Маленький содом

«Э В Н И К А» [49]

— Слушай! — Даков никогда не называл жену по имени.— Неужели ты не можешь оставить девушку в покое?

— А тебе-то что?

— Надоела мне твоя трескотня. Пора бы и утихомириться! А если она тебе не нравится, найми другую.

— Где же я найду другую такую прислугу?

— Сама не знаешь, чего хочешь.

— Знаю прекрасно! Но не позволю ей разыгрывать из себя барышню.

— А чем это тебе мешает?

— Ты в этом ничего не понимаешь.

— Я давно не понимаю многого.

— Вообразила себя красавицей!

— И не без оснований.

— Красота мужички! — с презрением процедила Дакова.

— А как вы думаете, что лучше — быть красивой мужичкой или...

Он оборвал свою речь,— надоело даже дразнить жену.

А жена впилась в него глазами змеи, на которую наступили.

Но муж, закаленный в битвах супружеской жизни, спокойно выдержал этот взгляд.

Целую поэму о взаимной ненависти, накопившейся за годы супружества, можно было прочесть в их глазах.

Жена решила было начать... но спохватилась, что пора идти в гости.

Драга жила у них вот уже два года.

Она поступила к ним четырнадцатилетней девочкой, худенькой, еще не сформировавшейся.

Но в городской обстановке точно переродилась — подросла, пополнела.

Личико у нее было нежное, ножка маленькая, голосок удивительно добродушный и ласковый, глаза застенчивые.

Чистоплотная, опрятная, трудолюбивая, она вела себя скромно даже тогда, когда гости обращали на нее слишком большое внимание, и никогда не забывала, что она простая деревенская девушка, прислуга.

Драга была грамотная, умела читать.

Вначале Дакова относилась к ней, как родная мать или старшая сестра, но с течением времени стала бранить ее все чаще.

И вот нежданно-негаданно Драга расцвела и похорошела.

А хозяйка ее считала, что лицо у служанки должно быть самое обыкновенное, простецкое,— лишь бы при виде его у господ не портился аппетит.

Знакомые барышни, бывавшие у Даковых, стали поговаривать, что Драга позволяет себе лишнее — встречает их так фамильярно, как будто они приходят в гости к ней.

Впрочем, у них были основания на нее сердиться. Ведь Драга и в городском наряде и в деревенском платье была чудо как хороша, прямо картинка!

Комнатка у нее была крошечная. Перед окошком стоял туалетный столик.

Подражая барышням, она стала мазаться какими-то кремами. Но однажды услышала, как хозяин подшучивал над одной гостьей, увлекшейся притираниями, и забросила все свои мази.

Драга не любила гулять по городу, редко встречалась с подружками и никогда не торчала у калитки.

«Разыгрывает из себя горожанку; солдат чурается, должно быть офицеров ждет!» — издевались над нею.

Наряжалась она не только из кокетства, но чтобы гармонировать с окружающей обстановкой и не срамить хозяев.

А как выглядела ее хозяйка?

Не легко описывать женскую красоту, еще труднее — описать ее противоположность. Это надо видеть.

Дакова была стройна, но той стройностью, которую ценят в кавалерийских конюшнях, а не в гостиных. Взгляд ее старался быть ласковым, но бросал собеседника в неодолимую дрожь.

А нос?

Казалось бы, ничтожная деталь,— однако все существо обладательницы этого носа отражалось в нем, словно в зеркале. Нос, как авангард, предупреждал о ее появлении.

Дакову чудилось иногда, будто нос у них общий, семейный, и порой он даже ощущал его на своем лице.

Женщина неглупая, Дакова сознавала, что она некрасива, но убедила себя, что в ее манере одеваться и тембре голоса есть что-то особенное, внушающее уважение и благоговение перед ее чистотой.

Когда, оставшись наедине с мужчиной, она пыталась вести себя «как светская дама» и проявляла к нему неумеренную нежность, несчастный думал:

«Не дай бог, еще бросится на шею и заревет: «Твоя до гроба!»

