Маньяки

16

Ребята едва помещаются в "Королле", но пока это лучшее, что у нас есть.

Роман сидит рядом со мной, пока я веду машину, прижимает повязку к своей обнаженной талии, а Леви сидит прямо позади меня, положив голову Маркуса себе на колени. Леви — самый близкий к врачу человек, который у нас есть, и он делает все, что в его силах, но при ограниченных ресурсах, имеющихся в нашем распоряжении, он может не так уж и много. По крайней мере, до тех пор, пока мы не раздобудем приличные обезболивающие и сильнейшие антибиотики, и даже после этого ждать будет чертовски страшно. Могут пройти дни, прежде чем мы начнем видеть разницу, а до тех пор все, что мы можем сделать, — это обеспечить его водой и комфортом.

— Он выкарабкается, — говорит Роман, читая меня так же легко, как если бы эти слова были написаны у меня на лбу. Он тянется через переднее сиденье, его большая рука мягко опускается на мое бедро и сжимает, стараясь при этом не пересекать никаких границ, которые я, возможно, установила с тех пор, как он в последний раз мог свободно прикасаться ко мне. Теперь у меня нет сомнений, что он знает, что сделал его отец.

Я пробираюсь сквозь густые деревья, до упора нажимая на газ, пытаясь увеличить расстояние между нами и замком, в то же время отчаянно желая оказать Маркусу помощь, в которой он действительно нуждается. Черт, помощь, в которой нуждаются все трое парней. Чем скорее мы сможем вернуться к цивилизации, тем лучше.

Вздыхая, я пытаюсь взять себя в руки. Попадание в серьезную автомобильную аварию прямо сейчас не принесет нам ничего хорошего. Боже, это последнее, что нам нужно.

— Я знаю, — говорю я ему, начиная верить в это все больше и больше с каждой минутой. Маркус по-прежнему выглядит так, словно в любой момент может исчезнуть с лица земли, но вода, немного свежего воздуха и солнца на его коже уже сотворили с ним чудеса, хотя гонка к машине только еще больше вымотала его. Я никогда не видела его таким вялым, но все, что имеет значение, это то, что он все еще крепко держится за свою волю к жизни, и это гораздо больше, чем я могла бы желать.

Бросаю взгляд на Романа, и тяжесть давит мне на грудь, но прежде чем слова успевают слететь с моих губ, его глаза сужаются.

— Выкладывай, — говорит он, не из тех, кто любит, когда его заставляют ждать в темноте… последняя неделя буквально ожидания в темноте — лишнее тому доказательство.

Я натянуто улыбаюсь ему, не желая разбивать его сердце еще больше, чем оно уже разбито.

— Ребенок был там, — наконец говорю я ему, не уверенная, что он чувствует к ребенку прямо сейчас. Черт возьми, я сомневаюсь, что у него вообще был реальный шанс разобраться в своих эмоциях после того, как его отец так любезно сбросил на него бомбу — "он не твой ребенок". — Я слышала, как он плакал в комнате прямо рядом с моей. Безостановочно, как будто он был не счастлив… Или я не знаю. У меня нет особого опыта общения с младенцами, но я уверена, что они не плачут так много… или так громко, — добавляю я, отводя взгляд, не в силах выдержать тяжесть его взгляда. — Я, эээ… когда я уходила, я зашла в его комнату. Я хотела взять его с собой. Я пообещала Фелисити, что позабочусь о нем, ну, ты знаешь, обеспечу его безопасность и все такое, но его там не было. Джованни куда-то увез его, и у меня не было другого выбора, кроме как бежать без него.

Губы Романа сжимаются в жесткую линию, и более чем ясно, что он борется с тем, что хочет сделать с этим ребенком. С одной стороны, это ребенок Фелисити, тот, кого он так отчаянно хотел, тот, кому он хотел стать отцом и заботиться о нем. Он был так счастлив, зная, что станет отцом, и когда этот ребенок наконец родился, в нем проснулось всепоглощающее желание защитить его. Даже не взглянув на этого ребенка, он бы отдал свою жизнь только для того, чтобы знать, что тот будет процветать. Но теперь… зная, что ребенок никогда не был его, что его отец постоянно насиловал женщину, которую он любил, с целью зачать еще одного сына… да, я тоже чувствую себя не лучшим образом по этому поводу. Несмотря ни на что, этот ребенок все еще их биологический сводный брат. Кровь, которая течет в его венах, течет и в их венах, и это нельзя игнорировать.

