Марина и цыган

День 6 Как я решила брать пример с Зорро и чем это закончилось, а также о моём свидании с Вадимом и «цыганском вечере»

На следующий день я проснулась в отвратительном настроении. Всю ночь меня мучили кошмары. Вдобавок, дядька так и не пришёл ночевать. Раздумывая о том, где он может быть, я вышла во двор. В семь утра воздух ещё не достиг прозрачности стекла и всё вокруг растворялось в солнечной дымке. Листва же деревьев в саду казалась серебристой, а птицы только начали распеваться.

Решив прогуляться, я открыла ворота и, к своему удивлению, увидела спящего на скамейке под домом Женьку. Положив под щёку кулак и подогнув ноги, он тихонько посапывал во сне. Рядом под скамейкой стояли дядькины ботинки. Чёрная щетина на его щеках, мятая рубашка и серые от пыли брюки красноречиво свидетельствовали о том, что он вряд ли провёл ночь в Чижово. Решив выяснить это у самого Женьки, я принялась тормошить его за плечо. В ответ дядька что-то промычал и, дёрнув ногой, проснулся.

-А? Что? – забормотал он, пытаясь приподняться.

Схватив его за горло, я с угрожающей интонацией в голосе спросила совсем не то, что намеревалась:

-Кто пятый?

Женька вздрогнул и его взгляд стал более осмысленным. Наконец, он промолвил:

-Марина, прошу, никогда не спрашивай меня больше об этом!

Что-то в его голосе заставило меня отступиться. Не произнеся больше ни слова, я вернулась в дом. Нужно было готовить завтрак, а в вёдрах не осталось ни капли воды. Только я собралась сбегать по-быстрому к колонке, как Женька отобрал у меня оба ведра. К его возвращению я успела начистить полмиски картофеля. Поставив полные вёдра на пол, дядька сообщил:

-Мать завтра придёт. Сегодня похороны, а потом ещё поминки будут.

Так как я промолчала, он достал из кармана свой складной нож и принялся мне помогать. Вскоре завтрак был готов. Женька так уплетал за обе щёки, словно не ел три дня. После картофеля с яичницей он принялся за вчерашние вареники и, запив всё это огромной кружкой компота, сказал, откинувшись на спинку стула:

-А теперь неплохо бы соснуть часиков двенадцать.

Однако не пошёл спать, а помог мне вымыть грязную посуду. Управившись с кастрюлями, мы сели отдохнуть на диван. При виде тома «Графа Монте-Кристо» дядька поинтересовался, что ещё из романов Дюма-отца я читала. Мне надоело дуться на Женьку и я ответила:

-Только «Трёх мушкетёров».

Тогда дядька сообщил, что ещё до армии приятель дал ему почитать «Две Дианы» и принялся увлечённо пересказывать мне этот роман. На самом интересном месте кто-то постучал с улицы в наше окно. Повернув головы, мы увидели Вадима и Димку. Едва дядька открыл окно, парни дружно поздоровались. Затем, покосившись в мою сторону, Димка негромко спросил у Женьки:

-Ну, как дела?

-Всё в порядке, - ответил дядька.

Не желая им мешать, я демонстративно поднялась с дивана и вышла во двор. Женька застал меня в саду в тот момент, когда, сидя верхом на корявом суку старой груши, я пыталась закрепить на нём верёвку. Понаблюдав некоторое время за моими действиями, дядька поинтересовался:

-Что ты делаешь, Марина?

-Не видишь, вешаться собралась! – мрачно пошутила я.

После чего пояснила:

-Хочу здесь качели устроить.

Чтобы убедиться в надёжности верёвки, я повисла на ней и стала раскачиваться из стороны в сторону. Внезапно раздался треск и с оборванным концом верёвки в руках я полетела прямо в предусмотрительно подставленные дядькины объятия. Осторожно поставив меня на землю, Женька сказал:

-Не расстраивайся, Марина, у меня в запасе есть ещё абсолютно новый моток!

