Крупнейшие уголовные дела XX века в США

Процесс Элджера Хисса

Тридцать седьмой президент Соединенных Штатов Америки Ричард Милхаус Никсон свои мемуары назвал «Шесть кризисов»[155]. Таковыми он считал важнейшие, переломные события своей жизни. И первым среди них значилось знаменитое в свое время дело Элджера Хисса. Для того чтобы получить хотя бы некоторое представление о значении, которое Никсон придавал этому нашумевшему процессу, достаточно назвать остальные пять «кризисов» его жизни: расследование финансовой стороны вицепрезидентской кампании Никсона на выборах 1952 года; тяжелое сердечное заболевание президента Эйзенхауэра, когда Никсон в любой момент мог стать хозяином Белого дома; инцидент 1958 года в Каракасе — во время антиамериканской демонстрации манифестанты забросали камнями его машину и опрокинули автомобиль; визит в СССР в 1959 году; поражение на президентских выборах в 1960 году.

Мы не случайно начали изложение дела Элджера Хисса. с событий сугубо политического свойства, ведь это дело, как признавал сам Никсон, непостижимым образом оказалось связанным с честолюбивыми замыслами претендента на место в Белом доме. В 1948 году, к которому относится начало нашего рассказа, Ричард Никсон состоял членом Комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. В то время до вершины политической власти ему еще было далеко, однако мечты о ней уже не давали покоя. Для воплощения их в реальность необходимо было яркое, по возможности сенсационное событие, которое высветило бы его имя в ряду соперников и конкурентов. В тот известный период современной американской истории, который получил условное название эпохи «охоты на ведьм», кратчайший путь к паблисити такого рода лежал через оголтелый антикоммунизм. Политические деятели и даже целые партии состязались в преданности американским стандартам, лояльности существующему режиму, бескомпромиссности по отношению к «подрывным элементам». В этом Ричард Никсон немало преуспел уже в ту пору. Но в последнее время в ловко расставленные сети Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, где он занимал не последнее место, попадалась главным образом мелкая рыбешка. Нужен был громкий процесс. И такой случай не замедлил представиться.

Элджер Хисс был крупной политической фигурой. Президент Международного фонда Карнеги в защиту мира, он много сделал для развития взаимопонимания и сотрудничества между народами, мирного сосуществования стран востока и запада. Пользовался исключительным доверием бывшего президента США Франклина Рузвельта, сопровождал его на встрече «большой тройки» в Ялте. В 1945 году на учредительной конференции Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско представлял Соединенные Штаты.

Имя Элджера Хисса впервые всплыло на заседании Комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности 3 августа 1948 г. В этот день малоизвестный журналист некто Виттакер Чемберс в своих показаниях поведал конгрессменам о том, что Хисс состоял членом одной из «нелегальных организаций» Коммунистической партии США, перед которой была поставлена задача «проникновения в американские правительственные учреждения»[156]. Для Никсона это прозвучало долгожданным сигналом к началу борьбы за утверждение собственной личности. Политическая конъюнктура «холодной войны» давала основания полагать, что слава непримиримого борца с подрывными элементами может оказаться весомым фактором в борьбе за место в высших эшелонах власти. И молодой честолюбивый конгрессмен немедленно приступил к делу. По его настоянию была образована подкомиссия по расследованию заявления В. Чемберса.

Когда об этом узнал Э. Хисс, он тут же направил официальное уведомление о своем намерении дать показания и разоблачить тем самым лжесвидетеля. Такой эмоциональный порыв, как выяснилось впоследствии, дорого стоил Хиссу. Он слишком верил в институты американской демократии, которые, как ему казалось, несокрушимым барьером ограждают честь и достоинство гражданина от злобных наветов и ложных доносов. Реальная же действительность оказалась иной.