У мальчиков есть шанс дать этому ребенку жизнь, которую они должны были иметь всегда, и что-то подсказывает мне, что они будут бороться за него. Несмотря ни на что, они не смогут оттолкнуть ребенка, потому что это просто не заложено в их ДНК. Они добрые и преданные, и если у них есть шанс спасти этого ребенка от того же ада, через который прошли они сами… что ж, в этом нет ничего сложного.

— Все в порядке, — наконец говорит Роман, убирая руку с моего бедра, так как его начинает тяготить эта тема. — Ты и так рисковала всем, чтобы вытащить нас. Это было бы невозможно сделать, когда у тебя ребенок на ру…

Роман обрывает себя, всматриваясь в густой кустарник вокруг нас, при этом опускает руку к пистолету, который лежит в подстаканнике между нами. Я выглядываю в его окно и ни черта не вижу, но любое внутреннее предчувствие, заставляющее Романа тянуться за оружием, — это чувство, которое нельзя игнорировать.

Его рука замирает, он прищуривается, разглядывая что-то в глубине за густыми деревьями, чего я явно не замечаю.

— Это…?

Я хмурю брови и пытаюсь всмотреться в деревья, но позволяю себе задержаться взглядом лишь на мгновение, прежде чем снова посмотреть на грунтовую дорогу, проложенную через лес.

— Что? — Быстро произношу я, желая знать, не придется ли мне в ближайшие три секунды освоить какие-нибудь эпические навыки драг-рейсинга. — Что ты видишь?

На губах Романа появляется ухмылка, а его рука расслабляется на пистолете.

— Не может быть, блядь.

Как только слова слетают с его губ, вспышка черного меха мелькает между деревьями, мчась рядом с машиной и не отставая от нас, как будто она была рождена для бега, и, черт возьми, может быть, так оно и есть. Леви смеется, его глаза светятся радостью, когда я нажимаю на тормоза и позволяю машине с визгом остановиться как раз в тот момент, когда два больших волка выбегают на дорогу перед нами, едва избежав гибели.

Я широко распахиваю дверь, и вылезаю с водительского сиденья, свирепо глядя на больших мохнатых ублюдков, уставившихся на меня с высунутыми из пастей языками.

— Вы большие засранцы, — визжу я, протягивая руки, но изо всех сил пытаясь на самом деле разозлиться на них. Все, что я чувствую, это чистое облегчение от осознания того, что с ними все в порядке. — Где, черт возьми, вы были? Я ужасно волновалась за вас.

Они сбежали с той игровой площадки, и, не буду врать, было бы неплохо, если бы они задержались, чтобы предупредить меня хотя бы за несколько секунд о том, что Джованни вот-вот воткнет мне в шею иглу. Я понятия не имею, как им удалось незаметно покинуть игровую площадку и куда они вообще убежали, но они жили в замке и в окружающем его лесу годами. Они знают эти владения лучше, чем кто-либо другой.

Оглянувшись на маленькую "Короллу", я понимаю, что у нас нет другого выбора, кроме как посадить Дилла на колени Роману, а Доу придется лежать на полу заднего сиденья, стараясь изо всех сил не вертеться и не задеть при этом Маркуса.

— Давайте, — говорю я им. — Залезайте.

Большие волки неспешно приближаются ко мне, и я не упускаю из виду, как высоко поднимаются их носы, несомненно, учуяв запах свежей крови, растекающейся по машине, и понимая, что это гораздо больше, чем просто какой-то ебаный сломанный нос или колотая рана в центре ладони. Волки обладают интуицией, гораздо большей, чем человек, и они знают, что это серьезно.

