Крупнейшие уголовные дела XX века в США

Досье № 2573 из личного архива президента

В библиотеке американского Конгресса в условиях особого режима хранения находится личный архив президента США Вудро Вильсона. Здесь собраны все наиболее ценные документы, характеризующие его личность и деятельность. Среди них досье № 2573, содержащее материалы о судебном процессе, за ходом которого американский президент следил лично. Перелистаем его страницы…

О подсудимом, судьба которого отразилась в пожелтевших от времени документах их архива Вудро Вильсона, в Соединенных Штатах написаны детективные романы и театральные пьесы, научные юридические произведения и популярные шлягеры[17]. Сегодня трудно встретить американского рабочего, который не знал бы его имени, не слышал бы его песен, ставших подлинно народными. Да и сам он теперь — человек из легенды. Имя его Джо Хилл, певец рабочего класса Америки. Это о нем вдохновенные слова Элизабет Герли Флинн: «Джо пишет песни, которые поют. Эти песни воодушевляют, внушают бодрость, искрятся юмором. Они разжигают огоньки протеста в павших духом и возбуждают жажду настоящей жизни в сердцах самых покорных рабов. Он выразил словами простую мечту «матроса, портного и лесоруба» о свободе. Не забывает он и «милой девушки с кудрями». Он отразил все черты нашей пропагандистской работы в своих песнях, начиная с задорных «Мистер Блок» и «Кейси Джонс» и кончая суровой «Если я солдатом буду… всем тиранам буду враг». Он облек идеи нашей организации в бессмертные формы — в песни народа, в его фольклор»[18].

Джо Хилл никогда не писал своих стихов и песен, сидя за письменным столом или роялем. Он скирдовал сено и плавал на судах, рыл землю и убирал городской мусор, добывал медную руду и разгружал баржи, валил лес и стоял у плавильных печей. И, быть может, именно поэтому стихи его так легко и органично ложились на мелодию труда. Их пели в колоннах демонстрантов и в рабочих пикетах, с ними шли на праздник и выходили на стачку.

Его песни походили на него самого — бодрые, жизнерадостные, веселые. И, казалось, так будет всегда. Но уже ждала свою жертву слепая игра случая, помноженная на ненависть толстосумов и безразличие сытых, которые спешили закрыть окна, когда с городских улиц и площадей раздавались рабочие песни Джо Хилла…

10 января 1914 г. в 22 часа 05 минут в дежурной части полиции города Солт-Лейк-Сити раздался телефонный звонок. Прерывающийся от волнения детский голос сообщил: «Они убили моего отца и брата… Скорее!..» Через несколько минут наряд полиции переступил порог бакалейной лавки Джона Моррисона по Саут-Уэст-Темпл-стрит № 778. Перед вошедшими предстала, быть может, заурядная для профессиональных полицейских, но нисколько не утратившая от этого своей жути картина. Среди опрокинутых ящиков и рассыпанных товаров в лужах крови лежали тела хозяина лавки и его семнадцатилетнего сына Арлинга. Джон Моррисон еще подавал признаки жизни, юноша был убит наповал.

Полицейских встретил младший сын погибшего хозяина — тринадцатилетний Мерлин. Плача и заикаясь от волнения, он рассказал, как в лавку вошли двое мужчин, лица которых были скрыты кусками красной материи. Один из них со словами «Попался, наконец!» выстрелил в отца. Тот упал. Сам он, Мерлин, испугавшись, спрятался за стойку, но так, что было видно все происходящее. Арлинг же присутствия духа не потерял: он схватил отцовский револьвер и стал стрелять. Ему удалось сделать несколько выстрелов и, как показалось Мерлину, ранить одного из налетчиков. Ответным огнем из двух стволов Арлинг был сражен.

Все произошло за несколько минут. Ничего из товаров и имущества, находящихся в лавке, нападавшие не взяли.

Осмотр близлежащей местности позволил обнаружить следы крови, которые вели от лавки через пустырь к полотну железной дороги. Здесь они терялись. Найденный большой кровяной сгусток, по заключению судебно-медицинского эксперта, свидетельствовал об огнестрельном поражении легкого, сопровождавшемся обильным кровотечением и сильным кашлем.

Составить антропологические портреты налетчиков было трудно, поскольку Мерлин несколько раз менял свои показания и давал существенно различные их описания. Это объясняли его естественным волнением во время происшествия[19]. Но в конечном счете за исходные были приняты следующие данные: оба налетчика примерно одинакового роста — около 5 футов и 9 дюймов (172,5 см), один из них темноволосый и грузный, другой — с более светлыми волосами и худощавый.

Расследование этого дела возглавил непосредственно шеф городской полиции Фред Петерс. Первая его версия исходила из предположения об убийстве из мести. Для такой постановки вопроса имелись достаточные основания. Заведение покойного Джона Моррисона в последние годы уже дважды подвергалось вооруженным нападениям. И оба раза гангстерам пришлось уйти ни с чем. В 1903 году хозяин лавки револьверным огнем отбил такое нападение, тяжело ранив одного из налетчиков. Десять лет спустя, в сентябре 1913 года, история повторилась вплоть до отдельных деталей. И снова гангстерам пришлось спасаться бегством. Причина столь успешных действий бакалейщика в чрезвычайных обстоятельствах отчасти, видимо, состояла в том, что некогда он сам служил в полиции и даже одно время слыл грозой преступного мира Солт-Лейк-Сити[20]. Естественным было предположить, что убийство мог совершить кто-либо из его бывших «клиентов». Среди последних наибольшее подозрение вызывал некто Фрэнк Вильсон, буквально за несколько дней до описываемых событий освобожденный из мест заключения, где он отбывал срок за совершение преступления, в раскрытии которого в свое время принимал участие Джон Моррисон. Подозрение усилилось после того, как выяснилось, что непосредственно после убийства на Саут-Уэст-Темпл-стрит № 778 Фрэнк Вильсон из поля зрения полиции исчез. В связи с этим был объявлен его розыск.

