Маленький содом

МАТЬ

— Полегче... Дайте носилки!

Больную положили на носилки и понесли.

Она увидела, сколько вокруг нее народу, и от стыда закрыла глаза.

Носилки внесли в сад.

Со скамеек повскакали женщины в больничных халатах.

— Бедняжка!

— Такая молоденькая — и уже мать!

— А кто виноват? — вмешался кто-то из мужчин.

— Помолчал бы лучше! Много вы понимаете в таких делах... У вас одно на уме...

Близкие новенькой что-то рассказывали окружившим их женщинам.

Те недоверчиво покачивали головой.

Когда больную унесли, в коридоре раздались негодующие голоса, словно в больницу привезли чумную.

— А еще девица!..

— Хотела выйти замуж за одного... а от другого...

— Добивалась его...

— Пресвятая богородица!.. В наше время этого не бывало!

Возмущение охватило и ту палату, куда положили новую больную. Некоторые больные даже не хотели оставаться в одной палате с нею.

В дверях показался полицейский.

— Пришел ее стеречь!

— Мы небось не рожали под надзором полиции!..

Больная ничего не слышала, ничего не видела. Она так страдала, что не чувствовала людской злобы.

Вот в какой обстановке она стала матерью.

Первый писк ребенка, первый жалобный плач ее доселе скрывавшегося в ней детища придал ей смелости.

Теперь у нее и среди чужих было свое, близкое существо. Она была уже не одна.

В тени под деревьями расположилось несколько больных женщин; к ним подсел мужчина.

— Да,— проговорила одна больная,— не случалось такого в наше время...

— Какое еще там ваше время? Что ваше время, что наше — все равно,— возразил мужчина. (Он был крестьянин.) — Чего ты взъелась на девку? Или забыла, как сама в чулан бегала?

— В какой чулан? У нас никаких чуланов не было.

— Может, теперь снесли, а в наше время были...

— И не грех тебе? Старуху обижаешь!

— В те годы она была не старше той, которую сюда принесли.

Женщины прикусили языки. Они поднялись и молча стали расходиться по своим палатам.

Обиженная, насупившись, плелась за ними. Она отказывалась верить, что дома у нее и сейчас есть чулан. Однако она ясно представляла себе этот чулан... там...

— Тут, чего доброго, свихнешься! — плюнула она.

Успокоившись после перенесенных мук, молодая мать задумалась. Ей невольно припомнился весь ее короткий жизненный путь.

Она работала поденщицей на фабрике, недавно построенной в городе, и жила вместе с матерью. Зарабатывала только она и потому чувствовала себя хозяйкой в доме.

Давно привыкнув к нищете, девушка ничего в жизни не боялась.

Мужчин она не избегала. Зная цену своей красоте, не удивлялась, что всегда окружена поклонниками. Но, случалось, хладнокровно укрощала своими сильными руками даже самых дерзких наглецов. И не потому, что боялась позора, а просто они ей не нравились. Не пришло еще ее время.

А когда оно пришло, никто не пожелал взять се в жены.

И тогда произошло то, что должно было произойти, наперекор людским законам, девичьему страху, грозящему позору и стараниям благотворительных обществ, то, что должно было случиться если не сегодня, так завтра, при участии того ли, другого ли.

Раньше она отталкивала хороших парней за самые невинные поползновения; сейчас уступила безропотно.

Кому? Кто он? Откуда родом? Она знала это лишь смутно. Тоже бедняк, он откуда-то пришел сюда в поисках куска хлеба. Где он теперь? Ушел из города; не убежал, нет,— его выслали за какие-то «идеи». И вот он пошел искать работу в других местах: не умирать же ему с голоду из-за нее. Он не был ее мужем. Она сама во всем виновата.

Вначале она подумывала, не избавиться ли от ребенка. Трудно прокормить лишний рот... Потом...

Малыш, чем-то недовольный, расплакался. Она поднялась, взяла его на руки, стала кормить.

Сама — вчерашний ребенок, а лицо озабоченное.

На лбу ее появилась нежная материнская морщинка.

— Приблудный! — сказал кто-то.

Она наклонилась и поцеловала своего приблудного. В душе ее пробудилась храбрость,— ведь ребенка надо защищать.

Но вот некоторые женщины, в большинстве пожилые, мало-помалу примирились с тем, что она родила внебрачного ребенка. Они стали ей помогать, давать советы, даже сделали кое-какие подарки младенцу.

Наконец, она окрепла и выписалась из больницы.

Одетая в свое платье, она постояла у койки, оглядывая светлую палату: едва ли ей когда-нибудь удастся опять пожить с малышом в такой комнате.

И вот она взяла ребенка и ушла.

Мимо женщин она прошла с гордо поднятой головой. И даже самые злоязычные уступали ей дорогу.

Незаконнорожденный узаконил ее материнские права. Живой свидетель ее позора стал ее оружием, щитом.

Она вышла в сад.

Старуха и тут не утерпела:

— Эй, ты... Смотри не сделай с ним чего плохого!

Но крестьянин оборвал старуху:

— Чего разоралась? Ополоумела, что ли? Теперь ведь она не девка. Матерью стала! Стыда у тебя нету!

Мать вышла на улицу. Прошлое скрылось куда-то, осталось позади вместе с «этими людьми».

Остались только он — ее сынок, да она — его мать... которая будет для него и отцом.