Маньяки

20

Холодок проносится по большой гостиной, и я поднимаю голову с груди Маркуса, щурясь в ночь. Огонь едва держится, и я издаю тихий стон, откидывая одеяла и отрываясь от тепла дивана и широкой груди Маркуса.

Сейчас, наверное, около четырех утра. Я действительно не знаю, но что я точно знаю, так это то, что трое парней практически мертвы для этого мира. Несмотря на то, что они не были в комфорте собственного дома с собственными кроватями, им давно пора было хорошенько выспаться ночью, где они могли бы по-настоящему расслабиться.

Крадучись пересекаю большую гостиную, сажусь на корточки перед угасающим камином и тянусь за несколькими поленьями, чтобы подбросить дров в пламя, надеясь не разбудить ребят.

Посидев некоторое время, я наблюдаю, как загораются новые дрова и пламя становится больше, уже начиная заново обогревать комнату. Незаслуженная гордость теплится в моей груди, и я улыбаюсь про себя, когда встаю и возвращаюсь к дивану.

В то время как у мальчиков дела идут намного лучше, и они практически могут противостоять всему, что бросает на них этот гребаный мир, я не могу представить, насколько ужасным было бы добавить мужской грипп к нашему списку дел, которые нужно преодолеть. Черт, трое одновременно болеют “мужским” гриппом…

Дрожь пробегает по моей спине.

Черт возьми, — "нет".

Быстро осмотрев парней, я убеждаюсь, что они все еще спят, и тихонько вздыхаю. Неделя без них была сущим адом, особенно первые три четверти, когда я думала, что они мертвы. Но видеть, как разглаживаются морщинки на их обеспокоенных лицах, когда они спят, раскинувшись на диванах и полностью расслабившись, — это то чувство, от которого я никогда не устану.

С ними все в порядке. Они в безопасности. Они поправляются.

С нами все будет в порядке.

Возвращаясь к Маркусу, я протягиваю руку к кофейному столику и беру еще немного обезболивающего и антисептический крем. Взявшись за одеяло, я стягиваю его ровно настолько, чтобы не потревожить его, прежде чем хватаюсь за подол его футболки.

Почему это всегда должен быть Маркус? Не так давно он оправлялся от огнестрельного ранения. Не поймите меня неправильно, я буду бодрствовать день и ночь, чтобы помочь ему выздороветь, но мое сердце разрывается, когда я вижу его раненым.

Когда я снимаю старую повязку с его раны, мои пальцы слегка касаются его кожи. Его глаза трепещут, и он накрывает мою руку своей.

— Ты в порядке, детка? — бормочет он, слишком уставший, чтобы открыть глаза.

— Да, — шепчу я, поднося обезболивающее к его рту и вслед за ним бутылку воды к его пересохшим губам. — Прими это и засыпай.

Ему не нужно повторять дважды.

Маркус проглатывает таблетки и позволяет мне ощупывать его рану, медленно втирая в нее еще немного крема, прежде чем я быстро перевязываю все заново, желая беспокоить его как можно меньше. Он держит глаза закрытыми, и хотя у него такой вид, будто он спит, я знаю что это не так.

Как только я заканчиваю, я поднимаю вгляд на его лицо, и тянусь к нему, проводя пальцами по мягкой коже его лба, а мое сердце колотится от переполняющих меня эмоций.

— Ты знаешь, что я бы сжег дотла деревни, только чтобы иметь возможность провести с тобой еще один день? — бормочет он в ночь, его голос такой тихий, что я едва могу разобрать слова.

На моих губах появляется ухмылка, и я расслабляюсь, прижимаясь к его груди.

— Знаешь, когда мужчина делает подобные заявления, большинство женщин закатили бы глаза на мрачные обещания, которые, как они знают, их мужчина никогда бы на самом деле не выполнил, но ты… ты сделал бы это, даже не подумав дважды, и это то, что меня пугает.

Хриплый смех срывается с его губ, мягко вибрируя в груди.

— Никто никогда не говорил, что любовь — это не сложно, — говорит он мне, не стыдясь своего заявления о хладнокровном убийстве, пока его большой палец проводит взад-вперед по моей талии.

— Сделай мне одолжение, — бормочу я, поднимая голову с его груди, чтобы посмотреть на него. Он смотрит на меня усталыми глазами, на его мягких губах играет едва заметная ухмылка, он терпеливо ждет. — Не сжигай дотла ни одной деревни.