Тесть Дакова понимал, какую жертву принес его злополучный зять, и жалел его, как жалеют невинно осужденного.

А теща...

«Боже мой! — частенько восклицал бедняга,— что было бы, будь жива и она!»

У Даковых гости.

Хозяйка хлопочет на кухне. Супруг ее занимает дам.

— Да,— продолжая прерванный разговор, разглагольствовала молоденькая майорша,— прислуга становится очень уж нахальной.

— Еще хуже будет, когда их начнут водить по кинематографам.

— Конечно, прежней прислуги уж не найти. Вы только представьте себе: вчера после ужина захожу к своей в комнату и вижу — разлеглась на кровати в одной рубашке, облокотилась на подушку и книжку читает. А на подушке — конфеты, и не дешевые.

— Должно быть, нагляделась на господ!

— Хотят жить не хуже нас.

— Ах, какие безобразницы! Хотят, видите ли, жить не хуже нас! — театральным тоном проговорил Даков.

— Ну уж, пожалуйста, без иронии!

— Можно и без иронии. Скоро вообще прислуги не будет. Вам самим придется стирать грязные рубашки.

— Да вы, чего доброго, революционером стали?

— А хоть бы и стал, что ж тут удивляться? При таком режиме в доме...

— И вам не грешно жаловаться на жену? Ведь она у вас сущий ангел.

По спине Дакова пробежали мурашки.

— Извините, сударыня, но у вас довольно оригинальное представление об ангелах.

В гостиную вошла жена — «ангел», и ее супруг умолк.

Как только она появлялась в обществе, он уподоблялся глухонемому. А она вела себя так, словно только что вырвалась из его бурных объятий.

В военном клубе будет костюмированный бал «в народном духе».

Дамы шьют национальные костюмы. Будут раздавать призы.

— Побойся бога! — вскрикнул Даков, увидев свою супругу в болгарском национальном наряде.— На бал приедут иностранцы. Что они подумают о нас, встретив такую «болгарку»?

— По-твоему, этот наряд мне не к лицу?

— Она еще спрашивает!

— А Драге он идет?

— Конечно.

— Значит, лучше быть деревенской девкой?

— Красивой, а не...

Драга, случайно подслушавшая этот комплимент по своему адресу, стала носить национальный костюм.

Барыня теперь видеть не могла свою служанку.

Как-то раз утром она накинулась на Драгу:

— Сейчас же выбрось эти тряпки! Пока служишь у меня, должна одеваться по-городскому.

Девушка подчинилась безропотно и спрятала в сундучок платье, которое хозяйка предала анафеме.

Потом она купила себе блузку, точь-в-точь такую, какую носила дочка помощника кмета, учительница, знакомая Даковых. По праздникам Драга повязывала шею алой лентой и завивала волосы кудряшками.

Учительница, увидев эту блузку, перестала бывать у Даковых.

— Остается только повести ее в клуб!

Хозяйка опять накинулась на Драгу:

— Никаких блузок, ленточек и кудряшек!

И блузка с ленточкой, как и национальный костюм, очутились в сундучке.

Тогда Драга заказала себе простенькое темное платье.

Но волосы у нее были светлые, лицо белое и румяное, и в черном платье она казалась юной мадонной.

Драга не сердилась на хозяйку, боялась только, как бы не уволили.

Ведь жилось ей все-таки хорошо. Другие служанки ей завидовали: «Ишь как живет: отдельная комнатка, хозяйская постель, сытная пища; в доме бывают видные люди; постоянно вечера, обеды, музыка». Завидовали ей и родственники: она ничего не просила у них, ни в чем не нуждалась.

Но вот однажды к ней явилась целая депутация односельчан: оказалось, что за нее сватается самый богатый парень в родной деревне.

Драга только усмехнулась и наотрез отказала ему.

В квартире переполох; все перевернуто вверх дном. У хозяйки пропала серебряная ложечка от сервиза — подарок матери. Дело не в цене; ложечка была дорога как память.