Вторая версия была связана с именем некоего У. Уильямса, служащего одного из местных ресторанов. Его задержали неподалеку от места совершения преступления. Приметы этого человека совпадали со словесным портретом одного из нападавших. На одежде У. Уильямса имелись многочисленные пятна бурого цвета. При личном обыске задержанного был обнаружен носовой платок со следами крови, объяснить происхождение которых он не смог.

Но все эти и некоторые другие версии были немедленно преданы забвению, когда в поле зрения полиции появился факт, который, казалось, сразу решал все проблемы.

Три дня спустя после убийства в полицию пришел доктор Фрэнк Мак-Хью, занимавшийся в городе врачебной практикой. Он сообщил, что вечером 10 января, около 23 часов, к нему обратился по поводу огнестрельного ранения груди Джозеф Хилстром, более известный в народе как Джо Хилл. Рана оказалась тяжелой: пуля прошла в дюйме от сердца, пробила левое легкое и вышла через спину. «Я спросил его, — рассказывал врач, — как он получил такое ранение. На это он ответил, что в него стреляли из-за женщины». Больше, по словам доктора, Джо Хилл не распространялся на данную тему, однако просил сохранить его визит в тайне, поскольку речь идет о чести близкого человека[21].

Начальник полиции Фрэд Петерс решил немедленно задержать Джо Хилла. Для облегчения этой операции врачу было предложено усыпить раненого. В согласованное время он сделал ему инъекцию морфия. Лишь только препарат подействовал, в палату пансионата, где лежал Джо Хилл, ворвались полицейские. О том, что произошло дальше, существуют две различные версии. Обе они зафиксированы документально.

В полицейском протоколе задержания отмечается, что как только оперативная группа вошла в палату, раненый сразу же пробудился от сна и стал лихорадочно шарить рукой под подушкой. У полицейских якобы не было сомнения в том, что эти действия совершаются в поисках оружия. Поэтому они поспешили опередить Джо Хилла: метким выстрелом он был ранен в руку, после чего схвачен и доставлен в тюремную камеру.

Совершенно иначе события, разыгравшиеся в лечебной палате, выглядят по протоколу допроса подозреваемого:

«Я находился в полусне, как вдруг был разбужен стуком в дверь. Кто-то открыл ее, и в комнату ввалились четверо с револьверами в руках. Раздался выстрел, пуля пролетела над самой моей грудью, слегка оцарапала плечо и попала в суставы пальцев правой руки, изуродовав ее на всю жизнь. Никакой необходимости стрелять не было, так как я был беспомощен как дитя и оружия при мне не было. Единственное, что спасло меня, — это то, что полицейский не очень-то владел огнестрельным оружием.

После этого меня доставили в тюрьму графства, дали койку, на которую я лег и тотчас уснул. На следующее утро я почувствовал сильную боль от ранения, попросил перевести в лазарет, но вместо этого меня увели наверх в одиночную камеру и сказали, что я обвиняюсь в убийстве и мне лучше сразу во всем сознаться. Но я понятия не имел о каком-либо убийстве, о чем я заявил им. Они продолжали настаивать, чтобы я не упорствовал, сказали, что проведут меня в лазарет и «отнесутся ко мне справедливо», если я сознаюсь. Я ответил, что не знаю ни о каком убийстве. Они обозвали меня лгуном, после чего я отказался отвечать на какие-либо вопросы. Я постепенно слабел и три или четыре дня находился между жизнью и смертью; помню, как однажды зашел один из полицейских и сказал, что, по утверждению доктора, мне осталось жить всего один час… И все же мне удалось выжить, так как я твердо решил не умирать»[22].

Какая же версия соответствует действительности? Какому протоколу верить? Сегодня, когда прошло уже столько времени, на эти вопросы трудно дать достаточно аргументированный ответ. Однако вот что показательно.

Во-первых, ни под подушкой, ни в каком-либо ином месте в палате оружия не оказалось. В связи с этим трудно предположить, что кто-то станет искать заведомо не существующее.

Во-вторых, как поверить в то, что человек, тяжело раненный в грудь пулей навылет да еще находившийся в момент задержания в состоянии наркотического сна, вызванного инъекцией морфия, представлял опасность для четырех дюжих полицейских, специально натренированных на такого рода операциях?

Возникает и ряд других подобных вопросов, но не будем пытаться восстановить обстоятельства задержания в деталях, поскольку здесь возможны лишь предположительные суждения. Кроме того, это лишило бы повествование необходимой динамики, столь присущей развитию событий в этом деле в целом.

28 января мировой судья Гарри Харпер назначил предварительное слушание дела Джо Хилла. На этой стадии уголовного процесса обвинение представляет доказательства, на основе которых судья решает вопрос о наличии или отсутствии юридических оснований для рассмотрения дела по существу в судебном заседании с участием жюри присяжных. На вопрос судьи о том, признает ли обвиняемый себя виновным, последовало твердое: «Нет, не признаю». В опровержение этого утверждения обвинение представило ряд доказательств. Но что они доказывали?

Свидетельница Вира Хансен показала, что 10 января около 22 часов она лично видела подозрительного человека, бежавшего по улице со стороны лавки Моррисона. Во время бега он находился в полусогнутом положении и прижимал обе руки к груди. Свидетельница слышала, как бегущий мужчина звал кого-то: «Боб! Боб!»

