Марина и цыган

День 24 Как я решила, что пора уйти со сцены

Закрывшись в горнице, я рисовала, выполняя данное Женьке обещание. Темой моего рисунка была наша с ним дуэль на шпагах. До этого рано утром, когда все ещё в доме спали, я вывела Орлика из сарая и носилась верхом по полям до тех пор, пока мои ноги не одеревенели. Рядом со мной на полу лежал открытый чемодан. Все мои вещи были уже уложены, кроме халата и висевшего на спинке кровати сиреневого платья. Любины же вещи я вернула на место. На следующий год сюда должна приехать моя двоюродная сестра Ленка. Возможно, они ей пригодятся. Таким образом, у меня не осталось ничего на память о деревне. Что же касается Сергеевой финки, то я положила её в целлофановый пакет и зарыла под старой грушей. Наверно, Роман прав: нож – не женское оружие.

Едва я закончила рисовать, как кто-то постучал в дверь. Откинув крючок, я впустила в горницу Женьку.

-Марина! – воскликнул он прямо с порога. – Когда вы едете?

-Не знаю. Матери ещё нет.

-А я с работы отпросился, чтобы вас проводить… Что это? – дядька взял в руки рисунок.

-Ты доволен? – спросила я.

-Ещё бы!

Женька попросил меня подписать подарок и затем прочитал вслух: «Дорогому дяде от племянницы на память о днях моего пребывания в Святошино. Марина».

Поблагодарив меня, он прибавил:

-Марина, к тебе там деревенские пришли попрощаться.

-Где они?

-Во дворе.

Едва я вышла во двор, как святошинские сразу же окружили меня. Здесь собралась вся наша компания, кроме Зинки. Все говорили, перебивая друг друга, так что я не успевала отвечать им.

-Приезжай на следующий год, Марина! – просили меня деревенские.

В этот момент послышался шум мотора и к нашему дому подкатил «газик». Из него вышли мама с Толиком и Иван Михайлович. При виде меня последний весело сказал:

-Ну, что же, племянница, вот и лето, считай, прошло! Прощайся со своими друзьями и поехали!

Навстречу гостям из кухни уже спешила баба Тоня. Вместе с мамой она пригласила Ивана Михайловича в дом на прощальный обед. В зале уже был накрыт стол, посредине которого стояли две бутылки: с шампанским и с красным вином. Женька и муж тёти Нади, между которыми я сидела, наперебой подливали мне в бокал шампанское. Мама же, у которой было явно приподнятое настроение, на этот раз не делала мне никаких замечаний.

-За ваш благополучный отъезд! – подняв рюмку, провозгласил Иван Михайлович.

-Пора нам ехать, пора! Вот уже и муж письмо прислал, что соскучился, - ответила моя мама.

После обеда Женька понёс её сумку в машину. Иван Михайлович тоже вышел.

-Попрощайся с бабушкой, Марина! – сказала мне мама.

Я подошла к бабе Тоне и молча обняла её. В свой черёд, та, уткнувшись в моё плечо, запричитала:

-Ой, ты ж, внучечка моя золотая! Да когда же теперь я снова увижу тебя? Видно, так и придётся мне помереть, больше не повидавшись с тобой! Останься хоть ещё на недельку, не уезжай! Дай мне на тебя налюбоваться!

Слушая её, моя мама не выдержала и нерешительно произнесла:

-Может, и вправду останешься ещё на недельку, Марина? Раз бабушка просит…

Баба Тоня, обрадовавшись, тут же утёрла фартуком слёзы и они стали договариваться с мамой о том, что я ещё вполне могу пробыть здесь недельку-другую, а потом бабушка сама посадит меня на поезд. Ошеломлённая таким поворотом событий, я растерянно переводила взгляд с бабы Тони на маму, думая, что они шутят. Но, судя по их лицам, они говорили вполне серьёзно. В это время вошёл Женька и обратился ко мне:

-Где твой чемодан, Марина?

-Она остаётся! – ответила ему за меня моя мама.

Дядька недоумённо посмотрел на сестру, после чего снова перевёл взгляд на меня:

-Как это остаётся?