Другие в подобной ситуации предпочитали отказаться от дачи показаний со ссылкой на Пятую поправку к Конституции США, которая предоставила американским гражданам привилегию против самообвинения. Эта норма запрещает понуждать гражданина к даче инкриминирующих его показаний. На международном языке юристов данное положение закреплено в известной латинской формуле: Nemo se ipsum prodere tenetur (никто не обязан выдавать самого себя). В соответствии с этим любое лицо освобождается от обязанности давать показания в отношении себя в качестве свидетеля, что, однако, не исключает такой возможности в интересах защиты и по собственному усмотрению[157]. Однако Элджер Хисс не воспользовался такой возможностью, о чем впоследствии не раз горько сожалел. На его решении выступить на заседании комиссии, видимо, сказалось то обстоятельство, что средства массовой информации США упорно называли Пятую поправку не иначе как «коммунистической». В этих условиях воспользоваться ею значило в какой-то мере молчаливо признать основательность показаний В. Чемберса. Элджер Хисс на это не пошел. Он никогда не был коммунистом и считал себя вполне лояльным американцем.

Но иначе думали в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Здесь встретили его с подозрением и предубежденностью, характерными для работы этого памятного американцам органа политической инквизиции. 5 августа 1948 г. на очередном заседании Элджер Хисс решительно отверг показания Виттакера Чемберса и охарактеризовал их как измышления от начала и до конца. Однако если Хисс полагал, что таким образом можно разрешить сомнения и снять вопрос с повестки дня, то он ошибся. Все только начиналось.

Свидетелю предлагается ответить на вопросы Роберта Страйплинга, следователя Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности.

Следователь Р. Страйплинг: Знакомы ли Вы с мистером Чемберсом лично?

Свидетель Э. Хисс: Имя этого человека мне совершенно ни о чем не говорит, мистер Страйплинг.

Следователь Р. Страйплинг (предъявляя фотографию В. Чемберса): Узнаете ли Вы человека, изображенного на этом снимке?

Свидетель Э. Хисс (после непродолжительного раздумья): А нельзя ли взглянуть на него самого? На фото он мне кого-то напоминает. Возможно, даже председателя этой Комиссии. (Стук председательского молотка прерывает взрыв смеха и аплодисментов присутствующих.) Я поостерегусь заявлять под присягой, что никогда не видел этого человека. Более точный ответ я смогу дать, если Комиссия сочтет возможным организовать очную ставку[158].

Ричард Никсон, захвативший расследование этого дела в свои руки, не торопился содействовать личной встрече Элджера Хисса с показывающим против него свидетелем. Он избрал другую тактику, явно рассчитанную на дискредитацию в общественном мнении соратника бывшего президента Франклина Рузвельта, которого в то время желтая пресса именовала не иначе как «красным президентом». В печати появились сообщения о том, что в конце 30-х годов В. Чемберс жил на квартире Э. Хисса, пользовался его автомашиной, был другом семьи. В связи с этим приводились, со ссылкой на показания В. Чемберса, такие подробности личной жизни Э. Хисса, что тот невольно стал искать источник такой осведомленности. И нашел. Он вспомнил, что много лет тому назад был знаком с журналистом по имени Джордж Кросли, который действительно одно время проживал у него. Однако отношения не сложились, присутствие постороннего человека все больше стесняло чету Хиссов. Кроме того, как выяснилось, Кросли не имел обыкновения отдавать долги. Словом, хозяева не хотели более поддерживать отношения, о чем журналисту и было сказано — корректно, но достаточно определенно. С тех пор Кросли исчез из поля зрения Элджера Хисса и никогда о себе не напоминал.

И вот много лет спустя они снова встретились в зале заседаний Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. 25 августа состоялась, наконец, очная ставка. Элджеру Хиссу предложили задать вопросы.

Свидетель Э. Хисс: Вы Джордж Кросли?

Свидетель В. Чемберс: Никогда не знал об этом.

Свидетель Э. Хисс: Но Вы ведь жили некоторое время в моей квартире на 28-й стрит?

Свидетель В. Чемберс: Конечно, Элджер. Ведь в те времена мы оба с тобой были коммунистами.

Свидетель Э. Хисс: Я хочу предложить Вам, мистер Кросли, или как Вас теперь называют, повторить это заявление вне Комиссии. Тогда я буду иметь возможность привлечь Вас к судебной ответственности за клевету[159].