Поскольку у Джо Хилла на этой стадии процесса не было адвоката, он получил возможность воспользоваться процессуальным правом защитника на перекрестный допрос свидетеля.

Обвиняемый Д. Xилстром: Можете ли Вы опознать во мне человека, о котором Вы только что рассказали суду?

Свидетельница В. Хансен: Нет.

Обвиняемый Д. Хилстром: Можете ли Вы отождествить голос того человека с моим?

Свидетельница В. Хансен: Нет, не могу[23].

Ничего не дали обвинению и показания свидетельницы Фиби Сили, несмотря на наводящие вопросы и прямые подсказки со стороны обвинителя и даже судьи. Она сообщила суду, что незадолго до преступления видела невдалеке от бакалейной лавки двух мужчин. Один из них явно не соответствовал внешности Джо Хилла, об облике другого свидетельница говорила столь противоречиво, что это допускало различные толкования. Так, по мнению обвинителя, он совпадал с обликом обвиняемого. Однако обратимся непосредственно к ее показаниям.

Свидетельница Ф. Сили:…У него были мелкие черты лица и светлые густые волосы.

Судья Г. Харпер: То есть можно сказать, что он светлый шатен, как мистер Хилстром?

Свидетельница Ф. Сили: Да, пожалуй.

Обвиняемый Д. Хилстром: Я протестую против постановки наводящих вопросов.

Судья Г. Харпер: Протест отклоняется … Похож ли мистер Хилстром своим внешним обликом на мужчину, о котором Вы нам рассказывали?

Свидетельница Ф. Сили: Нет, я не сказала бы… Нет, это не так.

Что же в таком случае оставалось в активе обвинения? Показания тринадцатилетнего Мерлина Моррисона. Он был единственным, кто заявил, что ростом и телосложением Джо Хилл напоминает одного из налетчиков. Тем не менее судья Гарри Харпер счел такого рода предположительное высказывание подростка достаточным для предания Джо Хилла суду по обвинению в убийстве первой степени (с отягчающими обстоятельствами).

Рассмотрение уголовного дела «Штат Юта против Джозефа Хилстрома» началось 10 июня 1914 г. в суде третьего округа в Солт-Лейк-Сити. Председательствовал судья М. Л. Ритчи. Обвинение поддерживал окружной атторней Э. О. Лезервуд. Защиту осуществляли адвокаты Э. Макдугалл и Ф. Скотт. В результате длительной процедуры отбора присяжных заседателей на скамье жюри оказались три предпринимателя, два государственных служащих, два фермера, три коммивояжера и лишь двое рабочих — всего двенадцать человек. Если принять во внимание, что в те годы промышленный пролетариат составлял большинство населения Соединенных Штатов, то диспропорция его представительства в составе жюри очевидна.

Первым для дачи показаний на судебном следствии вызывается свидетель Мерлин Моррисон. Зал слушает с напряженным вниманием: важность его показаний осознается всеми. Ведь он единственный очевидец преступления. Однако свободный рассказ свидетеля об обстоятельствах убийства, видимо, не в полной мере удовлетворяет обвинителя, поскольку не дает достаточно ясного представления о субъектах преступления. Моррисону предъявляют подсудимого для опознания. И здесь ответ свидетеля недостаточно уверенный. Тогда атторней Лезервуд поспешил на помощь своему подопечному. Серия наводящих вопросов, как увидит читатель, в какой-то мере сделала свое дело.

Обвинитель Э. Лезервуд: Похож ли подсудимый своим ростом на более высокого из двух мужчин, которые ворвались в лавку в тот вечер, когда произошло убийство?

Свидетель М. Моррисон: Он, вроде, такого же роста, что и человек, который выстрелил в моего отца.

Обвинитель Э. Лезервуд: Похож ли Хилстром по своему общему облику на того, более высокого мужчину?

Свидетель М. Моррисон: Он выглядит так же.

Обвинитель Э. Лезервуд: Похожа ли форма головы подсудимого на форму головы более высокого мужчины?

Свидетель М. Моррисон: Она, вроде, такая же.

Обвинитель Э. Лезервуд: Соответствует ли общий облик этого человека облику того, который застрелил твоего отца?

Свидетель М. Моррисон: Да, сэр.

Итак, на все наводящие вопросы обвинителя получены положительные ответы свидетеля. Но означает ли это, что он опознал подсудимого как одного из субъектов преступления? Содержание приведенного фрагмента из протокола допроса Мерлина Моррисона убедительно свидетельствует о том, что это не так. Даже под очевидным психологическим давлением обвинителя свидетель не нашел тождества внешнего облика подсудимого и преступника, ограничившись заявлением об их подобии. Но такие показания сами по себе отнюдь не свидетельствуют о виновности подсудимого, в лучшем случае они могут иметь значение лишь в совокупности с другими доказательствами по делу. И окружной атторней Э. Лезервуд стал упорно их добиваться. С этой целью в зал судебного заседания вызывается уже знакомая нам свидетельница обвинения Фиби Сили.

Обвинитель Э. Лезервуд: Мужчина, который повстречался Вам, тот, что выше ростом, посмотрел Вам прямо в лицо?

Свидетельница Ф. Сили: Да.

Обвинитель Э. Лезервуд: И Вы посмотрели ему прямо в лицо?

Свидетельница Ф. Сили: Да.

Обвинитель Э. Лезервуд: Не заметили ли Вы чего-либо особенного в чертах лица этого мужчины?

Свидетельница Ф. Сили: Да, заметила.

Обвинитель Э. Лезервуд: Пожалуйста, миссис Сили, скажите своими словами, что же Вы заметили особенного в лице этого мужчины?

Свидетельница Ф. Сили: Его лицо было очень худощавое, с заостренным носом и раздутыми ноздрями. На одной стороне лица или шеи был виден какой-то изъян.

