«Мы прожили не напрасно…» (Биография Карла Маркса и Фридриха Энгельса)

Преклонный возраст не мешал Энгельсу с удивительной духовной свежестью и живостью наблюдать и анализировать новые явления, обнаружившиеся в экономике и политике капиталистических стран в конце 80 – начале 90-х годов. На эти оценки позднее ссылался в своих работах Ленин и с глубоким уважением констатировал: «Здесь взято самое основное в теоретической оценке новейшего капитализма, т.е. империализма, именно, что капитализм превращается в монополистический капитализм». Энгельс сумел поэтому «предвосхитить в известной степени задачи нашей, империалистской, эпохи»[401].

Империализм надвигается

Работа над третьим томом «Капитала» особенно побуждала Энгельса внимательно следить за всеми изменениями в капиталистической экономике того времени. Не только в примечаниях и дополнениях к Марксовой рукописи фиксировал он свои наблюдения. В целом ряде других работ и специальных статей Энгельс обогащал политическую экономию рабочего класса. Что же он наблюдал?

Он установил в сфере производства и обмена растущую концентрацию и централизацию капитала. «Производство, которое ведется отдельным предпринимателем… все больше и больше становится исключением. Капиталистическое производство, ведущееся акционерными обществами, это уже больше не частное производство, а производство в интересах многих объединившихся лиц. Если мы от акционерных обществ переходим к трестам, которые подчиняют себе и монополизируют целые отрасли промышленности, то тут прекращается не только частное производство, но и отсутствие планомерности»[402] (во всяком случае, внутри трестов, хотя вообще определяющей остается анархия производства).

Капиталистическая практика и по сию пору доказывает, что капитализм, в том числе и государственно-монополистический, не в состоянии осуществлять планирование социальных и экономических процессов в масштабах всего общества. В возникновении монополий Энгельс увидел определяющую тенденцию развития капитализма на исходе XIX столетия.

Эту высокую степень обобществления производства Энгельс обозначил как новую качественную ступень в подготовке материальных условий для создания социалистического общества. С известной долей иронии он отмечал, что «монополией… самым обнадеживающим образом подготовляется будущая экспроприация всем обществом, нацией»[403]. Кроме того, он показал, что общественные противоречия должны чрезвычайно обостриться с появлением трестов. «Ни один народ не согласился бы долго мириться с производством, руководимым трестами с их неприкрытой эксплуатацией всего общества небольшой шайкой лиц, живущих стрижкой купонов»[404]. Таким образом, монополизация капиталистического хозяйства ускоряет вызревание материальных предпосылок и объективных условий для социалистической революции.

Конечно, Энгельс не мог в то время, когда империализм только складывался, представить монополистический капитализм как систему и проанализировать его значение для пролетарской классовой борьбы. Это предстояло сделать Ленину. Но ленинская высокая оценка теоретических достижений Энгельса и творческая переработка его положений доказывают – вопреки всем попыткам буржуазных идеологов противопоставить Ленина Марксу и Энгельсу, – что Ленин обеспечил преемственность и дальнейшее развитие воззрений основоположников научного коммунизма.

Против гонки вооружений и военной угрозы

С середины 80-х годов Энгельс все энергичнее работал над проблемой угрозы войны и задачами рабочего класса в борьбе за мир. Вместе с Марксом он установил в свое время, что капиталистическая система эксплуатации человека человеком является в то же время системой истребления человека человеком в результате опустошительных войн. Как и предсказывали Энгельс и Маркс во время франко-прусской войны 1870 – 1871 гг., аннексия Эльзаса и Лотарингии Германской империей послужила ядром будущей войны, которая неизбежно должна была принять европейские масштабы. Ускоряющаяся гонка вооружений между европейскими державами, возглавлявшаяся гогенцоллерновской империей, подтверждала этот прогноз. К тому же международное положение обостряли разные темпы развития отдельных капиталистических государств – типичная черта империализма.

Энгельс с большой озабоченностью следил за этим процессом. Он побуждал своих друзей в международном рабочем движении выработать во взаимных дискуссиях альтернативу политике правящих классов, политике, ведущей к войне. И, как обычно в подобных случаях, он нашел верное решение.