Этот демарш Элджера Хисса требует некоторых пояснений. Дело в том, что американское федеральное законодательство допускает привлечение свидетеля к ответственности за дачу ложных показаний[160]. Однако если свидетель выступает перед комиссией Конгресса, то инициатива возбуждения против него уголовного преследования по данному составу не может исходить от частного лица. Иное дело, если ложное заявление сделано публично вне комиссии. В таком случае действует обычная процедура. Именно это и имел в виду Э. Хисс, предлагая В. Чемберсу перенести их спор в суд.

И он снова ошибся. Ставка на беспристрастность американского суда в конечном счете оказалась столь же неосновательной, как и расчет на демократичность процедуры разбирательства дела в комиссии Конгресса. Несколько дней спустя Виттакер Чемберс принял вызов: он повторил свои измышления в выступлении по радио. Хиссу не оставалось ничего иного, кроме как осуществить свою угрозу. Возбуждается дело о клевете с истребованием компенсации в размере 50 000 долларов.

4 ноября в окружном федеральном суде Балтимора, штат Мэриленд, началось предварительное слушание дела «Элджер Хисс против Виттакера Чемберса». Адвокат Хисса Уильям Марбери потребовал у Чемберса представления доказательств в подтверждение его публичного заявления о партийной принадлежности Хисса. На какое-то мгновение лжесвидетель лишился дара речи: надо было отвечать за свои слова, а подтвердить их решительно нечем. Но и в такой, казалось бы, безнадежной ситуации ловкий журналист нашелся: он попросил объявить перерыв. Этот в сущности нехитрый процедурный ход оказался весьма эффективным. Несколько дней между заседаниями Чемберс, как выяснилось, не сидел сложа руки.

Когда предварительное слушание дела возобновилось, Чемберс явился в суд с большим конвертом в руках. В нем оказались копии правительственных документов, которые, по его словам, Элджер Хисс передал ему в 1938 году.

Среди них были более 70 страниц машинописного текста с изложением материалов Государственного департамента и четыре рукописных записки. Теперь Чемберс уже не ограничивался обвинением Хисса в принадлежности к Коммунистической партии. На этот раз речь шла о сотрудничестве с иностранной разведкой и шпионаже. По словам Чемберса, Хисс регулярно снабжал свое партийное руководство секретной правительственной информацией и даже установил связи с неким «русским полковником Быковым».

Дело принимало совершенно иной оборот. Обвиняемый в клевете, видимо, решил, что лучший способ защиты — нападение, и нанес достаточно тяжелый удар. Оказалось, что материалы, представленные Чемберсом, действительно в свое время проходили через руки служащего Государственного департамента Элджера Хисса. Следующий удар и вовсе походил на нокаут: на страницах четырех рукописных записок явно просматривался его же почерк.

Хисс был изумлен: его личные материалы в руках этого субъекта? Как, каким образом они могли оказаться у него? По совету своего адвоката он решил ходатайствовать перед судом о производстве расследования этого факта. Суд ходатайство удовлетворил и передал материалы в Министерство юстиции. Производство по иску Хисса о клевете было приостановлено.

Теперь расследованием дела Хисса параллельно занимались два органа — отдел по уголовным делам Министерства юстиции и Комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Такое направление дела озадачило Ричарда Никсона, ведь лавры избавителя отечества от опасного коммунистического агента в правительственных сферах могли увенчать кого-нибудь другого, например Александра Кэмпбелла, начальника указанного отдела и одновременно помощника генерального атторнея США по должности. Такая перспектива совершенно не входила в планы Никсона. И он принял необходимые меры.

Председатель подкомиссии Ричард Никсон отправляется на ферму Чемберса для личной встречи в неофициальных условиях. Подобная акция не предусмотрена процедурой, поэтому долгие годы хранилась в тайне и лишь спустя много лет после описываемых событий стала достоянием гласности. О чем беседовал конгрессмен с журналистом — точно неизвестно. По некоторым данным, Чемберс сообщил Никсону, что располагает новыми сенсационными доказательствами виновности Хисса[161]. Вероятно, так оно и было, поскольку председатель подкомиссии тут же составил предписание Чемберсу немедленно передать все имеющиеся у него документы по делу Хисса Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности.