Обвинитель Э. Лезервуд: На лице или на шее?

Свидетельница Ф. Сили: Вот здесь на лице.

Обвинитель Э. Лезервуд: Что Вы имеете в виду: быть может, это был шрам?

Свидетельница Ф. Сили: Да, это было похоже на шрам.

Обвинитель Э. Лезервуд: И Вы заметили это?

Свидетельница Ф. Сили: Да, сэр.

Обвинитель Э. Лезервуд: Был ли нос у того рослого человека, которого Вы видели, заметно заострен?

Свидетельница Ф. Сили: Да.

Обвинитель Э. Лезервуд: А ноздри были особенными?

Свидетельница Ф. Сили: Да, у мужчины, которого я встретила, было заостренное лицо и явно заостренный нос, а ноздри были раздутыми…

Обвинитель Э. Лезервуд: Похож ли нос мистера Хилстрома на нос мужчины, которого Вы видели?

Свидетельница Ф. Сили: Очень похож.

Обвинитель Э. Лезервуд: Соответствуют ли шрамы, особенно на левой стороне его лица и шеи, которые Вы можете сейчас наблюдать, шрамам того мужчины, которого Вы тогда видели?

Свидетельница Ф. Сили: Да, они кажутся мне очень похожими…

Ничего более определенного обвинителю из показаний свидетельницы извлечь не удалось. Тогда на помощь ему поспешил судья.

Судья М. Ритчи: Подсудимый Хилстром столь же худощав, как мужчина, которого Вы видели в тот день?

Свидетельница Ф. Сили: Он, пожалуй, так же худощав, но его волосы…

Судья М. Ритчи (прерывает): Вы закончили Ваш ответ? Вы сказали: «так же худощав…»

Свидетельница Ф. Сили: Но волосы у него совершенно иные.

Судья М. Ритчи: Он так же худощав телом, как мужчина, которого Вы видели в тот день?

Свидетельница Ф. Сили: Я не обратила на это особого внимания.

Судья М. Ритчи: Вы не обратили внимания на худобу его тела, но лицо его точно так же худощаво, как лицо человека, которого Вы видели?

Свидетельница Ф. Сили: Точно так же.

Почувствовав, что большего от свидетельницы получить не удастся, судья поспешил прекратить допрос на этой относительно благополучной для обвинения ноте. Приходилось удовлетвориться малым: если положительно опознать подсудимого ни один из свидетелей не смог, то, по крайней мере, никто из них и не исключал такую возможность.

Далее для допроса вызывается свидетельница Вира Хансен. Как помнит читатель, во время предварительного слушания она не смогла отождествить голос убегавшего с места происшествия мужчины с голосом Джо Хилла. Здесь же после предварительных консультаций с окружным атторнеем она оказалась более покладистой. Теперь свидетельница показала, что «голос был таким же, как голос Хилстрома, который она слышала в окружной тюрьме после убийства».

Если это действительно так, то почему Вира Хансен не смогла опознать голос подсудимого «по горячим следам» во время первого допроса? И как объяснить, что консультации с окружным атторнеем «оживили» память свидетельницы настолько, что она стала давать совершенно противоположные показания? Эти вопросы остались за пределами внимания суда, впрочем, равно как и вопрос о том, возможно ли достоверное опознание по голосу, так сказать, в принципе?

Не больше доверия вызывают и показания Виры Хансен о росте человека, который пытался скрыться с места происшествия. Если на предварительном слушании свидетельница утверждала, что он бежал согнувшись, в связи с чем сказать что-либо определенное о его росте она отказалась, то на суде присутствующие услышали нечто совершенно иное.

Обвинитель Э. Лезервуд: Миссис Хансен, ответьте, пожалуйста, соответствует ли рост подсудимого росту мужчины, который, как Вы видели, бежал от лавки Моррисона?

Свидетельница В. Хансен: Точно соответствует.

Столь же противоречивые показания дали и остальные свидетели обвинения. Так, Нэтти Мэхен, которая во время предварительного слушания практически ничем не могла быть полезной суду, теперь же поведала массу подробностей и заключила свои показания так:

— …Мужчина, которого я видела убегающим, был столь же высокого роста и столь же худощав, как и мистер Хилстром.

Однако несмотря на все старания Э. Лезервуда добиться от свидетелей чего-то большего, чем указания на простое подобие убегавшего мужчины и подсудимого Д. Хилстрома, не удалось. Положительное опознание по индивидуальным признакам не состоялось.

Важное значение, несомненно, имели показания доктора Ф. Мак-Хью. Он сообщил суду, что пуля пробила тело его пациента навылет. Это значит, что она должна была остаться на месте преступления. Однако несмотря на все старания атторнея обнаружить ее не удалось. Ни первоначальный осмотр места происшествия, ни последующие осмотры, проведенные с особой тщательностью и неоднократно, не дали результата. Пули не было ни в стенах, ни в полу, ни на потолке, ни в мебели. Не могла она вылететь и за пределы помещения: окна, двери, все другие проемы оказались нетронутыми.

Какой вывод можно сделать из этих фактов? Только один: если Арлинг Моррисон действительно ранил одного из преступников, то пуля осталась в его теле. Отсюда с неизбежностью следует, что это был в любом случае не Джо Хилл, рана которого оказалась сквозной.