Дядька сбегал за верёвкой в сарай и закрепил её для надёжности на суку «морским узлом». Но когда я попросила его подвесить качели на высоте метра полтора от земли, Женька удивился:

-Зачем так высоко?

-Чтобы на них никто не мог кататься, кроме меня!

По его взгляду я поняла, что он воспринял мои слова как шутку. Потом дядька ещё раз сходил в сарай и отыскал там подходящую доску для сиденья. Когда всё было готово, я залезла на дерево и оттуда спустилась на качели. Женка следовал за мной. Стоя на противоположных концах доски, мы словно летали между деревьями, так что дух захватывало. При этом дядька раскачивал качели изо всех сил, желая услышать мои мольбы о пощаде. Однако у него первого закружилась голова и, под предлогом того, что ему ещё нужно побриться, Женька улизнул в дом.

Оставшись одна, я села на доску и задумалась. Если моим любимым литературным героем был д’Артаньян, то идеалом в кино – Зорро. Поэтому я мечтала хоть немного походить на него. Правда, мне удалось достигнуть некоторых успехов в лазанье по деревьям и заборам, но всё это не шло ни в какое сравнение с подвигами благородного разбойника, который свободно перепрыгивал с крыши на крышу на уровне второго этажа. Дав себе слово немедленно приняться за тренировки, я соскочила с качелей и поспешила к дому.

Критически осмотрев со всех сторон крышу, я решила, что оттуда легко можно было спрыгнуть на сарай, а спуститься с сарая на землю – вообще раз плюнуть. Но как проделать это в обратном направлении? Ведь дом был гораздо выше. Внезапно я вспомнила о длинных жердях, хранившихся в сарае. Перекинув их на крышу, можно было попытаться достигнуть желаемого, тем более что подобную сцену показывали в каком-то фильме.

Делая перехваты руками, я добралась уже до середины, как вдруг входная дверь распахнулась и на пороге последовательно возникли сначала Димка с Вадимом, а за ними – дядька. Судя по всему, Женька вышел проводить своих дружков, и, увлечённые своим разговором, они сначала не заметили меня. Внезапно одна из жердей треснула, издав резкий звук, и я зависла между небом и землёй. Парни повернули головы в мою сторону. Дядька, державший в руках мыльницу и кисточку для бритья, уставился на меня безумным взглядом. В то время, как правая его щека была гладко выбрита, с левой белыми хлопьями медленно опадала пена. Хотя остальные жерди тоже грозили рухнуть, я не смогла сдержать смех. Парни же, не слыша с моей стороны никаких криков о помощи, не решались подойти ближе. Наконец, Женька пришёл в себя и поспешил распрощаться со своими приятелями. Те удалились, оглядываясь через каждый шаг. Машинально потирая выбритую щёку, дядька тоже скрылся в доме. Воспользовавшись этим, я благополучно добралась до крыши дома, затем спустилась с неё на ограду, оттуда – на землю и спряталась в сарае. Едва я успела прикрыть за собой дверь и приникнуть к щёлке, как снова появился Женька. На этот раз его обе щеки были тщательно выбриты. Не обнаружив меня на прежнем месте, дядька прошёлся по двору, а затем открыл садовую калитку и позвал:

-Марина!

Так и не дождавшись ответа, он вернулся обратно в дом.

Сначала я хотела было оттащить жерди в сарай, но тут мне пришла в голову новая идея использовать их в качестве шеста для прыжков в высоту. В саду возле бабушкиных грядок росла молодая яблоня. От развилки её ствола почти параллельно земле отходил большой сук, на котором было очень удобно сидеть, но в данном случае он мог сойти и за планку. Когда, сделав хороший разбег, я оперлась на жердь, та вдруг вырвалась у меня из рук и отлетела в одну сторону, а я – в другую. При этом из моего горла вырвался короткий, но довольно громкий крик. В ту же минуту на порог выскочил дядька. Увидев лежащую на земле жердь и повисшее на суку моё бренное тело, он сразу же обо всём догадался. После того, как Женька отнёс меня на руках в дом и уложил в кровать, он с тревогой в голосе спросил:

-Марина, может, сбегать за фельдшерицей?