-Ну, ещё на недельку: бабушка просит!

Женька ещё немного постоял, а потом на цыпочках двинулся к двери. Через минуту мама с бабушкой последовали за ним. Одна лишь я, словно в оцепенении, продолжала стоять посредине комнаты. В моей голове мелькали обрывки каких-то мыслей и я не знала, на что решиться. В самом деле: что мне делать сейчас в городе? Все мои подружки разъехались, кто куда. К тому же, я ещё не успела вдоволь накататься на Орлике! А Роман? Ведь мы с ним только-только познакомились… Если я останусь, мы с ним таких дел натворим!

Я зажмурилась, представив себе, какие операции мы могли бы провернуть вместе с цыганом. А когда снова открыла глаза, то увидела в окне дядьку, который, довольно потирая руки, что-то говорил деревенским. Этот миг всё решил. Внезапно меня охватило плохое предчувствие и в голове всплыла неизвестно откуда взятая фраза: «Надо уметь вовремя сойти со сцены!» Сорвавшись с места, я бросилась в горницу и, словно в лихорадке, надела на себя платье и босоножки. Затем бросила в чемодан халат и захлопнула крышку. Не знаю, чего я больше боялась в этот момент: передумать или опоздать. Выбежав на улицу, я рванула на себя дверцу «газика» и забросила чемодан внутрь. Возившийся с мотором Иван Михайлович поднял голову и посмотрел на меня с удивлением. У Женьки же при виде меня на скулах проступил багровый румянец. Только мама, которая беседовала с бабой Тоней по другую сторону «газика», спокойно сказала:

-Так ты едешь, Марина? Ну, и хорошо!

Обогнув машину, я приблизилась к бабушке и прижалась к её груди:

-Прости меня, ба!

-Что поделаешь, - вздохнув, та ласково погладила меня по голове. – Раз решила – значит, езжай, Марина!

-Ты ведь приедешь к нам в гости, ба? А корову на время Сергею оставишь! Обещай, что приедешь!

-Приеду, приеду, - успокоила меня баба Тоня.

-Когда мы едем? – поинтересовалась я у мамы.

-Примерно через полчаса, - мельком взглянув на свои наручные часы, ответила она.

Значит, у меня в запасе было ещё целых полчаса. Внезапно в моей голове мелькнула мысль: флажок! И как я не додумалась до этого раньше? Вернувшись во двор, я приставила лестницу к чердаку и взобралась наверх. Приложив ладонь козырьком ко лбу, я пристально всматривалась вдаль, туда, где на горизонте темнел лес. Ветер развевал моё платье и волосы, а на верхушке шеста трепыхалось жёлтое пятнышко. «Успеет или нет?» - гадала я. Потом мне пришло в голову, что Роман, возможно, где-то неподалёку, но не хочет показываться из-за посторонних. Поэтому, спустившись с чердака, я решила напоследок прогуляться по саду. Однако, окинув внимательным взглядом ближайшие кусты, не заметила ничего необычного. Неожиданно со стороны плетня донёсся какой-то шорох и затем из-за дерева вышел Вадим. Не обратив внимания на мой удивлённый взгляд, он спросил:

-Ты всё-таки уезжаешь?

-Да.

-И больше не приедешь?

-В следующем году мы собираемся на море…

-Можно на прощание поцеловать тебя?

Мне вдруг стало всё безразлично. «Почему бы и нет? – подумала я. – Мы ведь всё равно больше не увидимся!» Но в этот щекотливый момент где-то совсем рядом треснул сучок. И я словно очнулась:

-Прости, я не могу…

После чего, отвернувшись, побрела к калитке. Однако при выходе из сада я не выдержала и оглянулась: Синеглазый стоял на прежнем месте и смотрел мне вслед. При этом в его лице не было ни кровинки. Тогда, вздохнув, я сказала:

-Прощай!