— Не могу ничего обещать, — говорит он, подмигивая.

Закатывая глаза, я снова падаю ему на грудь, тепло его тела передается моему, и я хватаюсь за одеяло, натягивая его до плеч, более чем готовая погрузиться в глубокий сон. По крайней мере, я бы так и сделала, если бы Дилл не вскочил на лапы, насторожив уши.

Я наблюдаю за ним, моя спина напрягается, а Маркус снова медленно засыпает.

— В чем дело? — Спрашиваю я, приподнимаясь и наблюдая, как Дилл пересекает большую гостиную к окну, низко опустив хвост, посылая этим волну беспокойства, пульсирующую по моему телу.

Тихое рычание вырывается из его груди, и через мгновение Доу присоединяется к нему, становясь рядом — их острые взгляды устремлены в окно. Я опускаю руку на бедро Марка, и я грубо встряхиваю его.

— Что-то не так, — говорю я, поднимаясь с дивана и пересекаю комнату, присоединяясь к волкам у окна.

— Что случилось? — Спрашивает Маркус, его резкий тон заставляет Романа и Леви очнуться от глубокого сна, все трое поворачивают головы в мою сторону, их лазерно — сфокусированные взгляды устремлены мне в спину.

Я качаю головой, не имея ни малейшего гребаного представления, пока смотрю в окно, неспособная увидеть или ощутить то, что привлекло внимание волков.

— Я не знаю, слишком темно. Я ничего не могу разобрать, но что-то есть… я не знаю, но что-то заставляет волков быть готовыми к нападению.

Сильные руки прижимаются к моим бедрам, и я удивленно ахаю, когда твердая грудь прижимается к моей спине. Я не слышала, чтобы кто-нибудь из них вставал, но к этому моменту я уже не должна удивляться. Роман нависает надо мной, пристально глядя в окно. Тишина наполняет гостиную, и единственный шум, который я слышу, — это тяжелый стук моего пульса в ушах.

— Блядь, — бурчит Роман за мгновение до того, как я вижу это — темную тень, пересекающую ухоженный газон. Но дело не только в этом. Мои глаза привыкают к темноте, и я, наконец, могу разглядеть это: повсюду люди — тени, движущиеся по территории, окружающие нас со всех сторон.

Роман хватает меня за локоть и тянет назад.

— Держись подальше от окон, — торопливо произносит он, и прежде, чем я успеваю ответить, он уходит, уже пересекая комнату со своими братьями, роясь в куче оружия, которое они притащили из оружейной именно по этой причине.

— Сколько? — Спрашивает Леви, готовясь к гребаной битве, выдержать которую они недостаточно сильны — пока нет. Они все еще выздоравливают, особенно Маркус.

Роман качает головой. — Невозможно сказать. Слишком темно. Они окружили нас.

Страх пронзает меня, и я направляюсь к мальчикам.

— Нет, — говорю я им. — Еще слишком рано. Мы к этому не готовы.

Роман оглядывается на меня, проверяя свой пистолет.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, императрица? Должен ли я сбегать туда и попросить их вернуться в более удобное время? Они здесь, готовы мы или нет, и у нас нет другого выбора, кроме как пойти туда и встретиться с ними лицом к лицу.

— Я знаю это, — выплевываю я в ответ, разочарование быстро овладевает мной. — Я просто… я не могу потерять вас, парни, снова.

Роман вздыхает и отходит от своих братьев, беря меня за руку.

— Ты не потеряешь нас, — говорит он мне, притягивая меня к своей груди и целуя в висок. — Мы пройдем через это так же, как прошли через все остальное. А теперь приготовься. Я не хочу, чтобы ты была не в состоянии защитить себя.

Я с трудом сглатываю и киваю, прежде чем высвободиться из его объятий и встать между Леви и Марком. Я хватаю все свои любимые игрушки: пристегиваю ножи к бедрам и проверяю, полностью ли заряжены мои пистолеты. Сколько раз девушка должна это делать? Почему мне так трудно удержать свое счастье?

Леви перепроверяет все, что я делаю, и это действует мне на нервы, но я знаю, что он делает это только потому, что непреклонен в стремлении обеспечить мою безопасность, а не потому, что не доверяет мне.