Теперь о характере ранения. Во время предварительного расследования доктор Ф. Мак-Хью утверждал, что его пациент был ранен пулей из револьвера, калибр которого не превышал 0,32 дюйма. Это начисто исключало версию об участии Джо Хилла в совершении рассматриваемого преступления, поскольку револьвер, из которого стрелял Арлинг Моррисон, имел калибр 0,38 дюйма. Однако на суде доктор вдруг существенным образом изменил свои показания. Теперь он утверждал, что «судя по величине раны калибр оружия превышал 0,32 дюйма и составлял приблизительно от 0,38 до 0,40 или даже до 0,41 дюйма». Что побудило Ф. Мак-Хью изменить свои показания, мы не знаем. Известно лишь, что после процесса он в течение длительного времени требовал награды в 500 долларов, обещанной губернатором штата лицу, показания которого помогут раскрыть убийство Моррисонов[24].

А был ли вообще преступник ранен на месте происшествия? Достоверный ответ на этот принципиальный для дела Джо Хилла вопрос так и не был найден в суде. Вот что показал по этому поводу единственный очевидец преступления Мерлин Моррисон:

— Когда отец упал, мой брат потянулся к полке около ледника… Там лежал револьвер, и он схватил его. Затем, проявляя большое самообладание, брат подбежал к месту, где стояли весы, и выстрелил. Мне кажется, он попал в одного из преступников…

Обратим внимание на это «мне кажется». Полной уверенности у очевидца, следовательно, не было.

Далее. Если бы Арлинг Моррисон действительно ранил одного из нападавших, то логично было бы предположить, что на месте происшествия останутся следы крови. Однако несмотря на весьма тщательный осмотр помещения ничего подобного на том месте, где стояли преступники, обнаружить не удалось. Правда, такие следы были найдены на улице, недалеко от бакалейной лавки. Но судебный эксперт Харрис, исследовавший соскобы с тротуара, не смог дать положительного заключения о принадлежности этой крови человеку. Он установил лишь видовую ее принадлежность «одному из млекопитающих»[25]. Как выяснилось на суде, со значительной степенью вероятности можно было предположить, что это кровь раненой собаки. Таким образом, и по данному вопросу позиция обвинения уязвима.

Однако в каждом подобном случае на помощь обвинителю фактически приходил — кто бы вы думали? — защитник! Эта парадоксальная ситуация стала столь очевидной, что на десятый день процесса Джо Хилл попросил слова для внеочередного заявления:

— У меня здесь три обвинителя, — сказал он, указывая на атторнея и двух защитников, — и я хочу избавиться от двух из них. Мистер Скотт и мистер Макдугалл, вы видите эту дверь? Так сделайте милость, уходите! Вы мне больше не нужны.

Однако адвокаты покидать зал судебного заседания не торопились. Ведь отвод, заявленный им подсудимым, изрядно подрывал их престиж и в будущем мог иметь труднопредсказуемые последствия для адвокатской карьеры. После минутного замешательства один из них нашелся:

Защитник Ф. Скотт: Мы находимся здесь по приказанию суда.

Подсудимый Д. Хилстром: Но разве я не вправе отвести своих защитников?

Судья М. Ритчи: Да, Вы вправе это сделать, но я попросил защитников остаться здесь на некоторое время для помощи суду. Поэтому они будут продолжать перекрестный допрос свидетелей. Вам также предоставляется такое право.

Словом, вопреки волеизъявлению подсудимого назначенные судом адвокаты продолжали участвовать в процессе, хотя их процессуальная позиция не всегда соответствовала интересам подзащитного, а подчас даже шла с ними вразрез. Поэтому подсудимый через своих товарищей из денверского отделения организации «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ), которые взяли на себя финансовую сторону вопроса, пригласил в качестве защитников видных адвокатов — Нельсона Хилтона и Сорена Кристиансена. Они имели значительный опыт участия в такого рода процессах и охотно согласились. Правда, Н. Хилтон в силу ряда обстоятельств не смог своевременно приступить к делу, зато с появлением в зале судебного заседания С. Кристиансена позиции защиты значительно усилились. Даже практически бесполезные ранее адвокаты Ф. Скотт и Д. Макдугалл в его присутствии стали проявлять заметную активность.

В ходе дальнейшего судебного следствия удалось установить ряд дополнительных фактов, свидетельствующих о невиновности подсудимого. Так, эксперт защиты Э. Миллер засвидетельствовал, что рана на теле Джо Хилла причинена пулей со стальной оболочкой, в то время как пистолет Арлинга Моррисона, из которого был ранен один из нападавших, заряжался свинцовыми пулями. Установление этого факта полностью опровергало всю концепцию обвинения. Однако судья М. Ритчи не допустил такого поворота дела. Он поспешил дисквалифицировать эксперта по мотивам его некомпетентности и предложил присяжным заседателям не учитывать его показания при решении вопроса о виновности подсудимого.

Столь же бесцеремонно судья поступил и с показаниями другого эксперта защиты доктора М. Бира. Тот установил, что пуля, поразившая подсудимого, попала в грудь, пробила легкое и вышла под лопаткой. Но пулевые отверстия в пиджаке Джо Хилла оказались примерно на четыре дюйма ниже раны. Доказательственное значение этого факта состоит в возможности достаточно точно определить положение тела подсудимого в момент выстрела и сравнить эти объективные данные с показаниями очевидца преступления Мерлина Моррисона. Совершенно очевидно, что расположение пулевых отверстий на одежде значительно ниже раны могло иметь место лишь в том случае, если Джо Хилл стоял с поднятыми вверх руками. Но, как показал свидетель-очевидец, ни один из преступников не находился в таком положении. Поэтому совершенно естествен был интерес защиты к данным, которые доктор М. Бир сообщил суду.

Защитник С. Кристиансен: Не находите ли Вы, доктор, что в положении, когда руки подсудимого подняты вверх, пулевые отверстия в его пиджаке точно соответствуют обнаруженной на теле ране?

Эксперт М. Бир: Да, это так.