— Убило бы вас, засранцев, остаться рядом? — Спрашиваю я, открывая водительскую дверь, чтобы Дилл запрыгнул внутрь. — Вы бы мне очень пригодились, ребята, после того как бросили меня в тех камерах. Не знаю, может быть, было бы неплохо предупредить, что Джованни собирается вырубить меня гребаным шприцем в шею.

Дилл перепрыгивает через мое сиденье и неловко пытается вытолкнуть Романа со своего, делая при этом вид, что не понимает ни слова из того, что я говорю. Доу смотрит на меня большими волчьими глазами, требуя, чтобы я простила и забыла, и, черт возьми, когда моя семья в таком составе, нет ни одной вещи, которую я не готова простить и забыть.

Мое сердце замирает, и я чешу ее за ушами, а затем наклоняюсь и быстро целую ее в макушку. Ее язык снова высовывается наружу, и я закатываю глаза, открывая боковую дверь Леви. Доу тут же забирается в машину, пригнувшись, пока не остается достаточно места, чтобы она могла опуститься на живот и попытаться найти положение, которое обеспечит ей хоть малейший комфорт.

Закрыв дверь Леви и вернувшись на водительское сиденье, я оглядываюсь через плечо и вижу, что большая голова Доу покоится на сиденье, ее взгляд прикован к Маркусу, в то время как Дилл полулежит на коленях Романа, его большая голова зафиксировалась на подлокотнике между нами — он наблюдает за задним сиденьем точно так же, как и Доу.

Они действительно заботятся о нем, так же, как и мы, хотя они и дикие животные. Они считают Маркуса своей семьей, и если бы мы потеряли его, они почувствовали бы горе так же сильно, как и мы.

Проглатывая комок в горле, я снова переключаю внимание на дорогу и нажимаю на педаль газа, не желая терять ни секунды до того, как окажу парням необходимую помощь.

— Ты уверен насчет этого? — Спрашиваю я, останавливая маленькую "Короллу" за зданием, как раз там, где Роман парковался, когда мы были здесь в последний раз.

— Я уверен. Это единственное место, куда мы можем пойти без вопросов.

Я качаю головой, мои глаза расширяются от страха.

— Но Маркус… ему нужна больница, хирург… лекарства. Как он сможет получить это здесь?

— Под землей есть стерильные отсеки, — говорит он мне, берясь за ручку и собираясь выйти из машины. — Одного звонка мне достаточно, чтобы вызвать сюда врача. Поверь мне, императрица, это то место, где мы должны быть.

Он гребаный псих. Возможно, он забыл, что это за место.

Роман с беспокойством оглядывает массивное здание, хотя и не высказывает своих опасений, просто требует, чтобы я безоговорочно доверяла ему. Хотя, он никогда не давал мне повода сомневаться в нем… ну знаете, если не считать того, что он таскал меня по лесу и пытал, когда думал, что я стреляла в Маркуса много месяцев назад. Черт, кажется, что прошла целая вечность. Слишком многое произошло. Жду не дождусь, когда смогу просто смотреть "Netflix" и отдыхать с ребятами, не обращая внимания на всю эту драму, которая витает в воздухе. Что случилось с обычными скучными днями? Я бы все отдала, чтобы вернуть их.

Тяжело вздыхая, я выхожу из машины, в то время как Роман подходит к заднему сиденью, помогая Леви вытащить Маркуса из машины. Мое сердце разрывается, когда я смотрю на них: вижу заботу и страх в их темных глазах, ужас от осознания того, что Маркус может не пережить этого. Он всегда был таким сильным, несокрушимым, но прямо сейчас он едва держится.

Дилл и Доу обходят мальчиков с флангов, следят за окружающей обстановкой, и прикрывают нас, пока мы движемся к двери огромного склада… большого, мать его, склада, который, так уж получилось, используется как главный производственный центр Джованни.

— Он найдет нас здесь, — говорю я, подходя ближе к мальчикам, моя спина напрягается от беспокойства.

Леви качает головой.

