Круглый год. Сборник. 1974

Коновалов В. Крылатый почтальон

В один из осенних дней, блуждая по лесу, я вспомнил, что давно не был у своего старого приятеля Ибрагима Саферовича. Аул, где он жил, находился неподалёку, и я отправился туда.

Ибрагим Саферович работал в колхозе бригадиром. Недавно он купил себе мотоцикл, чем и не преминул похвалиться.

— Хочешь, прокачу? — спросил Ибрагим Саферович.— И поохотимся заодно.

«Прокатились» мы не более пятнадцати километров. Мотоцикл вдруг «закашлял» и стал. Ибрагим Саферович был ещё неопытный водитель. Он долго копался в машине, но так и не наладил её.

— Придётся заночевать в степи, — сказал он виновато.

Мы скатили мотоцикл с дороги, поставили возле скирды, а сами легли в мягкую солому и долго смотрели на загоравшиеся звёзды. Уснули мы не скоро. А на зорьке над степью раздался звук, напоминающий звук медной трубы. Ибрагим Саферович проснулся первым и торопливо тронул меня за плечо:

— Поднимайся! Тревога!

Интересное зрелище открылось нам. Неподалёку на холме стояли девять тонконогих журавлей. Это они трубили свою утреннюю песню. Вот старый журавль подал три отрывистых сигнала. Как только он закончил третий, его сейчас же поддержал звучный голос молодого журавля: «Ту-уту-у-у...» И так все птицы поочерёдно подхватили песню. Казалось, это был торжественный гимн восходящему солнцу.

Когда последний журавль с высоко поднятой к небу головой пропел «Ту-ут-ту», все птицы наклонили к траве головы, будто поклонились друг другу.

Над степным горизонтом показался золотой диск солнца. Увидев солнце, журавли ещё раз кивнули головами влево, вправо и, распустив крылья, начали удивительный танец. Словно чечётку быстро выбивали в кругу ноги птиц — танцоров. Только старик журавль чуть-чуть прихлопывал крыльями и, приподняв голову, смотрел по сторонам.

Пернатый часовой заметил нас и, видимо, сообщил об этом всему табуну. Вслед за вожаком птицы, взмахивая крыльями, побежали по степи и поднялись в воздух. Но одна из них не смогла подняться: она беспомощно била по земле крылом. Журавли сделали над степью прощальный круг, несколько раз крикнули: «Ух-тух-ух!» — и, выстроившись острым углом, полетели на юг.

Ибрагим Саферович поймал трепетавшую на траве птицу, связал ей крылья и положил в коляску.

— Назовём её Журкой,— сказал он.

Мы не смогли запустить мотоцикл и повели его. Коляска на ухабах резко подскакивала, и Журка начинал биться. На ровной дороге он лежал спокойно и лишь робко посматривал на нас.

К счастью, на дороге появилась пара запряжённых волов, и возница предложил нам:

— Давайте возьму на буксир!

Ибрагим Саферович нехотя привязал верёвкой свою машину к повозке и вздохнул, вытирая шляпой пот...

Наконец ленивые волы доплелись до аула. У ворот дома вертелся смуглолицый мальчуган. Ибрагим Саферович передал ему Журку и сказал.

— Береги, Мурат, эту птицу. Она легко нам досталась. Да везти её пришлось тяжело. — И он рассмеялся.

Мурат побежал с Журкой домой. Не прошло и пяти минут, как в дом вбежало десятка два ребят. Они наперебой советовали Мурату, чем накормить журавля. Таков обычай: гостя надо прежде всего накормить.

— Хлеба ему, — советовал один.

— Нет, сыру, — перебивал другой.

Но Журка ничего не брал. Не притронулся он и к воде.

Бабушка Унат молча смотрела на суетившихся ребят, а потом сказала:

— А ведь он болен.

— Нанэж[1], мы полечим его,— сказал Мурат.

— С этого и надо было начинать, — строго заметила бабушка Унат.

Она достала откуда-то бинт, стеклянную банку и ножницы. Мурат развернул больное крыло, а бабушка обрезала вокруг раны окровавленные перья.

— Теперь наложим целебную мазь, — сказала бабушка и, взяв из банки на палец немного мази, несколько раз провела по больному месту.

Журка судорожно дрожал, несколько раз пытался здоровым крылом ударить Мурата. Но тот крепко держал птицу, пока бабушка забинтовывала крыло.