Если в 1848 г. Маркс и Энгельс пропагандировали революционную войну против царской России как главного оплота европейской реакции, то теперь у Энгельса преобладала мысль о том, что хотя мировая война и поколеблет власть правящих классов, но в результате вспышки национализма и шовинизма затруднит победное шествие рабочего движения. Из этого Энгельс делал вывод, что рабочее движение, как и народы вообще, для своего развития непременно нуждается в мире, ибо в мирных условиях организованный революционный пролетариат сможет наилучшим образом подготовиться к борьбе за завоевание политической власти. Борьба за мир, за право на жизнь – самое первое из человеческих прав – стала вследствие этого окончательно неотъемлемой составной частью борьбы за социализм.

Конечно, у Энгельса, как в дальнейшем и у всех марксистов, речь ни в коем случае не шла о мире любой ценой, о таком мире, при котором, например, народ находится под пятой завоевателей. Выступления Энгельса за мир и его обеспечение не имели ничего общего с бессильным пацифизмом. Так же как и борьбу за демократию, борьбу за сохранение мира Энгельс рассматривал как составную часть борьбы за социализм и коммунизм, потому что только при социализме и коммунизме навсегда могут быть обеспечены демократия и мир.

Когда в середине 80-х годов Энгельс анализировал международное соотношение сил, исследования привели его к выводу, что «для Пруссии – Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы… Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, – сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент… крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, – крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса»[405].

Эти строки Энгельс писал в 1887 г., за 27 лет до начала первой империалистической мировой войны и за 30 лет до Великой Октябрьской социалистической революции.

Когда в начале 90-х годов отношения между Германией и Францией вновь опасно обострились, Энгельс в статьях и письмах мобилизовывал международное рабочее движение на организацию фронта против военной политики эксплуататоров. Мир, подчеркивал он, в обозримое время может привести революционное рабочее движение к победе. «Война же, – писал Энгельс, имея в виду Германию, – принесет ей либо победу через два-три года, либо полный разгром, от которого она не оправится по крайней мере лет пятнадцать – двадцать. При таких обстоятельствах немецкие социалисты должны были бы прежде лишиться рассудка, чтобы предпочесть войну, в которой все будет поставлено на карту, верной победе, обеспеченной им при сохранении мира»[406].

Развитые Энгельсом идеи о долге рабочего класса предотвратить угрозу войны были восприняты социалистическими партиями. Как учредительный конгресс II Интернационала в 1889 г., так и международные социалистические рабочие конгрессы в Брюсселе в 1891 г. и Цюрихе в 1893 г. выразили отношение пролетариата к усиливающейся угрозе войны. Они вскрывали общественные причины войны и классовый характер милитаризма, нацеливали международный рабочий класс на борьбу против гонки вооружений и опасности новой войны. Празднование 1 мая революционным пролетариатом все явственнее связывало призыв к международной солидарности с решительным призывом к миру, с борьбой против военных приготовлений всякого рода.

Первая социалистическая программа разоружения

Когда в 1892 – 1893 гг. юнкерско-буржуазное немецкое правительство потребовало у рейхстага утверждения нового огромного повышения военных расходов, Фридрих Энгельс опубликовал в «Vorwärts» («Вперед»), новом центральном органе Германской рабочей партии, статью. Уже ее название привлекло всеобщее внимание: «Может ли Европа разоружиться?» Призыв к разоружению, исходивший от социалиста? Это было ново, но, как показывает статья, подход к делу был очень серьезным и столь же реалистичным, как и – с исторической точки зрения – оптимистичным.

Прежде всего на основании детальных данных и цифр Энгельс в своей статье доказал, что у Германской империи не было никакой военной необходимости все больше увеличивать свои вооруженные силы. И если это все-таки происходило, то не по военным, а по политическим причинам: «…армии предназначаются не столько для защиты от внешнего врага, сколько от внутреннего»[407].

Энгельс предложил европейским великим державам конкретную программу разоружения, отвечавшую взаимной потребности в безопасности. Конечно, он понимал, что такое ограничение вооружений, основывавшееся на взаимной договоренности, могло быть достигнуто только в результате решительной борьбы всех народов, которым угрожал молох милитаризма, а его соблюдение требовало беспрестанного строгого контроля со стороны народных масс.