Защитник С. Кристиансен: Не значит ли это, доктор, что пуля могла поразить его лишь в тот момент, когда он находился в вертикальном положении с поднятыми вверх руками?

Обвинитель Э. Лезервуд: Я протестую против такой постановки вопроса.

Судья М, Ритчи: Протест принимается.

В итоге, благодаря объединенным усилиям обвинителя и судьи, важнейший для правильного решения судьбы подсудимого вопрос так и остался без ответа.

Выслушав еще ряд второстепенных свидетелей, суд предложил подсудимому дать показания по своему делу. Однако Джо Хилл отказался. Еще накануне суда он заявил, что скорее предпочтет умереть, чем раскрыть имя и бросить тем самым тень на репутацию женщины, из-за которой в него стреляли[26].

На этом судебное следствие было окончено и суд приступил к прениям. Первым выступил защитник Д. Макдугалл. В своей речи он, в частности, сказал:

— Я не знаю, как его ранили, но я уверен, что его ранили не в лавке Моррисона. В то же время отказ Хилла прояснить данный вопрос не может быть использован против него. Подсудимый не обязан доказывать свою невиновность; дело обвинения доказать его виновность… Все обвинение на этом процессе построено на косвенных доказательствах. Но в этом случае улики в пользу обвинения должны составить единую цепь. Крепость этой цепи определяется крепостью ее слабейшего звена, а поэтому в случае, если обвинение оставило хотя бы одно звено незавершенным, присяжные должны признать подсудимого невиновным.

Далее с защитительной речью выступил адвокат С. Кристиансен. Он подробно охарактеризовал всю систему исследованных судом доказательств, особое внимание сосредоточив на отсутствии у подсудимого мотивов к совершению преступления:

— Помните об этом, господа, когда вы уйдете совещаться в комнату присяжных. Если вы не установите мотива убийства, а это едва ли возможно, поскольку обвинение не привело на этот счет никаких доказательств, вам придется оправдать подсудимого.

В своей обвинительной речи атторней Э. Лезервуд напомнил присяжным, что Джо Хилл является видным деятелем ИРМ — организации, которая, по его словам, обнаруживает явную склонность к отрицанию существующего социально-экономического порядка и приверженность к анархии. С пафосом чиновного негодования обвинитель заклеймил подсудимого как «изверга», «паразита», «подстрекателя к бунту». Такого рода выражения, вообще не принятые в приличном обществе, в данном случае свидетельствовали еще и о явном неуважении профессионального юриста к неустанно провозглашаемому американской юриспруденцией принципу презумпции невиновности. В заключение своей речи атторней Э. Лезервуд поведал присяжным, что одним из основных доказательств виновности подсудимого считает его отказ объяснить обстоятельства, при которых он получил огнестрельное ранение в грудь[27].

В связи с последним фрагментом обвинительной речи атторнея защитник Ф. Скотт заявил протест. В его обоснование адвокат сослался на норму уголовно-процессуального законодательства штата Юта, предусматривающую, что «упущение или отказ подсудимого дать показания не должны истолковываться в ущерб ему и использоваться против него при производстве по делу в суде».

В напутственном слове, с которым обратился судья к присяжным заседателям перед их удалением на совещание, основное внимание было уделено истолкованию системы косвенных доказательств, на которых основано обвинение. При этом судья отверг соображения защиты на этот счет и проинструктировал присяжных в том смысле, что «одно слабое звено в цепи косвенных доказательств не обязательно влечет за собой крушение всего основанного на этой цепи обвинения».

С этой инструкцией присяжные удалились в совещательную комнату. Почти восемнадцать часов спорили члены жюри. Наконец, утром 27 июня 1914 года был оглашен вердикт:

«Мы, присяжные, заседавшие по делу «Штат Юта против Джозефа Хилстрома», считаем подсудимого виновным в тяжком убийстве первой степени, которое ему инкриминировалось в обвинительном акте».

«Ни один мускул не дрогнул на лице Джо Хилла», — отмечал очевидец[28].

Две недели спустя состоялось последнее заседание суда первой инстанции, созванное специально для определения меры наказания и оглашения приговора. Эта процедура не заняла много времени. Судья М. Ритчи объявил, что признанный виновным судом присяжных Джозеф Хилстром приговаривается к высшей мере наказания. В то время уголовно-процессуальное законодательство штата Юта предоставляло осужденному право выбора вида смертной казни. Судья предложил Джо Хиллу альтернативу — расстрел или повешение.

— Предпочитаю расстрел, — ответил осужденный. — В меня уже столько раз стреляли в прошлом, что, думаю, выдержу и на этот раз.

Согласно кивнув, судья огласил приговор:

«По приговору настоящего суда Вы, Джозеф Хилстром, препровождаетесь в распоряжение начальника тюрьмы штата для содержания там до 4 сентября 1914 года. В этот день между восходом и заходом солнца Вы будете расстреляны шерифом графства Солт-Лейк на тюремном дворе»[29].

Весть о приговоре мгновенно распространилась среди рабочих штата Юта и далеко за его пределами. По всей стране создавались отделения Комитета защиты Джо Хилла. С призывом не допустить расправы над пролетарским поэтом выступили многие видные деятели американского рабочего движения — от ветерана Уильяма Хейвуда[30] до совсем еще юной Элизабет Флинн[31]. Солидарность с американскими трудящимися в их борьбе против тенденциозного приговора рабочие Англии и Канады выразили движением за спасение Джо Хилла. Немедленного освобождения осужденного потребовали профсоюзы Австралии. «До тех пор пока наше требование не будет удовлетворено, — отмечалось в их послании губернатору штата Юта Спрэю, — мы установили полный бойкот на товары американского происхождения»[32]. Движение в защиту рабочего поэта приобретало поистине глобальные масштабы.