На следующий день следователь Р. Страйплинг с двумя помощниками Д. Эппелем и У. Уилером произвели выемку документов. Обстоятельства, при которых было осуществлено это действие, вызвали бурную реакцию склонной к дешевым сенсациям бульварной прессы. Еще бы, ведь события развивались в популярном жанре политического детектива. Хозяин фермы привел Сграйплинга и его помощников на огород, подошел к увесистой тыкве с едва заметным надрезом и вынул из нее сверток. В нем оказались микрофильмы документов, якобы переданные ему Элджером Хиссом.

«Теперь мы раз и навсегда сможем доказать американскому народу, что, если вы имеете дело с коммунистом, вы имеете дело с агентом-шпионом», — не без удовлетворения заявил Ричард Никсон[162]. Эти слова преуспевающего конгрессмена агентство Ассошиэйтед Пресс немедленно распространило по всей стране. Дело Хисса начинало «работать» на политическую карьеру претендента на место в Белом доме.

Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности сочла собранные доказательства достаточными для передачи дела в суд. Большое жюри, однако, не нашло фактических оснований для предъявления Элджеру Хиссу обвинения в шпионаже[163]. Каких-либо следов мифического «русского полковника» даже при всем усердии сыскать не удалось. Доказательств того, что именно Хисс передал Чемберсу обнаруженные документы и другие материалы, не было, за исключением показаний самого Чемберса. Однако этого было явно недостаточно. Тогда представитель атторнетуры, функции которого в процессе выполнял Александр Кэмпбелл, потребовал привлечь Хисса к уголовной ответственности за лжесвидетельство. Фактическое основание такого решения он усмотрел в двух, по его мнению, ложных ответах, которые дал Элджер Хисс при допросе на заседании большого жюри.

Атторней А. Кэмпбелл: Передавали ли когда-либо Вы или госпожа Хисс в Вашем присутствии Виттакеру Чемберсу документы или их копии из Государственного департамента либо другого правительственного учреждения?

Э. Хисс: Никогда.

Атторней А. Кэмпбелл:.Можете ли Вы со всей уверенностью сказать, что не видели Чемберса после 1 января 1937 г.?

Э. Хисс: Да, я думаю, что могу это сказать со всей уверенностью[164].

Эти ответы атторней Александр Кэмпбелл квалифицировал как деяние, признаки которого подпадают под норму федерального уголовного законодательства о лжесвидетельстве:

«Тот, кто, принеся присягу перед компетентным судом, должностным или иным лицом, в любом случае, когда по законам Соединенных Штатов разрешается приведение к присяге, в том, что он будет давать правдивые показания и делать правдивые заявления или в том, что какое-либо подписанное им письменное показание, заявление или свидетельство правдиво, умышленно делает какое-либо заявление или подписывает какой-либо документ, которые, как ему известно, не являются правдивыми… признается виновным в лжесвидетельстве…»[165].

Большое жюри согласилось с доводами Кэмпбелла и вынесло в отношении Элджера Хисса обвинительное заключение по этому составу. Данное решение было принято большинством всего в один голос.

Судебное разбирательство уголовного дела «Соединенные Штаты Америки против Элджера Хисса» началось в федеральном суде Нью-Йорка 31 мая 1949 г. Председательствовал судья Сэмюэль Кауфмен. Во вступительном заявлении, с которым выступил обвинитель Томас Фрэнсис Мэрфи, нетрудно было усмотреть, что в активе обвинения практически нет ничего, кроме показаний Чемберса и представленных им же материалов.

