развитие мудрых цитат Вождей, заботливо вписанных в текст первоначальным автором.

Товарищ Мин, поначалу — на космических кораблях — было напрягшийся, вскоре зримо расслабился, стал кивать головой в такт моей пылкой речи, а в конце первым принялся аплодировать. Народ подхватил — на сей раз старательно.

Поклонившись президиуму и залу, я вернулся на свое место.

Понятно, чередой пошли выступления в поддержку «моей» инициативы — не знаю уж, все по уговору с Мином, или случались и спонтанные. Как бы то ни было, против не выступил никто, и где-то через полтора часа мы единогласно приняли резолюцию о присоединении к почину Тридцатидневной весенней битвы.

На этом официальная часть собрания и завершилась, но расходиться никто не поспешил — все выстроились в очередь к дверям в соседнюю комнату, где Лим Сук Джа и товарищ Гу выдали каждому праздничный подарок-заказ: бутылку соджу, килограмм риса, половинку куриной тушки и красочно оформленную упаковку печенья. Облагодетельствованные таким образом, мы выслушали напоминание ответственного секретаря о том, что завтра всем надлежит быть у проходной в восемь утра, после чего, наконец, отправились по домам.