Проходили дни, и Журка совсем привык к новому житью. Он раньше всех просыпался, подходил к порогу и долбил клювом по дну пустой кормушки. По этому сигналу просыпалась бабушка и начинала кормить журавля...

Когда у птицы зажило крыло, Мурат стал уносить её с собой за аул. Там он с ребятами ловил насекомых и кормил Журку. И когда тот мотал головой, это значило, что он сыт. Мурат ставил Журку на ноги, а сам с ребятами убегал от него.

— Догоняй, Журка!

Журка поспевал за беглецами. Когда те начинали сбавлять шаг, он вырывался вперёд и вёл их к знакомому двору. От восторга Мурат плясал и кричал:

— Журка — учёный!

Журка так привык к шумному ребячьему обществу, что и в школу стал бегать за Муратом. А потом уже и самостоятельно стал туда захаживать. Умел он находить и дорогу к своему дому.

В зимнюю пору Журка жил в доме. Весной, с наступлением тепла, его стали выпускать во двор. Когда Журка видел Мурата, он радовался, бегал вокруг и хлопал крыльями.

Однажды в солнечный день над аулом появилась цепочка журавлей. Журка взглянул в небо и расправил крылья.

— Теперь уж ничего не поделаешь, — сказал Ибрагим Саферович. — Пусть летит со своими друзьями.

Но он-то знал, что приручённый журавль вряд ли покинет человека. И Журка действительно не улетел.

Незаметно наступили весенние каникулы.

— Нечего без дела сидеть, — сказал Ибрагим Саферович Мурату. — Поедем в мою бригаду. Будешь воду к тракторам подвозить.

И Мурат стал возить воду. Он ездил вместе с Журкой по одной и той же просёлочной дороге вдоль лесной полосы. Подолгу и с упоением он любовался молодым лесом. В полном цвету стояли развесистые ясени, облепленные хлопотливо жужжащими пчёлами. Над травой летали разноцветные бабочки, похожие на живые цветы. В воздухе лились трели жаворонков. Как-то на одном из деревьев Мурат заметил диких голубей и загляделся на них. Потом вспомнил, что его ждут с водой, заторопил волов:

— Цоб, цоб, цоб...

В полевом стане Ибрагим Саферович взглянул на карманные часы и укорил внука:

— Запоздал. Нельзя график срывать.

— Напрасно вы браните мальчишку, — вступилась за Мурата одна колхозница. — Он много воды навозил.

— Вода-то у нас есть. А вот горючее на исходе, — сказал Ибрагим Саферович и с тревогой взглянул на запад. Там появились тучи. — Видно, погода переменится. Посыльный нужен, сказать, чтоб привезли срочно горючее.

— Какой же посыльный на волах! — усмехнулась колхозница. — Сам бы на мотоцикле съездил.

— Нельзя золотое время тратить, — ответил Ибрагим Саферович. — У меня для этого почтальон найдётся.

Он склонился над записной книжкой и написал: «Председателю колхоза. Срочно направьте триста литров керосина. Ночью закончим пропашные». Он расписался на записке и сказал внуку:

— Пусть Журка почту отнесёт.

Мурат пытался отговорить дедушку от опасной затеи: ведь Журка может улететь, если его пустить одного.

— Не надо пускать Журку. Нанэж не умеет читать.

— Она хоть и неграмотная, но умная. Увидит бумажку, поймёт, что надо делать, — сказал Ибрагим Саферович. — Он взял Журку, привязал к его ноге записку и приказал: — Лети!

Журавль, сгорбившись, неуклюже пробежал по степи, затем широко расправил крылья, взмахнул ими и полетел... в противоположную сторону. Мурат заплакал: улетел Журка, не вернётся.

— Не плачь,— успокаивал его Ибрагим Саферович. — Всё будет хорошо.

Солнце начало клониться к горному хребту, а горючего никто не вёз. Значит, не долетел Журка. Ибрагим Саферович тоже забеспокоился. Неужели кто-нибудь подстрелил птицу? Однако вслух своих опасений он никому не высказывал.

— Горючее везут! — крикнула вдруг колхозница, защищавшая Мурата.

Мурат побежал навстречу ездовому. Тот отдал ему Журку.

— Хорошая птица! — похвалил он с чувством.

С этого дня Журка оказался в большом почёте в ауле. Мурат смело пускал крылатого почтальона, и тот всегда быстро доставлял письма в аул.

Владимир Коновалов