— Если вы не поверите Чемберсу, — увещевал Мэрфи присяжных заседателей, — то, как объяснит вам в дальнейшем судья Кауфмен, обвинение не сможет доказать виновности подсудимого в нарушении нормы федерального уголовного законодательства о лжесвидетельстве. Доказательственное право требует по крайней мере одного свидетеля плюс доказательство, подтверждающее его показания. Если хоть один из этих элементов отсутствует, рассыпается все обвинение…[166]

Признание достаточно красноречивое. И связано оно, несомненно, с острым дефицитом достоверных доказательств в подтверждение обвинительного тезиса, что в полной мере обнаружилось во время судебного следствия. Здесь возникло несколько вопросов, от решения которых зависел исход дела.

Первый из них касался характера отношений между Хиссом и Чемберсом. Последний утверждал, что их связывала многолетняя дружба товарищей по партии, что он неоднократно бывал в гостях у Хиссов, отсюда, дескать и его осведомленность об их частной жизни. А осведомленность эта действительно производила сильное впечатление на присяжных. В самом деле, как мог совершенно посторонний, по утверждению Хисса, человек знать о том, например, что подсудимый увлекается орнитологией и нумизматикой, собирает коллекцию насекомых и гербарий растений, интересуется живописью итальянских кватроченто и американских сюрреалистов? Казалось, такого рода сведения о личности человека можно получить не иначе как находясь с ним в очень тесном духовном контакте. Подобные соображения действовали на присяжных неотразимо. Но все объяснялось весьма просто: указанные сведения Чемберс мог почерпнуть хотя бы в популярном издании «Кто есть кто?» и других подобного рода публикациях, где личность известного политического деятеля страны Элджера Хисса освещалась довольно подробно, обстоятельно и с присущим американскому обывателю интересом к частной жизни.

Когда же во время перекрестного допроса Чемберсу были заданы вопросы, ответы на которые нельзя найти в публикациях, ничего вразумительного он ответить не мог. Так, не смог бы он описать мебель в квартире Хиссов, назвать книги в их библиотеке, любимые блюда, не знал, что хозяйка дома хорошо играет на фортепиано, понятия не имел о семейных событиях, например о том, что их ребенок попал в автомобильную катастрофу, и т. д.

С другой стороны, ни один из завсегдатаев дома Хиссов никогда не видел там Чемберса. Это же показала и прислуга. Словом, решительно ничего не подтверждало заявления свидетеля о его постоянных тесных контактах с подсудимым и его семьей.

Следующая часть вопросов, обсуждавшихся на судебном следствии, касалась документов, представленных Чемберсом. Свидетель утверждал, что Хисс приносил со службы подлинные документы с подписями и печатями, которые после снятия с них копий или микрофильмов возвращались на место. Как выяснилось на суде, в тот отдел Государственного департамента, в котором работал Элджер Хисс, подлинники документов вообще не поступали, там были только копии. Что же касается подлинников, то они находились в другом подразделении, руководитель которого Джозеф Грин под присягой показал: подсудимый никогда не обращался к нему с просьбой ознакомить его с ними.

Теперь о четырых рукописных записках Хисса. Как выяснилось, в них конспективно излагалось содержание некоторых документов Госдепартамента. Чемберс утверждал, что делалось это со шпионскими целями. А вот как объяснил на суде их происхождение подсудимый Элджер Хисс:

— Количество поступавших документов было столь велико (иногда до ста в день), что мой шеф господин Сэйр возложил на меня обязанность просматривать их и в необходимых случаях делать ему краткие устные сообщения об их содержании. Для этого я составлял заметки, которыми пользовался во время доклада. После этого заметки выбрасывались за ненадобностью[167].

Осуществленная судом проверка процедуры делопроизводства в соответствующем подразделении Государственного департамента подтвердила достоверность показаний подсудимого. Кроме того, нельзя было не заметить и другого: предположение о том, что опытный разведчик, каковым, по утверждению Чемберса, был Элджер Хисс, может передавать резиденту материалы, написанные собственноручно и даже без малейших попыток изменения почерка, по меньшей мере, трудно согласуется со здравым смыслом.

К интересным выводам привело судебное исследование содержания четырех рукописных записок Хисса, представленных Чемберсом. Среди них была копия телеграммы посла Соединенных Штатов в СССР, в которой даже при самом придирчивом отношении невозможно было усмотреть ничего секретного. Поэтому не случайно посол не счел нужным ее зашифровать и отправил на обычном московском телеграфе.