— Он будет искать здесь, — подтверждает он, — но не найдет нас. Мик хорош в своем деле. Он сотрет видео с камер наблюдения и заметет наши следы. Мы можем залечь на дно здесь на несколько дней, дать Маркусу восстановиться, чтобы снова двинуться в путь, но после этого нам нужно начать составлять план.

Я тяжело сглатываю и киваю, мне это ни капельки не нравится, но если мы сможем вызвать сюда врача, кого-то, кто поможет Маркусу, то я готова сделать все, чего бы это ни стоило.

Мы подходим к задней двери, и Леви проводит рукой по клавиатуре, быстро набирая код, а затем позволяет сканеру сетчатки глаза сделать свое дело и отступает назад, когда дверь промышленного размера открывается. Она отъезжает, и мы быстро проникаем внутрь склада, но не раньше, чем Роман бросает еще один взгляд в переулок.

Мы проходим ко второй двери, и к тому времени, как она открывается, Мик уже там, встречает нас с другой стороны. На его лице отражается замешательство: он не ожидал увидеть нас здесь сегодня, но в ту секунду, когда он хорошенько разглядывает трех парней с волками по бокам, его глаза расширяются от ужаса.

— ТВОЮ МАТЬ, — выругался он, его глаза мечутся слева направо, пытаясь оценить все их травмы. — Что вам нужно?

Роман кивает в сторону двери, через которую мы только что вошли.

— Отгони машину и сотри камеры, — приказывает Роман. — Я не хочу, чтобы от этого остались хоть какие-то следы… и найди мне гребаного врача, который знает, что делает.

Мик кивает и начинает двигаться вперед, его телефон уже вытащен из кармана. Мы проходим мимо него, пока он вводит код и подносит телефон к уху. Он быстро исчезает за дверью, наверняка для того, чтобы отогнать машину, как было велено, но в ту секунду, когда дверь за ним закрывается — Мик уже вылетел из моей головы.

Мы идем через склад. Время приближается к восьми вечера, и я рада, что сегодня здесь не так много рабочих. Чем меньше людей знает, что мы здесь, тем лучше. Я не сомневаюсь, что Джованни уже понял, что мы сбежали, и этот ублюдок наверняка уже идет за нами. Несмотря на то, что мы уже выбрались оттуда, наше время все еще на исходе.

Мы должны опередить его. Нужно вернуть ребят в хорошую форму и решить, что нам делать дальше.

Мальчики рассматривают пачки таблеток с новой маркировкой, и я не могу удержаться от желания ухмыльнуться, глядя на их логотип на лицевой стороне маленьких упаковок. Очевидно, Джованни и в голову не приходило съездить сюда на прошлой неделе, и он понятия не имеет, что натворили ребята, хотя это только сделает происходящее еще более увлекательным. О, хотела бы я быть мухой на стене, когда он это поймет.

Высокие кучи денег скрывают нас от посторонних глаз, пока мы движемся по складу и останавливаемся у лифта. Леви нажимает на кнопку вызова, и тихое дзиньканье, раздающееся по всему складу, заставляет тревогу пульсировать в моих венах.

Я быстро оглядываюсь по сторонам, но, кажется, никто не обращает никакого внимания на то, что мы делаем. С облегчением вздохнув, мы заходим в лифт, и я с удивлением обнаруживаю, что в нем так много разных уровней. Большинство кнопок — стандартные, обычные серебристые, но в самом низу, отдельно от остальных, есть три черные, ни одна из них не подписана, и каждая требует сканирования сетчатки глаза для выбора.

Я хмурюсь, когда смотрю, как Леви нажимает среднюю черную кнопку и наклоняется к сканеру сетчатки. Нет ни дзиньканья, ни цифрового экрана, сообщающего, что сканирование одобрено, ни загорающейся кнопки, как в торговом центре, — проходит минута, и вот только что мы были заперты в металлической коробке, а в следующую секунду открываются двери в мир невероятного.

Мы выходим в лабораторный коридор с большими металлическими дверями по обе стороны и тяжелыми промышленными замками. Пахнет странно, как будто мы находимся глубоко под землей. Мне это ни капельки не нравится.