Вадим ничего не ответил мне. Но я знала, что поступила правильно, хотя в моей душе и осталось лёгкое сожаление. Проходя через двор, я вспомнила об Орлике и решила тоже с ним попрощаться. Прислонившись головой к шее коня, я стала пальцами перебирать его гриву. Так мы стояли с ним минут пять, пока с улицы не донёсся резкий гудок. Оторвавшись от жеребца, я направилась к двери и с порога бросила на него последний взгляд. Орлик, подняв голову, тоже посмотрел на меня и выражение его глаз в этот миг было совсем как у человека.

На улице меня снова окружили деревенские. Парни по очереди жали мне руку, а девки, вслед за Алёнкой, обнимали и целовали в щёку. В это время я вдруг увидела сиротливо стоявших в стороне Марицу и Яшку. Оглянувшись на маму и убедившись, что она и Толик прощаются с бабушкой, я приблизилась к цыганчатам и шепнула:

-Подождите меня здесь, ребятки!

Затем, вернувшись в горницу, откинула крышку сундука и принялась рыться там. Под руку мне попалась Алёнкина шляпка и я выбросила её из сундука на пол. Вот и рисунок: мы с Романом стоим на брёвнах и протягиваем навстречу друг другу руки. Затем я вернулась в зал в поисках газеты, в которую можно было завернуть рисунок. На диване лежали забытые братцем книга сказок и игрушечная машинка. Вложив рисунок в книгу и прихватив также машинку, я подошла к двери и едва не столкнулась с дядькой.

-Марина, тебя Вера зовёт: ехать пора…, - начал было он.

Но я, не слушая Женьку, сунула ему в руки шляпку:

-Отдай Димке, мне она больше не нужна!

И после паузы добавила:

-Да, ещё тут недавно у некоторых сады ограбили… Передай им, пусть хорошенько посмотрят у себя на огороде в кустах!

Дядька оторопело посмотрел на шляпку, но я, не вдаваясь больше ни в какие объяснения, побежала к машине. Мама с Толиком уже сидела внутри. При виде меня она недовольно воскликнула:

-Марина, так ты едешь?

-Да, одну минуту!

-Вы уезжаете, тётя? – печально спросила Марица, когда я снова подошла к цыганчатам.

-К сожалению, да. А это вам от меня! – я протянула машинку Яшке, а книгу – его сестре.

-Спасибо большое, тётя!

Нагнувшись к девочке, я показала ей спрятанный в книге рисунок и тихо сказала:

-А это передай дяде Роме. И ещё скажи ему, что я очень жалею, что не смогла с ним проститься… Не забудешь?

-Нет! – Марица посмотрела на меня серьёзными глазами. – Не волнуйтесь, тётя, я всё передам!

-Умница! – я провела рукой по её косам, в которые были вплетены подаренные мной красные ленточки.

-Марина! – снова позвала меня мама.

-Прощайте, ребятки!

Только усевшись рядом с мамой на заднее сиденье, я почувствовала, как пылают мои щёки. Захлопнув дверцу, Женька сел впереди возле Ивана Михайловича и «газик» тронулся с места. Бабушка махала нам вслед рукой, а деревенские кричали:

-Приезжай ещё, Марина!

Оглянувшись, я в последний раз посмотрела на шест с жёлтым флажком. Моё сердце невольно сжалось, но где-то в глубине души я всё ещё продолжала верить в чудо. Между тем Женька, мама и Иван Михайлович увлечённо болтали, периодически обращаясь ко мне. Я же отвечала им с рассеянной улыбкой, пристально вглядываясь в росшие по краям дороги кусты: почти за каждым мне мерещилось лицо Романа. Наконец, когда мы миновали рощу, я обернулась, чтобы посмотреть ещё раз на берёзы. Внезапно мне показалось, что на самой опушке между белыми стволами мелькнула какая-то тень. В этот момент я перестала реагировать на окружающих и, буквально, прикипела взглядом к заднему окну. Теперь мне уже ясно был виден человек на опушке. Моё сердце бешено заколотилось: наверно, это он! Тем временем неизвестный прислонился к стволу берёзы и я разглядела розовую рубашку и тёмные штаны. У меня больше не осталось никаких сомнений. Вытащив из карманчика Толиковой рубашки белый носовой платочек, я помахала им цыгану из открытого сбоку окна. В ответ человек у берёзы, словно повторяя мой жест, поднял руку.