Шёл урок труда. Надежда Ивановна учила нас штопать носки.
Вдруг дверь открылась, и в класс вошла наша вожатая и с ней ещё какая-то женщина.
Мы встали.
— Садитесь, — сказала вожатая, поздоровалась с Надеждой Ивановной и обратилась к нам: — Ребята! Сегодня произошло огромное, радостное событие: кончилась война во Вьетнаме!.. Вы, конечно, знаете...
Она не смогла закончить, потому что все мы заорали «Ура!», захлопали в ладоши, а Журавлёв подкинул свой недоштопанный носок чуть ли не до потолка. Ещё бы мы не знали про войну во Вьетнаме! По телевизору сколько раз видели, как империалисты бомбят эту страну, как мирные жители прячутся в колодцы-люки, вырытые прямо на улицах, видели зенитные батареи, из которых вьетнамские солдаты сбивают вражеские самолёты.
Вот почему мы заорали от радости, когда узнали, что война кончилась.
Вожатая сказала:
— К нам в школу пришла Татьяна Васильевна из Дома пионеров. Пожалуйста, Татьяна Васильевна!
— Ребята! — начала Татьяна Васильевна. — Наш районный Дом пионеров решил организовать посылку детям Вьетнама, и хотя вы ещё не пионеры, я пришла к вам за помощью. Если у кого-нибудь из вас найдётся какая-нибудь подходящая игрушка, или две-три тетрадки, или новые карандаши, принесите к завтрашнему дню. Я думаю, у всех что-нибудь найдётся.
— Конечно!
— Ещё бы!
— Вот и хорошо. Это будет ваш вклад в ту помощь, которую наша страна оказывает этой маленькой героической стране.
— А игрушки обязательно новые? — спросила Портнова.
— Нет, не обязательно. Но, конечно, лучше, чтобы в хорошем состоянии.
Вожатая и Татьяна Васильевна ушли, а мы принялись вспоминать, какие у кого есть хорошие игрушки, и спорить, какие подходящие, а какие — нет.
Мы шумели, но Надежда Ивановна не делала нам замечаний.
Когда я вернулся из школы, мама была дома.
— Мама! — закричал я.— Угадай, какая сегодня радость?
— Неужели четвёрка по математике?!
— Что ты! Гораздо больше! Ну? Сдаёшься?..
— Сдаюсь, — сказала мама.
— Война во Вьетнаме кончилась!
— Я уже знаю, — сказала мама. — В газете было, и по радио сообщили. А ты откуда узнал?
— Нам в школе сказали. Мы подарки будем собирать для вьетнамских детей... Мам! Чего бы мне подарить?
— Выбери что-нибудь. Вон у тебя игрушек сколько — полный ящик.
Я сел перед ящиком и стал разбирать игрушки.
Подъёмный кран не годится: не хватает одного колеса.
Пластмассовый слон, которого я беру с собой в ванну, когда моюсь, облез, и у него дырка на животе. У Буратино отломан нос. Паровозик без единого колеса. А я раньше как-то даже не замечал, что у меня столько поломанных игрушек.
— Обедать иди! — позвала мама из кухни.
— Сейчас! — ответил я и продолжал торопливо вытаскивать игрушки из ящика.
Погремушка, попугай с горошинами внутри, облезлый сапожок, из которого торчит головка некрасивого котёнка... Даже не помню, когда я в них играл, наверно, ещё в грудном возрасте.
А вот кораблик. Я его сам сделал из сосновой щепки. Хороший кораблик, двухмачтовик. Без мачт, конечно. Тоже не пошлёшь: слишком много он на своём веку поработал, побороздил луж и ручейков. Корма совсем расслоилась.
Но что же тогда? Мишка — без лапы, заяц — грязный и не пищит...
— Сколько раз тебя звать? — крикнула мама.
— Ни одной целой игрушки нету... — пожаловался я. — Что же, одни тетрадки дарить?
— А когда велели приносить?
— Завтра!
— Лучше бы послезавтра! — сказала мама. — У меня послезавтра получка.
После обеда мама ушла по делам, а я снова стал перебирать свои игрушки.
Облезлые кегли, гнутые рапиры, ножны без меча... Даже фонарик и тот без лампочки.
Завтра все ребята принесут игрушки, а я?.. Почему я так грубо с ними обращался, не берёг? Эх, если бы я знал, для кого они могут понадобиться! Я бы не оставлял их во дворе под дождём, не кидал с балкона... Берегу ведь я Маньку.
Вот она, сидит на диване, моя любимая обезьянка. Пушистенькая, коричневая, с белым животиком, с белыми ладошками. Мне её мама подарила на день рождения, давным-давно...
Я взял Маньку в руки. Мне стало так жалко с ней расставаться, что даже слёзы навернулись. Но ведь если я не отдам её, одному вьетнамскому ребёнку не достанется игрушки. И он заплачет. А ему нельзя плакать, ему нужно как можно больше радоваться и смеяться, чтобы он поскорее забыл о войне.
Я сел за уроки, а Маньку посадил рядом, на стол. Ничего, что шёрстка кое-где повытерлась и ладошки запачкались. Она всё равно симпатичная.
Потом завернул обезьянку в газету и сунул в мешочек со сменной обувью. А чистые тетради и карандаши положил в ранец.
Пришла мама с какой-то коробкой и сказала:
— На, держи.
Я открыл коробку. В ней оказался волчок, такой отличный! Под прозрачной крышкой стоял белый конь, а на нём — всадник. И когда я завёл волчок и он загудел красивым голосом, конь вместе со всадником начал скакать по кругу, перескакивать через барьеры.
Значит, Манька может остаться дома!
Я вынул её из газеты. Она глядела на меня своими грустными глазами, словно не радовалась, что останется со мной. Словно хотела сказать: «Эх, ты! Что же ты?..»
Нет! Волчок красивый, но он новенький, из магазина, и тот, кому он достанется, просто обрадуется, — и всё. А тот, кто возьмёт в руки мою обезьянку, непременно подумает: чья она? Кому она принадлежала? Кто с ней играл? И пусть мы не увидимся с этим малышом и он никогда не узнает, кто я, между нами протянется через всю землю ниточка дружбы.
Лети во Вьетнам, обезьянка!
Анна Масс