Скорчившись от боли в животе, я отрицательно покачала головой. Затем, найдя в себе силы, с трудом вымолвила:

-Ничего страшного, немного полежу – и пройдёт.

Но дядька продолжал суетиться вокруг меня. Тогда я попросила его намочить полотенце и приложить этот импровизированный компресс к моему животу. Вскоре мне действительно стало лучше и, чтобы окончательно успокоить Женьку, я встала с кровати и прошлась по залу. Однако дядька сказал, что мне не помешает ещё полежать в постели. А потом настойчиво прибавил:

-Марина, дай мне слово, что ты прекратишь… эти занятия!

Сделав торжественное лицо, я дала обещание и отправилась отдыхать в горницу. Тем не менее, спать мне не хотелось, читать – тоже, а продолжать тренировки пока не было сил. Оставалось одно – наряжаться. Закрывшись на крючок, я достала из сундука белое полотняное платье, в котором бабушка венчалась в церкви с дедом, и прогладила утюгом все оборки. В этом платье и Алёнкиной шляпке, накрытой сверху кружевной накидкой в виде вуали, я вполне походила на барышню девятнадцатого века. Мне захотелось увидеть себя в зеркале в полный рост, но для этого нужно было вернуться в спальню.

Женька лежал в зале на диване с закрытыми глазами. Думая, что он спит, я хотела было тихонько пройти мимо него, но тут подо мной скрипнула половица. Открыв глаза, дядька уставился на мой наряд.

-Ну, как, похожа я на даму? – ничуть не смутившись, поинтересовалась я.

Окинув меня внимательным взглядом от шляпы и цепочки с кулоном в виде сердечка на шее до белых босоножек, Женька серьёзно ответил:

-Похожа!

Я удовлетворённо улыбнулась и, покачивая бёдрами, двинулась к выходу.

-Ты куда? – тут же поинтересовался дядька.

-Немного прогуляюсь…

Не успела я опомниться, как Женька подскочил ко мне и, отставив руку кренделем, галантно произнёс:

-Разрешите Вас сопровождать!

В свою очередь, я бросила на него оценивающий взгляд и покачала головой:

-К сожалению, сударь, Вы неподобающим образом одеты!

-Так одень меня подобающе! – попросил дядька.

-Для этого нужен фрак, - отрезала я.

Но тут меня посетила замечательная мысль:

-А ты не хочешь переодеться в даму?

Моё неожиданное предложение вызвало на лице у Женьки сложную гамму чувств. Впрочем, колебался он недолго:

-Хорошо, я согласен!

В сундуке нашлось ещё одно платье голубого цвета. Правда, оно оказалось слишком открытым, но я не растерялась и натянула его на Женьку задом наперёд, прикрыв ему спину накидкой. Под платьем у дядьки был надет бабушкин лифчик, набитый ватой. Что же касается Женькиной причёски, то я соорудила её из косы, которую тётя Люба отрезала после окончания школы. Пригодились также и белые перчатки, оставшиеся после её свадьбы.

В этих перчатках, с ниспадавшими из-под шляпы русыми локонами и цепочкой на шее Женьку не узнала бы родная мать, если бы он только согласился сбрить усы. В конце концов, я нашла выход, предложив дядьке прикрыть нижнюю часть лица веером, сделанным из тетрадного листа и перевязанным голубой ленточкой.

И вот, рука об руку, мы с Женькой вышли во двор, а затем поспешили укрыться от несносной жары в спасительной тени сада. Прогуливаясь неспешно между деревьями, мы упражнялись в великосветской беседе, величая друг друга не иначе, как «сударыня». Внезапно дядька оживился и шепнул мне на ухо:

-Посмотри направо, только незаметно.