Небольшую ценность для иностранной разведки мог представлять и конспект другого документа. В нем речь шла об англо-американских переговорах по вопросу о разоружении. Однако весь этот материал был полностью опубликован в газетах, так что предъявлять его в качестве доказательства шпионской деятельности можно было лишь по недоразумению или злому умыслу.

Третья и четвертая записки касались событий на Дальнем Востоке. В них Элджер Хисс законспектировал сообщение об оценке политической ситуации в указанном регионе французским послом в Японии. В подлиннике этого сообщения действительно содержалась мысль, которая могла представлять существенный интерес для разведки. Речь шла о возможности нападения Японии на Советский Союз. Но именно этот фрагмент сообщения французского посла Элджер Хисс и пропустил в своем конспекте — факт, значение которого для опровержения обвинения трудно переоценить.

Остальные машинописные копии 72 документов никакой закрытой информации не содержали вообще. Что же касается 52 кадров микрофильма, то их присяжным заседателям не продемонстрировали якобы по соображениям необходимости соблюдения режима секретности. До самого конца судебного заседания они так и остались в неведении относительно содержания микрофильмированных документов. (И лишь много лет спустя, в 1975 году, когда микрофильм стал, наконец, доступен для ознакомления, оказалось, что одна пленка была полностью засвечена, а две другие заполнены снимками документов, касающихся столь безобидных вещей, как огнетушители, спасательные плоты и парашюты. Интересно, что подлинники этих документов все эти годы хранились в открытом фонде библиотеки Бюро стандартов и доступ к ним был совершенно беспрепятственным[168]).

Вот такого рода «секретными» материалами, по утверждению Чемберса, и снабжал его подсудимый Элджер Хисс. Но даже если отвлечься от их содержания, то все равно возникает вопрос: а почему свидетель не передал полученные документы по назначению — неким «русским агентам», о которых он твердил на суде? Почему хранил долгие годы, и что это за документы — бесполезные в силу своей общедоступности для иностранной разведки, но вполне пригодные для возбуждения уголовного преследования за отрицание факта их передачи? Эти вопросы были поставлены адвокатами Хисса, но обвинение не позаботилось дать на них ответ, а судья не настаивал.

В качестве свидетелей защиты на судебном следствии выступили видные представители политической элиты Соединенных Штатов. О несомненной лояльности подсудимого говорили Государственный секретарь Дин Ачесон, сенатор Эддай Стивенсон, члены Верховного суда Феликс Франкфуртер и Стэнли Рид. Попытки обвинения доказать факт принадлежности Элджера Хисса к Коммунистической партии США не увенчались успехом. Запутался в своих показаниях на этот счет и Чемберс. Так, в начале процесса он поведал суду, что лично принимал у Хисса членские взносы, причем делал это регулярно «один раз в месяц в течение двух лет». Однако далее он незаметно для себя изменил показания; теперь он утверждал: за все время это случилось лишь «однажды», а быть может, «два-три раза»[169].

Данный пример, свидетельствующий о противоречиях в показаниях Чемберса, — не единственный. В конечном счете они стали столь вопиющими, что судья Сэмюэль Кауфмен вынужден был констатировать:

— Я насчитал девятнадцать весьма существенных противоречий в показаниях, которые свидетель Чемберс дал на заседаниях большого жюри и здесь, на судебном следствии[170].

Немалый интерес присутствующих в зале судебного заседания вызвали представленные защитой данные о личности свидетеля Виттакера Чемберса. Выяснилось, что он находится на постоянном учете в психиатрической клинике, покушался на самоубийство. Выступивший на процессе судебный эксперт Карл Бинджер, преподаватель клинической психиатрии Корнелльского университета, показал:

— В данном случае мы имеем дело с ярко выраженной патологической личностью, которой присущи бурное воображение и фантазия, любовь ко всему секретному, таинственному, к постоянной смене имен.

Это же мнение разделил и другой видный психиатр — Мейер Зелигс, который охарактеризовал показания Чемберса, положенные в основу обвинения Хисса, как результат «психопатической фобии»[171].