Ближайшим результатом этого стала отсрочка исполнения приговора, что дало возможность адвокатам осужденного основательно подготовиться к предстоящим юридическим баталиям в вышестоящих судебных инстанциях. В апелляционной жалобе, которую защитники направили в Верховный суд штата Юта, отмечалось:

«…Мы полагаем, что убедительно показали следующее: ни один из свидетелей с необходимой достоверностью не опознал подсудимого; никакого мотива к совершению преступления из материалов дела усмотреть невозможно, хотя в такого рода делах мотивация имеет важное, а подчас решающее значение; показания, заслушанные судом по данному делу, не образуют фактических оснований для вынесения обвинительного вердикта; предусмотренный законом процессуальный порядок производства в суде был нарушен тем, что все споры сторон происходили в присутствии присяжных, а подсудимый длительное время фактически был лишен права на защиту; судья дал не основанную на требованиях доказательственного права инструкцию присяжным по вопросам толкования системы косвенных доказательств. В силу всего изложенного покорнейше обращаем внимание суда на то, что по отношению к подсудимому была допущена явная необъективность, что требует отмены обвинительного вердикта»[33].

Однако Верховный суд штата Юта не усмотрел в деятельности суда первой инстанции под председательством М. Ритчи юридических ошибок. В связи с этим апелляция зашиты была отклонена, а приговор оставлен без изменений.

Следующая юридическая возможность продолжить борьбу была связана с обращением в Совет по помилованию. Защитники обратились в этот орган с ходатайством о смягчении приговора. В обоснование своего ходатайства они сослались на известное в юридической практике положение о том, что вердикты, вынесенные на основании одних только косвенных доказательств, зачастую оказываются ошибочными. Необходимо время, чтобы эта ошибка вскрылась и истина восторжествовала. Но у приговоренного к смерти нет такого времени в резерве. Отсюда очевидный вывод: осужденный на основе косвенных доказательств не должен приговариваться к высшей мере наказания.

Такая постановка вопроса защитниками неожиданно вызвала возражения со стороны подсудимого. Он считал оскорбительным для себя ходатайствовать о смягчении наказания и настаивал на отмене приговора и назначении нового судебного разбирательства:

— Я добиваюсь не смягчения наказания, а полного и безусловного оправдания. Я не хочу помилования — это унизительно. Я вправе рассчитывать на оправдание судом присяжных. На новом процессе я сумею доказать свою невиновность. Хочу разоблачить те темные дела, которые творятся в зале суда. Если же мне будет отказано в новом судебном разбирательстве, то мне нечего больше сказать.

В ответ на это осужденному любезно разъяснили, что Совет по помилованию не вправе отменять приговор суда первой инстанции и назначать новое судебное разбирательство. Защитникам же напомнили: после вынесения обвинительного вердикта бремя доказывания переходит на осужденного. Поэтому если защита ходатайствует о смягчении меры наказания, то необходимо представить новые доказательства, которые еще не были предметом рассмотрения в суде. А поскольку доказательства представлены не были, то и ходатайство защитников удовлетворению не подлежит. Таким образом, и здесь попытки добиться изменения приговора к успеху не привели.

Становилось все более очевидным, что юридическая процедура борьбы за спасение жизни Джо Хилла неэффективна. В сложившейся ситуации сторонники осужденного решили использовать дипломатические каналы. Основанием для этого послужил тот факт, что Джо Хилл несмотря на длительное проживание на территории Соединенных Штатов оставался шведским подданным. Поэтому Комитет по его защите обратился с ходатайством о помощи к посланнику Швеции в США В. Экенгрену. Тот попытался через Государственный департамент добиться отсрочки приведения приговора в исполнение и пересмотра дела. Однако внешнеполитическое ведомство Соединенных Штатов предпочло не вмешиваться, сославшись на то, что рассмотрение такого рода вопросов не относится к его компетенции. Тогда В. Экенгрен обратился непосредственно к губернатору штата Юта Спрэю. Письмо шведского посланника представляет несомненный интерес как отражение реакции международной общественности на процесс Джо Хилла:

«Я ознакомился с делом Хилстрома… и нахожу, что, хотя процедура судопроизводства, возможно, и не была нарушена, о чем я не могу судить с достаточной компетентностью, доказательства, на которых построено обвинение, по моему мнению, слишком слабы, чтобы служить основанием для вынесения смертного приговора. Доказательства эти являются, в лучшем случае, лишь косвенными, и хотя, как мне известно, были прецеденты, когда обвинение по преступлениям, наказуемым смертной казнью, строилось на таких именно доказательствах, я считаю подобный образ действий весьма опасным. Насколько я понимаю, обвинение обязано доказать вину подсудимого. В данном случае дело представляется следующим образом: бремя доказывания лежало на подсудимом, он был обязан доказать, каким образом был ранен и т. д. Его отказ дать показания был фактически, пусть и не нарочито, использован судом и присяжными против него. Кроме того, если бы даже было доказано, что Хилстром был одним из тех двоих, кто вошел в лавку, на мой взгляд, это бы еще не означало, что стрелял именно он. Хилстром мог находиться в лавке и тем не менее не стрелять и не иметь никаких намерений этого делать. Выстрелы могли быть произведены другим человеком. Серьезные сомнения вызывает также вопрос о мотивах убийства. Какие мотивы могли быть у Хилстрома? По имеющимся данным, он находился в Солт-Лейк-Сити лишь короткое время и вряд ли мог за этот срок нажить себе таких врагов, в которых был бы готов стрелять. На основании сведений, имеющихся у меня об этом человеке, я прихожу к выводу: хотя Хилстром, быть может, и радикал, и несколько высокомерен, он вел сравнительно честный образ жизни, а поэтому и грабеж, как мотив к преступлению, вряд ли кажется более резонным, чем простая злоба.