Каков бы ни был непосредственный повод, побудивший Энгельса написать эту статью, она содержит ряд положений, которые сохраняют свое значение и для нынешней борьбы рабочего класса против гонки вооружений. Энгельс указывал на то, что борьба за разоружение имеет общедемократический характер, что она представляет собой движение, в котором рабочий класс должен взять на себя инициативу и которое должен возглавить, ибо оно, как не многие другие движения, способно охватить самые широкие слои населения. Это, писал Энгельс, возможно и необходимо, потому что именно на широких слоях населения «почти исключительно лежит обязанность поставлять массу солдат и платить основную часть налогов…»[408]. Сегодня данная проблема стала еще актуальнее, ибо наличие в руках империалистов ядерного оружия и других видов оружия массового уничтожения сделало проблему разоружения вопросом жизни и смерти для народов. Конечно, сегодня благодаря существованию реального социализма и массового международного движения за мир имеются значительно более благоприятные возможности для успешной борьбы за разрядку, разоружение и сохранение мира.

Весьма актуально и то обстоятельство, что Энгельс предлагал поэтапное разоружение. В отличие от пацифистских иллюзий и в противоположность сектантским взглядам, сводившим вопрос разоружения к жесткой формуле «все или ничего», Энгельс исходил из совершенно реалистического анализа политического и военного соотношения сил. Он требовал в борьбе за разоружение шаг за шагом ставить очередные достижимые цели, не отказываясь при этом от конечной цели. Как ни незыблемо было требование всеобщего и полного разоружения, важно было также ставить и осуществлять частичные задачи в этой борьбе, чтобы на основе достигнутых успехов вовлекать все большее число людей в борьбу против гонки вооружений и военной угрозы, вселять в них новые силы, мужество и уверенность в своих силах.

Хотя Энгельс рассматривал борьбу против гонки вооружений как международную задачу, он подчеркивал в своей статье, что на немецкий народ и немецкое рабочее движение возлагается в ней особая ответственность. Пророческим предостережением звучат его слова о том, что Германия должна была бы «быть застрельщиком в деле разоружения, как это по праву положено стране, которая подала сигнал к вооружению»[409].

Непременной предпосылкой координированных действий международного рабочего движения против гонки вооружений и угрозы войны Энгельс считал постоянное укрепление и практическое осуществление пролетарского интернационализма. Он исходил из того (и история вполне подтвердила правильность его точки зрения), что для отдельных национальных отрядов международного рабочего движения необходимо сознательно включать свою революционную борьбу в борьбу рабочих всех стран. Он писал Полю Лафаргу:

70-й день рождения

В ноябре 1890 г. Энгельсу исполнилось семьдесят лет. В преддверии этого события ему довелось испытать большую радость и глубокое горе.

Он мог радоваться победе немецкой социал-демократии над исключительным законом против социалистов и над духовным отцом этого закона – Бисмарком. Радостью для него была внушительная демонстрация международного пролетариата по случаю 1 мая 1890 г. На учредительном конгрессе II Интернационала в 1889 г. его делегаты постановили ежегодно отмечать 1 мая «большой международной манифестацией»[411] за восьмичасовой рабочий день, за законы об охране труда, против планов подготовки войны и военных провокаций эксплуататорских классов. Так родился международный праздник и день борьбы рабочего класса.

Энгельс участвовал в подготовке лондонских рабочих к первой майской демонстрации. Так как 1 мая не удалось организовать повсеместного прекращения работы, демонстрация состоялась в воскресенье 4 мая в богатом традициями Гайд-парке в центре Лондона. На Энгельса она произвела, как он воодушевленно писал Августу Бебелю, «грандиозное» впечатление. «Я был, – сообщал он, – на четвертой трибуне (большая грузовая платформа) и мог охватить взглядом лишь пятую или восьмую часть всей массы. Но насколько хватало глаз, видно было одно сплошное море голов. Присутствовало 250 – 300 тысяч человек, из них свыше трех четвертей составляли рабочие – участники демонстрации. Эвелинг, Лафарг и Степняк выступали с речами с моей трибуны – я был только зрителем»[412]. Энгельс завершил свой подробный рассказ словами: «Я сошел со старой платформы с высоко поднятой головой»[413].

К радости от успехов революционного пролетарского движения примешивалось личное горе. Внезапно заболела Ленхен Демут, а 5 ноября Энгельс писал Ф.А. Зорге: «Вчера днем после непродолжительной и не очень мучительной болезни тихо скончалась моя добрая, дорогая, верная Ленхен. Мы прожили с ней в этом доме семь счастливых лет. Мы были двое последних из старой гвардии времен до 1848 года. Теперь я снова остался один. Если в течение долгих лет Маркс, а в эти семь лет я мог спокойно работать, то этим мы в значительной степени обязаны ей… Мне также сильно будет недоставать ее исключительно тактичных советов в партийных делах»[414].