Марк неторопливо подходит к большому окну, зорко наблюдая за фасадом, его снайперская винтовка перекинута через плечо. Он смотрит вниз, на больших волков, и они наблюдают за ним, ожидая какой-то команды. Глаза Марка блестят от возбуждения, сама мысль о пролитии крови заставляет его собственную быстрее течь по венам.

— Хотите поохотиться?

Дилл издает странный звук, похожий на хмыканья, и, не оглядываясь, два волка выбегают из гостиной — любимая их игра вот-вот разыграется в эпических масштабах. Марк оборачивается и встречает мой взгляд, прежде чем посмотреть на своих братьев.

— Я поднимусь наверх, чтобы занять лучшую точку обзора, — объясняет он. — Он хочет ее. Он здесь не ради нас. Вы ведь понимаете это, верно? — добавляет он, отчего по моему телу пробегают мурашки. — Если с ней что-нибудь случится, пока меня не будет, я вырву ваши органы прямо через рот. Это понятно?

— Понял, брат, — огрызается Леви, почти оскорбленный тем, что Марк предположил, что я не буду в полной безопасности с Романом и Леви… хотя, учитывая то, что произошло в прошлый раз, могу ли я действительно винить его?

Маркус бросает на меня последний долгий взгляд и, даже не поцеловав на прощание, выбегает из комнаты, полный решимости довести дело до конца. Роман и Леви выходят следующими — рука Леви ложится мне на поясницу и ведет меня через особняк, обратно через обугленные руины, по которым мы с трудом пробирались всего несколько коротких часов назад.

Роман качает головой.

— Он не должен был найти нас так быстро.

— Он мог наблюдать за домом, — говорит Леви.

Роман усмехается.

— Или, что еще хуже, он мог добраться до Мика.

Леви чертыхается, когда мы входим в огромное, обугленное фойе, которое раньше было таким впечатляющим, но теперь представляет собой не что иное, как копоть и руины. Роман подходит к окну, смотрит на лужайку, нахмурив брови.

— Что случилось? — Спрашивает Леви.

— Я не узнаю никого из этих охранников.

Я подхожу к Роману, выглядывая наружу, чтобы получше разглядеть то, с чем нам предстоит столкнуться.

— У отца было почти две недели, чтобы пополнить свою охрану после последнего покушения на нас. Просто будь готов. Кто знает, из какой ямы он выкопал этих ублюдков, — заявляет Леви.

Я хмурю брови, наблюдая, как темные тени на лужайке медленно подходят ближе. Они так официальны, так синхронны.

— Они не охранники вашего отца, — говорю я им. — Они Джии.

— Откуда ты это знаешь? — Спрашивает Роман. — Ты узнаешь их?

Я качаю головой.

— Нет, но посмотри, как они двигаются. Они хорошо обучены и уже некоторое время работают вместе. Охранники вашего отца всегда были неряшливы и не умели работать в команде. Плюс, посмотри на их форму. Они все совершенно одинаковые, как оловянные солдатики, движущиеся под одним командованием.

Словно в подтверждение моей теории, Джиа Моретти, сука, известная также как моя мать, выходит из темноты в сопровождении Зика, и сквозь мою жесткую внешность прорывается до хрена нервов.

— Черт, — вздыхает Роман, его взгляд возвращается ко мне. — Я могу только догадываться, чего она хочет.

Тяжело сглатывая, я встречаю его тяжелый взгляд.

— Я не пойду с ней, несмотря ни на что, — говорю я им. — Она обучала меня убить вашего отца, а затем собиралась убить меня, как только я закончу за нее грязную работу. Она не хотела, чтобы я унаследовала ее империю. Эта сучка даже не больна.

Леви тяжело вздыхает, и я понимаю, что была идиоткой, не сказав об этом до сих пор. Я должна была рассказать им все это, как только нашла их, но единственное, что имело для меня значение, — это спасти их.

— Я знал, что ее “болезнь” была выдумкой.

Переводя взгляд с одного брата на другого, я пытаюсь успокоить свое бешено колотящееся сердце.

— Итак, каков наш план?

Роман качает головой.

— Мы пойдем туда и выясним, какого хрена ей нужно, — говорит он, как будто это так просто. — Позволь ей раскрыть свои карты и мы используем их против нее. Важно только то, что ты все еще нужна ей живой, по крайней мере, сейчас.