Дакова не подозревала Драгу в воровстве, но все-таки решила обыскать сундучок в ее отсутствие.

Однако не успела она поднять крышку, как вошла Драга.

— Госпожа... Прошу вас... Не делайте этого!..— сказала она, бледнея.

Но Дакова уже рылась в сундучке.

— Это... косынка... в ней... — пролепетала девушка.

— Посмотрим, что в нее завернуто... Ведь я тебе же добра желаю,— обыщу, никто тебя не будет подозревать. Чего ты боишься? Неужели думаешь, что я ее возьму?

Драга то краснела, то бледнела.

Хозяйка развернула новенькую изящную шелковую косынку — свой подарок — и... увидела фотографическую карточку собственного супруга!

Дакова остолбенела и несколько секунд не могла прийти в себя.

Драга готова была провалиться сквозь землю. Уж лучше бы у нее нашли весь сервиз, только б не эту фотографию, думала она с ужасом.

Хозяйка впилась глазами в девушку, как удав, готовый броситься на свою добычу.

— Как это к тебе попало? — прошипела она.

Но тут в ней заговорило самолюбие: ведь объясняться с прислугой неприлично. Даковой хотелось ударить девушку, но это ей не позволило воспитание. Она поднялась и молча ушла к себе в комнату.

Драга прислонилась к стене.

Карточку хозяина она унесла из гостиной; там их было штук двадцать, и снят он был в разных позах и в разных возрастах.

Гимназистки покупают фотографии знаменитых артистов и хранят их под подушкой. Драга была счастливее гимназисток — она любовалась на своего кумира каждый день.

По утрам девушка приносила ему чай, потом убирала его спальню. Она изучила все привычки хозяина и заботливо наводила порядок в комнате. По вечерам она приготовляла ему постель, не смея даже присесть,— и не из боязни, а от застенчивости.

Как-то раз, оставшись одна в доме, она прошла в гостиную и принялась разглядывать фотографии. Все они ей нравились — и та, на которой он был снят юным студентиком среди веселой компании, в фуражке набекрень, и та, на которой он, в сюртуке, сидел рядом со своими коллегами. Всегда и везде он казался ей красивейшим из мужчин.

Перед тем как лечь спать, она закрыла дверь на ключ, достала свою, только что унесенную из гостиной фотографию хозяина и все смотрела на нее, все смотрела — никак насмотреться не могла. Так и уснула с карточкой.

Проснувшись, Драга спрятала фотографию в сундучок.

В душе ее пробудилось что-то совсем новое — страшное и сладкое, очень смутное, затуманенное бессознательным благоговением.

Однажды ночью ей почудилось, будто он вошел к ней в комнату и стал возле кровати. Она не пошевельнулась, не вскрикнула, не испугалась.

Прислушалась — никого. Значит, это был сон... И она заплакала.

Дакова с величественным видом вошла в кабинет своего мужа.

Да, своего мужа! Пусть он ее ненавидит, а все-таки он ее законный супруг, и она имеет право требовать у него отчета.

Она подошла к нему вплотную и положила перед ним фотографию. Даков взглянул на жену и подумал: уж не рехнулась ли она?

— Что это такое?

— Не важно — что это; важно — где я это нашла.

— Что за вздор ты городишь!

— Нет, не вздор! Эту фотографию, милостивый государь, я нашла в сундуке нашей прислуги Драги.

— В сундуке Драги?

— Да, да, да!..

— Как она туда попала?

— Вам лучше знать!

«Так вот в чем она меня подозревает!»

Ему вспомнилось несколько мелких эпизодов, и они сейчас выдали ему тайну Драги. Мог ли он предполагать, что эта девочка увлечется им, да и вообще можно ли было думать, что в таком доме, как их дом, зародится подобное чувство?

— Что же вы молчите? — спросила его жена.

— Объясните, чего вы от меня хотите?