Итак, казалось бы, все ясно. Пять недель судебного разбирательства, во время которого были заслушаны около ста свидетелей и исследовано более 400 вещественных доказательств, не подтвердили выводов обвинения. Это было совершенно очевидно даже для представителей тех слоев населения, которые поддерживали развязанную в стране травлю коммунистов и инакомыслящих.

После полудня 7 июля 1949 г. двенадцать присяжных заседателей удалились в совещательную комнату для вынесения вердикта. Поздно вечером старшина присяжных сообщил судье, что к единогласному решению членам жюри прийти не удается. Сэмюэль Кауфмен предложил совещание продолжить и запер их в специальном помещении на ночь. У дверей встала охрана. Прошли сутки. Когда, наконец, изрядно уставшие присяжные появились в зале судебного заседания, выяснилось, что согласовать свои позиции и прийти к единому мнению они так и не смогли. В сложившейся ситуации дальнейшее продолжение обсуждения судья Кауфмен счел излишним, и властью, предоставленной ему федеральным уголовно-процессуальным законодательством, принял решение распустить весь состав жюри.

Что же произошло в совещательной комнате? Ответ на этот вопрос мы вряд ли когда-нибудь получим, поскольку ход совещания присяжных не протоколируется, а члены жюри обязаны держать его в тайне. Однако в печати промелькнули сообщения о том, что четверо присяжных выступали за вынесение оправдательного вердикта, столько же требовали осуждения подсудимого, остальные колебались[172]. В связи с этим желтая пресса обрушилась с нападками на жюри, досталось и судье Сэмюэлю Кауфмену, который, по ее мнению, не оправдал возлагавшихся на него надежд.

Второй судебный процесс по делу «Соединенные Штаты Америки против Элджера Хисса» начался 17 ноября 1949 г. и по своему сценарию во многом напоминал первый. Вместе с тем имелись и различия. На этот раз председательское кресло занял судья Генри Годдард. Он слыл человеком твердым, бескомпромиссным и не склонным к либеральным жестам в адрес коммунистов и других «подрывных элементов». Весьма своеобразным оказался состав присяжных заседателей. Среди них не было ни одного рабочего, ни одного представителя технической или творческой интеллигенции. На скамье жюри сидели четыре клерка и восемь домашних хозяек.

Перед ними предстала новая свидетельница со стороны обвинения — Эдит Мурри. Она показала, что в 30-х годах служила прислугой в доме Виттакера Чемберса в Балтиморе и неоднократно встречала там чету Хиссов, с которыми ее хозяин поддерживал дружеские отношения. По замыслу обвинения, это показание должно было опровергнуть заявление подсудимого о том, что ни он, ни его жена Присцилла никогда не бывали в доме Чемберса. Однако во время перекрестного допроса свидетельницы выяснилась любопытная деталь. Как оказалось, накануне суда сотрудники ФБР организовали ей встречу с Чемберсом и только это позволило свидетельнице после длительных колебаний «вспомнить», что она когда-то служила у него. Но вот что удивительно: если Эдит Мурри столь трудно и мучительно вспоминала своего бывшего хозяина, то гостей его она назвала сразу и без малейших колебаний.

Уже после процесса выяснилось, что свидетельница Э. Мурри никогда не проживала по тем адресам, которые она сообщила в суде, а в доме Чемберса в указанный период времени вообще не было прислуги[173].

Далее обвинитель Томас Мэрфи заявил, что располагает доказательствами, которые позволяют прояснить подробности технологии изготовления копий документов, представленных Чемберсом. По словам обвинителя, они были отпечатаны на принадлежащей Хиссам пишущей машинке фирмы «Вудсток». Однако экспертиза не подтвердила столь категоричного утверждения обвинителя. В связи с наличием как совпадающих, так и принципиально отличных индивидуальных признаков отпечатанного текста и шрифта машинки эксперт ограничился лишь вероятностным выводом о возможности их соответствия, уклонившись от однозначного вывода об их идентичности.