Мои губы сжимаются в жесткую линию.

— Нет, если только она не предположит, что ты собираешься убить своего отца. Тогда технически я ей ни к чему.

— БЛЯДЬ, — рычит Леви, хватаясь руками за голову. — Почему каждый ублюдок, которого мы встречаем, хочет увидеть тебя в чертовой могиле?

— Это ты мне говоришь, — усмехаюсь я, прежде чем направиться к двери. — Давайте просто покончим с этим. Надеюсь, мы сможем заставить ее отвалить к чертовой матери без необходимости пускать кому-то пулю в лоб.

— Маркусу это не понравится, — говорит Леви себе под нос, тяжело вздыхая, прежде чем потянуться к двери и натянуто улыбнуться мне. — Что нам терять?

Роман понижает тон, в его обсидиановые глаза проникает тьма.

— Абсолютно все.

Выходить в холодную ночь, чтобы противостоять армии Джии, — не совсем то, к чему я хочу привыкать. До сих пор мы всегда сталкивались с армией Джованни глубокой ночью, и хотя это тоже не самое приятное чувство, армия Джии — это нечто иное. Они сильнее и свирепее людей Джованни. Они играют по своим правилам и хорошо владеют искусством манипулирования.

Легкий ветерок дует мне в лицо, когда Роман и Леви обходят меня с флангов, больше не требуя, чтобы я оставалась позади них, как они делали в прошлом. Сегодня вечером мы выступаем на равных.

Люди Джии останавливаются, как только замечают нас, и мы немедленно начинаем спускаться по лестнице, не позволяя их присутствию запугать нас.

Джиа продолжает идти вперед с Зиком рядом, и я смотрю на него, ловя его жесткий, нервный взгляд. В последний раз, когда я видела его, он отдал мне ключи от машины для побега и сказал, что если я когда-нибудь вернусь, то только для того, чтобы всадить пулю в голову Джии. Если бы не он, я бы никогда не сбежала. Я бы никогда не нашла парней и уж точно не смогла бы оказать им помощь, в которой они так отчаянно нуждались.

Без Зика мальчики были бы мертвы, и за это я обязана ему жизнью, но он также тот человек, который согревает постель Джии по ночам. У него здесь другие намерения, и я не уверена, что ему можно доверять.

Мы спускаемся на нижнюю ступеньку, и Джиа наблюдает за мной, как ястреб, держась на приличном расстоянии, но не настолько, чтобы нам приходилось кричать, чтобы нас услышали. Она оглядывает Романа и Леви, сканируя их с ног до головы, вероятно, мысленно подсчитывая, сколько оружия на их телах и где могут быть их слабые места.

— Где еще один брат? — Комментирует она, ее взгляд острый и контролирующий.

— Мы здесь, — заявляет Роман, позволяя ей поверить в худшее, вместо того чтобы объяснить, что третий брат сейчас лежит на крыше особняка с винтовкой, направленной ей прямо между глаз.

Джиа прищуривает глаза, не веря в это ни на секунду, но не имея ничего другого, что говорило бы об обратном. Когда за спиной у нее целая армия, какое это имеет значение? Нас всего лишь небольшая горстка против гребаной империи. У нас нет ни единого шанса.

Взгляд Джии возвращается ко мне.

— Ты сбежала из моего дома, — заявляет она. — Ты знаешь последствия. Я объяснила тебе, что произойдет, если ты сбежишь.

Я киваю головой.

— Да, я слышала тебя громко и отчетливо. Я слышала угрозы, которые слетали с твоего языка, словно ты обмакнула их в яд, но знаешь что? Твои угрозы ни черта для меня не значат… да и для тебя тоже.

Взгляд Джии темнеет примерно так же, как у Романа, когда его испытывают, и становится ясно, что ей это не нравится.

— Ты понимаешь, как это выглядит? — она шипит. — В какое положение ты меня поставила? Моя дочь, моя наследница, добровольно рискнула своей жизнью, чтобы спасти подонков ДеАнджелиса.

Я смеюсь.

— И я бы сделала это снова.

Роман стонет рядом со мной.

— Прекрати ее провоцировать, — бормочет он себе под нос.

Упс.

— Твоей глупости пришел конец, — выплевывает Джиа. — Ты позоришь меня и то наследие, которое я оставлю после себя. Ты пойдешь со мной, нравится тебе это или нет, так что советую тебе тащить свою задницу сюда, прежде чем я буду вынуждена прийти туда и забрать тебя.