«Что будет теперь со мной, не знаю», – растерянно пишет другу Энгельс в том же письме. Но затем появилась надежда: Луиза Каутская, тем временем разошедшаяся со своим мужем, Карлом Каутским, умная и решительная женщина, убежденная социалистка. Энгельс познакомился с нею во время ее пребывания в Лондоне и привязался к ней. Он направил к ней письмо, полное тонких чувств и рыцарства, в котором спрашивал ее, не согласится ли она взять на себя заботы по его дому, а также некоторые секретарские обязанности.

«Я слишком люблю Вас, чтобы желать от Вас каких-либо жертв ради меня… Вы молоды и перед Вами прекрасное будущее. Мне же через три недели исполнится семьдесят лет и, в конце концов, жить осталось не так долго. Не стоит жертвовать молодой и полной надежд жизнью ради этих нескольких лет. Да и у меня еще есть силы пройти через это самому…»[415]

Ответом Луизы Каутской был ее переезд к Энгельсу. И она оставалась в его доме вплоть до его смерти.

28 ноября юбиляр был счастливейшим из смертных. Поздравления и почести сыпались как из рога изобилия. Через несколько дней после юбилея Энгельс писал Лауре Лафарг: «Ну, а вечером здесь собралась целая компания… мы просидели так до половины четвертого утра и выпили, кроме кларета, 16 бутылок шампанского… Как видишь, я сделал все, чтобы показать, что я еще жив и бодр»[416].

За марксистскую программу партии

Насколько нужны были энергия Энгельса, его зрелые советы, обнаружилось спустя несколько месяцев после его семидесятилетия, когда в немецкой социал-демократии проходила дискуссия по проекту программы, охватившая всю партию. Партия, снова действовавшая легально (теперь она называлась Социал-демократической партией Германии), намеревалась принять на съезде, созываемом в октябре 1891 г. в Эрфурте, новую программу. Фридрих Энгельс непосредственно включился в обсуждение ее проекта.

Чтобы помочь немецкой социал-демократии, он опубликовал в январе 1891 г. в «Neue Zeit» известную до тех пор лишь узкому кругу «Критику Готской программы» Маркса. Благодаря этому наиболее важные мысли Маркса о пути рабочего класса к бесклассовому обществу стали достоянием всех членов партии.

Получив летом 1891 г. проект будущей программы партии, Энгельс подробно прокомментировал его и внес конкретные предложения по его улучшению. Эта работа известна под названием «К критике проекта социал-демократической программы 1891 года».

Энгельс с удовлетворением констатировал, что полученный им текст проекта «весьма выгодно отличается от прежней программы» и «в целом составлен на основе современной науки…»[417]. И все же он существенно переработал его теоретическую часть.

Предложения Энгельса почти целиком были приняты правлением партии.

Энгельс подверг острой критике ту часть проекта, в которой содержались политические требования партии. По вопросу о государстве здесь были сделаны сильные уступки оппортунизму. Оппортунизм, отмечал Энгельс, особенно выражается в отрицании классовой борьбы и диктатуры пролетариата. «…Забвение великих, коренных соображений из-за минутных интересов дня, эта погоня за минутными успехами и борьба из-за них без учета дальнейших последствий, это принесение будущего движения в жертву настоящему… есть оппортунизм…»[418], с которым надлежит вести бескомпромиссную борьбу.

Что же касается пути рабочего класса к власти, то Энгельс отмечал: «…наша партия и рабочий класс могут прийти к господству только при такой политической форме, как демократическая республика. Эта последняя является даже специфической формой для диктатуры пролетариата…»[419].

Критика Энгельса подействовала. Это проявилось в третьем проекте, разработанном Эдуардом Бернштейном и Карлом Каутским. Проект был одобрен Фридрихом Энгельсом и Августом Бебелем, а затем в октябре 1891 г. без существенных изменений принят Эрфуртским партийным съездом в качестве программы партии. Энгельс был в высшей степени удовлетворен. Он справедливо считал, что программа самой сильной, ведущей во II Интернационале партии даст новый масштаб для разработки программ другими социалистическими партиями.