— Это что, какое-то бомбоубежище? — Вздыхаю я, чувствуя, как по позвоночнику бегут мурашки.

Это похоже на ту хрень, которую показывают в фильмах ужасов перед тем, как сумасшедший психопат начинает гнаться за тобой с ножом. Разница лишь в том, что в данной конкретной ситуации психопаты — это мы.

Мы идем по длинному коридору, пока Роман не поворачивает к двери.

— Сюда, — говорит он, кивая на нее, безмолвно говоря Леви поторопиться и открыть эту чертову штуковину.

Леви встает передо мной, быстро отодвигая тяжелый засов, прежде чем открыть толстую металлическую дверь. Комната ведет вниз по крутой лестнице, и как только мы проходим через дверь, Леви снова быстро закрывает ее за нами. Дойдя до самого низа, мы обнаруживаем еще одну запертую дверь, которая кажется гораздо тяжелее и прочнее предыдущей, но Леви не может с ней не справиться.

Дверь открывается, и мы входим в стерильный бункер, который больше похож на хирургическую палату. В дальнем конце узкие кровати, небольшая ванная комната с душем и стена с оружием, наполненная всем, что может понадобиться человеку в нашем положении.

Роман сразу же направляется к хирургическому столу в центре комнаты и укладывает Маркуса на него, кровь мгновенно растекается по бокам и капает на чистый стерильный пол. Я подхожу к нему и сжимаю руку Маркуса в своей, ненавидя, что не знаю, как ему помочь. Дать ему понять, что я здесь, — это все, что я могу сделать для него сейчас.

Он проспал почти всю дорогу, и, не буду врать, то, что Леви постоянно будил его, чтобы убедиться, что он все еще с нами, ничуть меня не беспокоило, несмотря на то, как отчаянно он нуждался в отдыхе.

Роман срывает с себя разорванную рубашку и бросает ее на пол, а Леви начинает рыться в огромном количестве медицинских принадлежностей, но, судя по ворчанию и негромким ругательствам, у нас может не оказаться того, что нам нужно.

Леви возвращается со стопкой медикаментов, хотя я могу сказать, что он с нетерпением ждет прибытия настоящего врача. У него не так много сил, и скоро они все трое потеряют сознание.

— Он весь горит, — бормочет Леви, протягивая мне мочалку. — Намочи ее и промокни ему лицо, мы должны держать температуру под контролем.

Я делаю, что мне велено: спешу в маленькую ванную и быстро смачиваю мочалку, а затем выжимаю лишнюю воду и спешу обратно к Маркусу.

Парни начинают приводить его в порядок, но ему нужны антибиотики для борьбы с инфекцией и хирург, чтобы зашить внутренние раны. Кто знает, какой ад сотворил кинжал их отца с его органами? С каждой минутой мое разочарование только усиливается.

Где же этот врач?

Кажется, что прошла целая жизнь с тех пор, как Фелисити стреляла в Маркуса. Той ночью Леви, не колеблясь, нырнул прямо в рану, чтобы извлечь пулю и зашить его, но сейчас все по-другому. Тело Маркуса слишком слабо, чтобы бороться с этим. Ему нужна надлежащая медицинская помощь, чтобы убедиться, что он выживет.

Я хожу туда-сюда, поддерживая прохладу мочалки на его голове, прежде чем беру другую и стираю губкой засохшую кровь с его кожи. Я знаю, что это ему никак не поможет, но я всегда чувствую себя лучше, когда я чистая.

После того, что кажется целой вечностью, раздается стук в дверь, и Роман быстро бросается открывать. Появляется Мик с коробкой в руках и женщиной рядом с ним. Мой взгляд падает на женщину, и я никогда не видела, чтобы кто-то выглядел таким настороженным и испуганным. Понятно, что Мик не объяснил ей, зачем она здесь, но когда она смотрит на Маркуса, лежащего на столе, в ее глазах вспыхивает понимание.

Я могу только предположить, что это доктор.

Не колеблясь, она идет через всю комнату и находит пару перчаток. Она быстро переговаривается с Леви, получая как можно больше информации, и начинает пичкать Маркуса лекарствами, которые, надеюсь, избавят его от страданий.

Пока доктор ухаживает за Маркусом, Роман перечисляет список вещей, которые ему нужно, чтобы Мик организовал: еда, лекарства, машина, побольше оружия и сотовые телефоны. Он перечисляет все, пока Мик ставит коробку к его ногам, и я вижу, как из нее высыпается содержимое. Невозможно не заметить огромное количество медицинских принадлежностей: запасные бинты, марля, скотч, шприцы… и, слава богу, куча лекарств, которые, я надеюсь, окажутся самыми сильными из всех, что могут понадобиться.

С нами все будет в порядке.

Мик убегает, полный решимости побыстрее стереть записи с камер наблюдения и журнал посещения со сканеров, прежде чем у Джованни появится шанс найти нас, но он не уходит, не заверив нас, что вернется со всем, что нам нужно. Роман отправляет с ним Дилла и Доу, давая указания, где их спрятать на время, и мое сердце разрывается еще больше, когда я вижу, как огромные волки следуют за ним.

Дверь за ним закрывается, и как только Роман падает на одну из маленьких кроватей и закрывает глаза, из глубины моей груди вырывается резкий вздох.

— Что случилось? — Спрашивает Леви, его глаза расширяются, когда он смотрит на меня с беспокойством.

Я осматриваю его тело, и хмурюсь в замешательстве.

— Выстрелы, — говорю я, чувствуя себя идиоткой из-за того, что не подумала об этом раньше. — Я слышала их, когда убегала. Их было три. Джованни застрелил вас всех, но… — Я смотрю на Романа, сканируя его с головы до ног, точно так же, как сделала с Леви. — Где пулевые ранения?

Роман поднимает руку, и я вижу кусок плоти, вырванный из боковой части его ладони, достаточно большой, чтобы причинить чертову уйму боли, но не настолько, чтобы такой человек, как Роман, беспокоился об этом.

— Предупредительные выстрелы, — бормочет он, закрывая глаза и позволяя руке упасть обратно на грудь. — Три выстрела в траву, один просто слишком близко.

— Черт, — выдыхаю я, приваливаясь к стене бункера и медленно сползая на задницу. — Я думала, это были выстрелы на поражение. Те первые несколько дней после… — Начинаю я, и на мои глазах наворачиваются слезы, когда я вспоминаю горе от мысли, что потеряла их. — Я думала… я думала, что вы мертвы.

— Потребуется гораздо больше, чем одна гребаная пуля, чтобы нас уничтожить, — бормочет Леви, прежде чем упасть на кровать и откинуться назад, его голова ударяется о подушку. Его глаза тут же закрываются, и через мгновение он проваливается в глубокий сон, и, черт возьми, возможно, Роман уже тоже крепко спит.

Желая, чтобы они как можно больше отдохнули, я держу свои мучительные воспоминания и комментарии при себе, сижу в тишине и наблюдаю, как доктор неустанно работает над Маркусом. Проходят долгие, мучительные часы, прежде чем она заявляет, что с ним все будет в порядке, и только тогда она переходит к Роману и Леви, очищая их раны и убеждаясь, что с ними все в порядке. После того как мальчикам оказана помощь, она роется в коробке, которую оставил Мик, и раскладывает лекарства, словно конфеты.

Она дает строгие инструкции по уходу за Маркусом, и я запоминаю каждую из них. Она быстро осматривает мою ушибленную челюсть и накладывает соответствующую повязку на рану на моей руке. Она не спрашивает, как все это произошло, и не спрашивает наших имен. Просто выполняет работу, за которую, как я могу только предположить, ей дохрена платят.

Поскольку ей больше не чем нам помочь, она бросает на меня последний любопытный взгляд, вероятно, задаваясь вопросом, как такая девушка, как я, могла вписаться в компанию этих троих парней. Она не спрашивает, и я не утруждаю себя тем, чтобы предложить ей ответ, прежде чем ее тяжелый взгляд опускается, и она выскальзывает за дверь, надеясь никогда больше нас не увидеть.