Леви вздрагивает рядом со мной, и я прикасаюсь своими пальцами к его, позволяя своему мизинцу обхватить его большой палец и чувствуя, как он медленно начинает успокаиваться.

— Значит, ты можешь натренировать меня, чтобы я убила Джованни, превратить меня в одного из своих солдат, симулировать болезнь, а потом убить меня, как только ты используешь меня для своих больных игр? Да, к черту. Это была хорошая идея, пока она работала, но я пас. До следующего раза.

Глаза Джии вспыхивают, и она понимает, что ее тщательно разработанный план по симулированию болезни и управлению гребаным миром рушится на глазах. Она судорожно пытается придумать, как меня обхитрить, но ничего не выходит. Мне это неинтересно. Я слишком много могу потерять, чтобы рисковать снова запутаться в ее паутине.

— Даю тебе три секунды, Шейн Моретти. Ты пересечешь лужайку и встанешь у меня за спиной. Ты попрощаешься со своими любовниками, а потом уйдешь.

Улыбка растягивает мои губы, и я сдерживаю смех.

— Я аплодирую твоей уверенности, правда, просто восхищаюсь. Это впечатляет, но я уже свыклась с этим. Ты не моя мать. Может, у нас и одна кровь, но ты ни черта не имеешь надо мной. Я устала играть по правилам других людей. Теперь я кукловод, и ты только что вошла в мой мир.

Зик прижимает руку к уху, и в одно мгновение все пистолеты на участке оказываются направлены на нас.

— Хочешь поиграть в игры, Шейн? Тогда именно это мы и сделаем.

Ее взгляд опускается на мою грудь, и я смотрю вниз, чтобы увидеть красную светящуюся точку у себя на груди, и смеюсь, поднимая глаза и обнаруживая точно такую же точку прямо у нее между глаз.

— В эту игру могут играть двое, — говорю я, наблюдая за тем, как Зик поднимает голову к крыше особняка и с шоком на лице ищет винтовку Маркуса. Он не ожидал, что мы будем так подготовлены, и это их вина. Они должны были знать, что, несмотря ни на что, мы прикрываем друг друга. — Знаешь, я удивлена, что ты потрудилась проделать весь этот путь сюда. В конце концов, разве у тебя нет проблем поважнее, чем выслеживать свою дочь-дегенератку по всему штату?

Она окидывает взглядом владения, определяя точное местоположение Маркуса, не торопясь, пытаясь придумать, как все это провернуть, хотя что-то подсказывает мне, что она подумывает покончить со всеми нами прямо здесь и сейчас. Но я уверена, что она знает, насколько неуравновешенным может быть Маркус. Он без колебаний нажмет на курок, и уж точно не будет ждать повода, чтобы сделать это.

Взгляд Джии возвращается ко мне, сузившись и показывая лишь намек на замешательство.

Крючок. Леска. Грузило.

— О чем ты говоришь? — требовательно спрашивает она, медленно продвигаясь вперед.

Роман и Леви следят за ее движениями, не говоря ни слова, но им и не нужно — их намерения ясно читаются в их темных глазах. Сегодня они не сдадутся. Джиа — всего лишь небольшое препятствие на пути к тому, чего они действительно хотят, и они без колебаний расправятся с ней и начнут войну, если это хоть на шаг приблизит их к победе.

— О, ты что, не слышала? — Я поддразниваю, зная, как сильно моя чушь действует ей на нервы, и, честно говоря, с этой маленькой красной точкой, зависшей у меня на груди, это не самая умная идея, но ей нужны ответы, и пока она их не получит, красная точка — это всего лишь пустая угроза. — Ты должна гордиться. Твоя малышка наконец-то вышла замуж. Теперь я ДеАнджелис.

Лицо Джии вытягивается, ее глаза расширяются, когда она смотрит на парней рядом со мной. Она устремляется вперед, ее мужчины беспрекословно следуют за ней. Она встает прямо передо мной, тыча пальцами прямо мне в грудь.

— Я не знаю, в какую игру ты играешь, но я позабочусь о том, чтобы брак не состоялся, даже если мне придется самой перерезать им глотки.

Меня разрывает от смеха, и я кладу руку ей на плечо и отталкиваю ее на шаг назад.