Тогда обвинитель подошел к рассматриваемому вопросу с другой стороны. Он стал утверждать, что филологический анализ копий документов позволяет сделать вывод, в соответствии с которым изготавливались они женой подсудимого — Присциллой Хисс. Об этом якобы свидетельствует совпадение грамматических ошибок, допущенных ею в частной переписке, с теми, что обнаружены в отпечатанных на машинке копиях. Такая постановка вопроса произвела впечатление на присяжных, показалась им убедительной. А между тем утверждение обвинителя было голословным, ведь лингвистической экспертизы текстов не производилось.

Со своей стороны защита пригласила выступить в суде известного американского психиатра доктора Генри Мэрроу. Он полностью согласился с выводами психиатрической экспертизы на первом судебном процессе и от себя охарактеризовал Виттакера Чемберса как психопатическую личность, склонную к патологической лжи и эксцентричному поведению. При этом врач особо подчеркнул наличие у свидетеля обвинения признаков параноидных идей.

Тем не менее 25 января 1950 г. после двадцатичасового совещания жюри присяжных заседателей признало подсудимого Элджера Хисса виновным по всем пунктам обвинения. Несколько дней спустя судья Генри Годдард назначил осужденному максимальное наказание, которое закон предусматривает за лжесвидетельство, — пять лет тюремного заключения[174].

Ричард Никсон воспринял это решение как свою личную победу. И к тому были серьезные основания. После процесса политический престиж конгрессмена от штата Калифорния начал резко повышаться, что в конечном счете привело его в заветное кресло в Белом доме. Но это будет еще нескоро, а пока Никсон принимал поздравления. На следующий день после оглашения приговора он получил телеграмму от директора Федерального бюро расследований Эдгара Гувера:

«Осуждением Хисса мы обязаны лишь Вашему терпению и настойчивости. Наконец-то предательство в нашем правительстве было разоблачено так, что в него все могут поверить»[175].

Защитники Хисса неоднократно обращались в различные судебные инстанции страны с ходатайством о пересмотре приговора, но неизменно получали отказ. Федеральный апелляционный суд в Нью-Йорке отказался пересмотреть дело по причине «отсутствия юридических ошибок» при производстве в суде первой инстанции. Дело дошло до Верховного суда США, но и здесь его не стали рассматривать ввиду «отсутствия конституционного вопроса». В результате 22 марта 1951 г. Элджер Хисс, у которого в этот день истекал срок освобождения под залог, вынужден был явиться в льюисбергскую федеральную тюрьму (штат Пенсильвания), где ему предстояло провести пять долгих лет.

Без ответа остался следующий вопрос: откуда все-таки у Чемберса взялись материалы, фигурировавшие в суде в качестве основных вещественных доказательств?

Ответа на этот вопрос не было ни у подсудимого, ни у его защитников, ни у кого из беспристрастных наблюдателей на данном процессе. Не дал убедительного ответа и суд. И лишь много лет спустя сам Виттакер Чемберс открыл эту тайну в своей книге «Свидетель». Как журналист и редактор он имел доступ в федеральные учреждения, в том числе и в Государственный департамент США. Согласно установленному здесь порядку все входящие документы тиражировались и рассылались в подразделения по заявкам заинтересованных должностных лиц. Невостребованные экземпляры просто выбрасывались в специальные емкости, которые раз в неделю опорожнялись, а их содержимое уничтожалось. При этом не велось никакого учета списанных экземпляров. В этих условиях не составляло ни малейшего труда заполучить любые материалы, предназначенные для уничтожения. Так документы из корзины превращались в документы из тыквы.

Судьба Виттакера Чемберса завершилась трагически. В 1961 году он покончил жизнь самоубийством. А спустя два десятилетия, уже в 80-х годах, имя лжесвидетеля снова оказалось на страницах американских газет. Специальным президентским указом он был посмертно удостоен высшей награды США для гражданских лиц — «Медалью Свободы». Кому понадобилось реанимировать память о человеке, имя которого в истории американской юстиции навсегда связано с судебными репрессиями против «подрывных элементов»? И главное — зачем?