— Отвечайте, что все это значит?

В нем вспыхнуло злорадство:

— А если я не желаю давать объяснения?

— Значит, вы не отрицаете, что это вы дали ей фотографию? Да?

— Да, да, да! Только не смейте обижать девушку, а не то... Ну, теперь уходите!

— Какая мерзость! Признался!

И она гордо выпрямилась.

— Я знаю, что вы меня не любите, что у вас есть любовницы. Но я не позволю вам унижать меня в моем собственном доме да еще перед деревенской девкой... прислугой. Пока я ношу вашу фамилию, я не позволю ее позорить... Не оправдывайтесь! Раз вы избегаете ласк законной супруги, значит иначе о вас и думать не приходится. Хватит, натерпелась! И я ведь женщина. Вы, милостивый государь, в свое время получили от меня дар, более редкий, чем золото... Так и знайте — я тоже заведу себе любовника!

«Боже мой! — с горькой усмешкой подумал потрясенный Даков, чувствуя, что сходит с ума.— Она угрожает изменой!.. Принесла мне дар!.. Выбрала меня из миллиона мужчин!»

— Вон отсюда! — в бешенстве крикнул он.— Ты хочешь мне изменить? Ты? С кем? Кто на тебя польстится?..

— Там видно будет!..

— Замолчи! Не клевещи на женщину! Из-за тебя я отказался от любви, от всего...

Он готов был задушить ее, потом пойти к прокурору и сказать: «Я ее убил! Снисхождения не прошу!»

«Неужели она вечно будет со мной?»

Как ему хотелось бежать куда-нибудь. Но... Он привык к комфорту, ее комфорту, и не мог жить иначе. Слабость, подлость... однако... Человек способен забыть даже свое преступление, если оно осталось нераскрытым; как же не простить себе ненаказуемую мерзость?

«Странные мы люди! Почему бы мне не жениться на Драге? Назовут сумасшедшим. Нет, этого я не сделаю».

Дакова отправилась к родственникам, чтобы поделиться с ними своим горем.

Даков пошел к Драге.

Девушка, уже одетая в новенькое деревенское платье, укладывала свои вещи. Увидев Дакова, она вспыхнула.

А он впервые внимательно смотрел на этот хрупкий полевой цветок, выросший среди бурьяна, облагородившийся на городской почве.

«Да, эта девушка смело могла бы явиться в клуб на конкурс красоты!»

— Зачем ты взяла мою фотографию, Драга?—нежно спросил он.

Девушка покраснела еще гуще.

— Если хочешь, я подарю ее тебе на память.

Драга, ничего не ответив, быстро поднялась, схватила

его руку и поцеловала ее. Это не был традиционный поцелуй служанки-рабыни, готовой умереть за своего господина.

На глазах у нее показались слезы, и она выбежала из комнаты.

Из города выехала крестьянская телега и катит по шоссе.

В телеге сидит Драга, облокотившись на сундучок. Она смотрит на город, прощаясь со своим прошлым.

Правит лошадьми тот несчастный, что безнадежно влюблен в нее. Драга молчит, а он не решается заговорить первым. Он мечтает, надеется, отчаивается.

«Ни словечка мне не сказала!»—думает он.

И, бессильный, он себе в утешение с горечью бормочет:

— Где уж нам тягаться с ними!

Телега свернула в сторону, и город скрылся из виду. Драга смотрела на окружающее, но ничего не видела.

— А вон и наше село!

Вдали блеснула кровля церквушки, стоявшей на холме. Но Драга даже не взглянула на нее.

Путники, встречавшиеся по дороге, с удивлением поглядывали на задумчивую красивую девушку.

«Добрая встреча! Но кто она такая?—думали они.— Молодуха, возвращающаяся домой после свадьбы? Прислуга, выгнанная за кражу? Больная?»

Встречные и не подозревали, что эта скромная измученная девочка — опасная соперница городской барыни, женщина, сосланная в изгнание, в родное захолустное село.