— Это мило, что ты считаешь одного из этих засранцев моим мужем. Я имею в виду, я бы хотела. Ты можешь представить, какими собственниками они были бы, если бы могли законно называть меня своей? Но подумай еще раз, дорогая мама. Ты была права: бегство от тебя действительно имело свои последствия, потому что теперь на пальце Джованни кольцо с моим именем.

Ее лицо снова вытягивается, и она отступает на несколько шагов, широко раскрыв глаза, быстро просчитывая каждый ее шаг и то, что это может означать для ее империи. Но я только усмехаюсь.

— Совершенно верно, Джованни ДеАнджелис только что открыл заднюю дверь прямо в сердце твоей империи, и ты ни черта не можешь с этим поделать.

Паника сквозит в ее взгляде, дикая и непредсказуемая, и в мгновение ока она выхватывает пистолет из кобуры, пристегнутой к бедру. Мои глаза расширяются, а время, кажется, замедляется.

Миллион вещей происходит одновременно.

Она поднимает пистолет и целится мне прямо между глаз, как раз в тот момент, когда рука Романа хватается за мою, сильно дергая меня. Маркус нажимает на спусковой крючок как раз в тот момент, когда Зик отталкивает Джию с дороги, но не раньше, чем она стреляет из своего собственного оружия, посылая пулю в нашу сторону. Леви бросается вперед, ловя пулю в плечо как раз в тот момент, когда Зик падает на землю, а пули, предназначенные Джии, теперь вонзились ему в грудь.

Из моей груди вырывается мучительный крик, а Джиа смотрит на Зика, в ее глазах на мгновение мелькает ужас, прежде чем она игнорирует его и вскакивает на ноги.

Роман бросается на защиту меня и Леви, бесстрашно стоя перед теми, кого он любит.

— УБЕДИСЬ, ЧТО ОН ЖИВ, — кричит Роман мне, вытянув пистолет перед собой, готовый сделать столько выстрелов, сколько сможет, если до этого дойдет, но их слишком много. Если Джиа решит превратить это в гребаную войну, мы падем.

Опустившись на колени, я бросаюсь к Леви. Кровь заливает землю, и меня охватывает страх.

— ЛЕВИ? — Я плачу, прижимая руку к пулевому ранению и пытаясь остановить кровотечение. — Пожалуйста, будь в порядке. Пожалуйста, будь в порядке.

Он стонет — его боль разрывает меня на части.

— ЧЕРТ, — рычит он, выплевывая это слово сквозь сжатые челюсти. — Я В ПОРЯДКЕ. Я В ПОРЯДКЕ.

— Их слишком много, — кричит нам Роман, когда Джиа поднимает руку — молчаливый сигнал своей армии начинать наступление на нас. — ЛЕВИ, — зовет Роман, отчаянно нуждаясь в какой-нибудь поддержке, кроме Маркуса, спрятавшегося на крыше.

Леви вскакивает на ноги, и когда я бросаюсь между ними, их огромные плечи отбрасывают меня назад. Кровь пропитывает футболку Леви, и я понимаю, что он не сможет долго с этим справляться, особенно после того дерьма, от которого он еще не до конца оправился.

Армия Джии стоит у нее за спиной, двое мужчин хватают Зика за руки и тащат его обратно в толпу, а она в чистой ярости смотрит на нас.

— Отдайте ее, — командует Джиа, на мгновение забывая, с кем, черт возьми, она разговаривает.

Роман усмехается.

— Приди и возьми ее.

Вот черт.

И этот мудак предупреждал меня, чтобы я не провоцировала ее. Он только что открыто пригласил ее атаковать.

Приготовившись к тому, что это будет бой всей моей жизни, Джиа медленно начинает переводить взгляд с меня на мальчиков. В ее глазах пляшет любопытство, и я напрягаюсь, когда понимаю, что игры далеки не закончены. У нее был момент паники и истерика, но теперь свирепый лидер семьи Моретти вернулся, и она снова может ясно видеть мир.

— Я заключу с тобой сделку, — говорит она, не сводя с меня глаз, но ее слова адресованы двум мужчинам, стоящим передо мной. — Один из знаменитых братьев ДеАнджелис пойдет со мной, и я сохраню ей жизнь… пока.

Я усмехаюсь себе под нос.