Сегодня я получил по телеграфу указание от своего правительства добиваться нового пересмотра дела и от имени его и моего собственного вновь весьма настоятельно прошу Вас рассмотреть вопрос хотя бы об отсрочке казни.

Позвольте заверить Вас: я вполне понимаю, что письмам и призывам, исходящим от многих взволнованных людей из разных районов страны, нельзя придавать особенно большого значения, и тем не менее лишать человека жизни, если его виновность вызывает хотя бы малейшие сомнения, — дело чрезвычайно серьезное»[34].

Ознакомившись с этим письмом, губернатор штата Юта Спрэй счел излишним всякий дипломатический этикет и ответил шведскому посланнику с прямотой армейского капрала:

«Суд присяжных заседателей, рассматривавший дело Хилстрома, Верховный суд штата, пересматривавший его в апелляционном порядке, Совет по помилованию, изучавший все собранные данные в их совокупности, могут лучше судить об этом деле, чем кто-либо другой, не знакомый с его материалами и подлинными обстоятельствами»[35].

Это означало полный и окончательный отказ заняться делом Джо Хилла по существу. Но шведский посланник оказался не из тех, кого можно одернуть столь беспардонным образом. Он обратился непосредственно к президенту США Вудро Вильсону. Спустя непродолжительное время на имя губернатора штата Юта из Вашингтона ушла телеграмма, подписанная главой Белого дома:

«Покорнейше прошу отсрочить, если возможно, казнь Джозефа Хилстрома, который, насколько мне известно, является подданным Швеции, до тех пор, пока шведскому посланнику не представится возможность полностью изложить Вашему превосходительству свои соображения по этому делу»[36].

Вмешательство президента обеспечило осужденному на смертную казнь еще несколько месяцев жизни. Приведение приговора в исполнение было отсрочено до очередного заседания Совета по помилованию, назначенного на 16 октября 1915 г. В этот день было оглашено обращение шведского посланника В. Экенгрена к членам Совета:

«…Я еще больше убедился, что материалы по делу осужденного Джозефа Хилстрома не дают оснований применить к нему высшую меру наказания… Исходя из слабости доказательств, которые в лучшем случае являются лишь косвенными, я позволю себе не только от моего собственного имени, но и от имени моего правительства обратиться к Вам, г-н губернатор, и через Вас ко всем членам Совета по помилованию с настоятельной просьбой смягчить приговор моему несчастному соотечественнику, хотя бы во имя человечности и международной вежливости, общепринятой между дружественными странами»[37].

Но и на этот раз Совет по помилованию был непреклонен. Отсрочка приведения приговора в исполнение была отменена, казнь назначена на 19 ноября.

За несколько дней до этой роковой даты на рабочий стол президента США Вудро Вильсона в Белом доме легла телеграмма, подписанная участниками массового митинга в Сиэтле, созванного по инициативе Американской федерации труда, Социалистической партии, организации «Индустриальные рабочие мира» и других крупнейших организаций, представляющих все слои трудящихся страны. В этом документе говорилось:

«Считаем подлинным издевательством, что горстка таких людей, как члены Совета по помилованию, в состоянии противопоставить свое предвзятое мнение общественному мнению и послать на смерть такого человека, как Джозеф Хилстром. И это делается в то время, когда высший суд миллионов людей во всем мире считает, что судебное разбирательство по его делу не было справедливым. Обвинители не привели достаточных улик, дающих основание убить даже собаку. Если Джозефа Хилстрома, несмотря ни на что, казнят, то вместе с ним в сердцах миллионов рабочих погибнут и те немногие остатки уважения к капиталистической системе и ее учреждениям, которые еще сохранились. Клянемся сделать все, что в наших силах, чтобы свергнуть систему, в которой возможны подобные подлости. Обращаемся к Вам с просьбой предотвратить казнь»[38].

Это было уже нечто более весомое и убедительное, чем обращение шведского посланника. За этой телеграммой президент увидел миллионы американских трудящихся, игнорировать мнение которых было опасно. Во всяком случае Вудро Вильсон, явно не желая обращать гнев значительной части населения страны на себя лично, тут же телеграфировал губернатору штата Юта:

«Убедившись в серьезности данного дела, я, несмотря на испытываемые мною колебания, вновь настоятельно прошу Ваше превосходительство обеспечить справедливость и полностью пересмотреть дело Джозефа Хилстрома»[39].

Получив это послание президента, губернатор Спрэй срочно вызвал на совещание членов Верховного суда штата Маккарти, Фрика и Строупа. По их совету в Белый дом на имя президента Вильсона была отправлена телеграмма следующего содержания:

«Ваше вмешательство в это дело, возможно, придало ему чрезмерное значение. Поступление тысяч угрожающих писем с требованием освободить Хилстрома, вне зависимости от того, виновен он или нет, возможно, также придает ему особую важность. Но для штата Юта значение этого дела заключается лишь в установлении, после справедливого и беспристрастного суда, виновности преступника, совершившего одно из самых зверских убийств в истории нашего штата… Что касается Вашей просьбы относительно пересмотра дела в интересах справедливости, то позвольте решительно заявить: мнение, содержащееся не только в Вашем послании ко мне, но также в Вашем послании председателю Американской федерации труда, что разбирательство по делу осужденного в судах нашего штата не было справедливым, лишено оснований»[40].

Этот отказ оборвал последнюю надежду, которая еще теплилась в душе приговоренного к смерти. На рассвете 19 ноября 1915 г. Джо Хилл был расстрелян. В его камере нашли клочок бумаги, на котором твердым мужским почерком было написано: