Некоторые люди, боясь черносошной работы, при молодости пытаются прожить свою жизнь, подобно тому страусу, которому сказали: «Неси кладь». а он отвечает: «Я птица». Ему говорят: «Ежели ты птица, так лети». Он отвечает: «Я верблюд». А как только у этих людей годы начинают скатываться под уклон, они, как обычно, спохватываются, что не только ничегошеньки не сделали, а даже полезного слова не сказали в своей жизни. И тогда начинают для себя выискивать какое-нибудь такое занятие, при котором наряду с людьми доброй и открытой жизни и они были бы видны.
Как-то в нашем городе жил мастеровой Илька-шнырек, который вроде бы кудахтал хорошо, а нестись не несся. За что ни брался, ни одного дела не доводил до конца. А любое незаконченное дело что конь о трех копытах. Так он всю жизнь толок воду до мелкой пыли, потому у него и дела такие были. И вдруг он услышал весть о том, что два его бывших товарища, над которыми он всегда подсмеивался из-за их корявых рук, вошли в историю искусств города Мастеров.
А он со своими дебелыми оказался рядом с неумелыми.
Ильку-шнырька это настолько потрясло, что он целую неделю не находил себе места. А когда опомнился, начал искать себе такие салазки, которые могли его прикатить в ту сказку, где можно было бы на чужих крыльях подняться к славе. И он сделал то, чего от него никто не ожидал, — начал писать книгу о тульских умельцах. Илька-шнырек собрал у простодушных мастеровых всякие ценнейшие изделия, сделанные ими, их отцами и дедами, а затем объявил себя собирателем и хранителем лучших произведений, созданных в городе мастеров, присвоив себе все, что он собрал у мастеровых. Ежели кто-нибудь из них приходил к нему с протестом, Илька ему в уши набивал такие баклуши, что мастеровой от него уходил даже довольный и больше не заговаривал о своих вещах, присвоенных Илькой. А Илька-шнырек со временем научился так ловко выманивать у мастеровых всякие ценности, что даже самого дошлого хитреца мог обвести, будто по нему мертвой рукой провести. И он это делал настолько мило, что на него и обидеться было трудно. У корысти ведь рука всегда бескорыстна.
Только иной мастер успеет закончить какую-нибудь работу, а собиратель Илька-шнырек тут как тут. И уже выпрашивает какую-нибудь необыкновенную шкатулку или часы, над которыми мастер, может быть, работал лет десять или пятнадцать. И главное, выпрашивал не для себя, а для будущих поколений, хотя со многими изделиями, собранными Илькой-шнырьком, которые предназначались для обозрения предалекими людьми, нередко приходилось встречаться на базаре. Но как бы там ни было, а ежели какой-нибудь мастер пытался отказать просьбе Ильки-шнырька, он его начинал на весь город позорить, будто бы тот совсем уж не любит свой народ и прочее и прочее.
Ничего не оставалось делать мастеру, как уступить свое творение Ильке-шнырьку. А тот, беря в руку драгоценность, обычно говорил:
— Может быть, другой тебе за эту вещь отдал бы целую кучу денег. Да разве дело в деньгах? Но, однако, чтобы ты не подумал, что я у тебя беру бесплатно, возьми вот это на память.
И он оставлял на верстаке перед мастером, как символ денежной платы, полушку и уходил домой.
Мастеровые никак не могли дождаться, когда же этот шельмец столкнется с мастером Тычкой. Но, как говорят, чем дальше мышка роет, тем ближе становится к кошке. Когда Илька-шнырек что называется обобрал начисто всех мастеровых, он наконец явился к Тычке и сказал:
— Великий мастер, все наши тульские мастеровые внесли свой вклад во имя будущих поколений. Дело только осталось за вами.
— Что бы вы хотели от меня иметь? — спросил мастер Тычка.
— Не плохо было бы, если б вы сделали самовар.
— Хорошо, — сказал Тычка, — заходите через неделю.
— Так быстро? - удивился Илька-шнырек.
И действительно, приходит он через неделю, и мастер Тычка ему подает невиданной красоты коробку, в которых хранят самовары. Даже не открывая коробки, стоило сказать, что тут находится самовар, сделанный мастером Тычкой, любой бы, не задумываясь, не пожалел никаких денег.
Илька, забыв, с кем имеет дело, похлопал по плечу Тычку и возвышенным тоном сказал:
— Всем мастеровым я обычно давал по полушке, а тебе, так и быть, оставлю две.
— Спасибо, — сказал мастер Тычка.
Илька-шнырек, покинув Тычку, никак не мог дождаться, пока дойдет домой и откроет коробку. Когда открыл ее, там оказалась еще одна коробка, а в той еще… И наконец Илька добрался до коробочки величиной всего в один кулак. Там лежали две самоварные ушки-держалки. Илька тут же по бежал к мастеру Тычке.
— Великий мастер, — сказал он, — я заказывал вам самовар, вы мне сделали только от самовара ушки.
— Так должно и быть, — сказал мастер Тычка, - вы мне дали две полушки, а я вам за это сделал от самовара только ушки.
После этого к кому бы не приходил Илька-шнырек за какими-нибудь изделиями, все ему говорили:
— Приходи после того, когда мастер Тычка между твоих ушек водрузить самовар.
И опять Ильке приходилось придумывать что-нибудь такое, чтобы рядом с другими хоть немного побыть на виду.
Поэтому о нем всегда ходила пустая слава. А пустая слава, что пыль у дороги. Или ветер ее унесет, или дождик смоет.