— Она чертовски ненормальная.

Ни за что на свете.

Я смотрю сквозь плечи мальчиков, готовясь сказать ей, чтобы она пошла и трахнула осла, когда плечи Романа опускаются, и Леви поворачивается ко мне. Я нахмуриваю брови и смотрю на него, когда он делает шаг ко мне, берет мое лицо в свои большие ладони и прижимается губами к моим.

— Я люблю тебя, — говорит он, встречая мой взгляд с преданной яростью, которая убивает меня изнутри.

— Какого черта ты делаешь? — Спрашиваю я, глядя на него так, словно он сошел с ума. — Не смей уходить от меня. Она играет с нами. Она делает это только для того, чтобы выманить меня.

Леви улыбается, притягивая меня к своей груди и крепко прижимая к себе.

— Я знаю, Шейн. Я, блядь, знаю, и поэтому ты не можешь прийти за мной.

Я смотрю ему в глаза, отчаяние наполняет мои вены, как свинец, раздавливая меня. Он отстраняется, и, прежде чем я успеваю опомниться, руки Романа обнимают меня за талию, крепко сжимая… слишком крепко. Леви отходит, и я качаю головой, мои глаза наполняются слезами.

— Нет, — кричу я ему. — НЕТ. ЛЕВИ.

— Прости меня, Шейн. Я чертовски люблю тебя всем, чем я являюсь, и если пожертвовать собой в угоду Джии Моретти — это то, что нужно, чтобы ты и мои братья сегодня выжили, то я так и поступлю. Ты понимаешь меня? Я люблю тебя, Шейн. Не делай глупостей.

Я пытаюсь вырваться из объятий Романа, но его хватка усиливается, и он начинает тащить меня обратно к лестнице.

— ОТПУСТИ МЕНЯ, — кричу я, вцепившись в его руку, пока Леви наблюдает за мной, с сердцем в руках.

— Скажи это, — просит Леви.

Я качаю головой, слезы текут по моему лицу.

— Не смей этого делать. Не поступай так со мной.

— Скажи это, — требует он.

Мое сердце разрывается, и из горла вырывается тяжелое рыдание.

— Пожалуйста. — Он просто наблюдает за мной, молча ожидая услышать те три слова, которые, как он знает, терзали мое сердце с того самого момента, как мы встретились. Он делает шаг назад, пока Роман оттаскивает меня еще дальше, и отчаяние переполняет меня. — Пожалуйста, Леви. Не делай этого. Мы сможем это пережить. Не бросай меня. Я люблю тебя так чертовски сильно.

Его темные глаза впились в мои, наполненные всем тем, что мы отказывались произносить вслух, всем тем, что он сдерживал в себе, сейчас это все прямо там — в его прекрасных глазах.

— Нет ничего, чего бы я не сделал для тебя, Шейн. — Он задерживает мой взгляд еще на мгновение, пока безмолвное прощание повисает в воздухе между нами, и с этими словами он поворачивается спиной и идет в ожидающие объятия армии Джии.

— ЛЕВИ. НЕТ. НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО СО МНОЙ, — кричу я, грубая интенсивность моих криков разрывает мне горло. Я борюсь с хваткой Романа, наблюдая, как Леви теряется в толпе солдат, его руки туго стянуты за спиной и связаны, когда он падает на колени. — ЛЕВИ. НЕТ. НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К НЕМУ. НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К НЕМУ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ.

Роман тащит меня вверх по лестнице, отрывая от земли, пока я борюсь с его железной хваткой.

— Нет, — всхлипываю я, наблюдая за тем, как Джиа просто стоит там с гребаной ухмылкой на губах, наблюдая, как я разбиваюсь на миллион маленьких кусочков. — Не делай этого.

— Мы еще увидимся, Шейн, — говорит мне Джиа, ее ухмылка становится шире, а в глазах пляшут искорки смеха. — Запомни мои слова. Мы еще увидимся.

— Если ты причинишь ему боль, — выплевываю я, горячие злые слезы текут по моим щекам, зная, что быть пленницей Джиа Моретти — это гребаный смертный приговор. — Клянусь Богом, я убью тебя, черт возьми.

— Я приглашаю тебя попробовать. — И с этими словами она поворачивается спиной и уходит со своей армией, в то время как Роман втаскивает меня в особняк, захлопывая за нами тяжелую дверь.