Не поворачивая головы, я покосилась в сторону плетня и заметила деревенских.

-Не обращайте внимания, сударыня, это местные аборигены! – небрежно заметила я.

После чего намеренно громко поинтересовалась:

-По Вашему мнению, сударыня, как называется эта птичка?

-Я думаю, сударыня, что это соловей, - изменённым голосом отвечал Женька.

-К сожалению, Вы ошибаетесь, сударыня, это не соловей, а воробей, - поправила я его со смешком.

Деревенские притихли, прислушиваясь к нашему разговору. Затем до моих ушей донеслись следующие реплики:

-Кто это с ней?

-Не знаю.

-Наверно, к Марине подружка приехала.

-Красивая, - оценил кто-то из парней.

Дядькины плечи затряслись от смеха. Но в этот момент его накидка зацепилась за ветку. Булавка на броши расстегнулась и «мантилья» плавно спланировала на землю, открыв для всеобщего обозрения загорелые до черноты Женькины лопатки. Однако дядька выдержал свою роль до конца. Не отнимая от подбородка веер, он изящно присел и поднял накидку. Я же поспешила набросить её на его голую спину. После чего мы с достоинством удалились.

Но едва мы вошли в дом, как дядька упал на диван и принялся хохотать, как сумасшедший. Глядя на него, засмеялась и я. Когда мне это надоело, я сказала:

-Ладно, хватит на сегодня маскарада! Разоблачайся!

Спрятав наши наряды в сундук, я вернулась назад. Однако Женька сонным голосом произнёс с дивана:

-Ты не возражаешь, Марина, если я немного посплю?

Пожав плечами, я отправилась в сад, но деревенские уже ушли и мне стало скучно. Заглянув от нечего делать к соседям во двор, я увидела сваленное у плетня сено. Поваляться на нём было моей давней мечтой. Недолго думая, я оседлала плетень и стала перебрасывать охапку за охапкой к нам во двор. В это время послышались чьи-то шаги и появился Димка. Не обнаружив сена на месте, он растерянно почесал в затылке и стал озираться по сторонам. Внезапно мой сосед хлопнул себя по лбу, словно ему взбрела на ум какая-то идея, и, крадучись, приблизился к плетню. Обнаружив пропажу, Димка потянулся было к сену, но оттуда внезапно высунулся мой указательный перст и погрозил парню. На мгновение Димка оторопел, а потом спросил жалобным голосом:

-Это ты, Марина?

Выбравшись из-под сена, я подбоченилась и вызывающе уставилась на него, как бы говоря всем своим видом: «Что, какого-то паршивого сена для меня пожалел?» Димка понял мой молчаливый упрёк и ретировался, а я улеглась на сено и предалась раздумьям. Хотя солнце ещё стояло высоко над горизонтом, в тени плетня было хорошо, не жарко. Мысли мои вертелись вокруг вчерашней дядькиной авантюры. Я не подозревала его ни в чём плохом, а только в желании немного попугать меня. Недаром перед этим Женька таинственно намекал о якобы угрожавшей мне опасности. Впрочем, я ведь тоже придумала «грозного разбойника». Забавно, что одна и та же идея пришла нам в голову с дядькой практически одновременно.

По рассказам моего деда Коли, женщины в нашем роду не уступали мужчинам ни в твёрдости духа, ни в решительности. Об этом свидетельствовало одно из семейных преданий. События, о которых пойдёт речь, разворачивались в одной из станиц на Кубани где-то в двадцатые годы. Жил там один казак – не богат, не беден, в общем, середняк, как и большинство односельчан, потому что станица была зажиточная. Да стремился тот казак к большему, чем имел, и двух своих дочерей (он был вдовцом) поклялся выдать за первых богачей в округе. Следует заметить, что казак гордился своими дочерями не зря: слыли они первыми красавицами в станице, да и хозяйство держали в исправности. Старшую из них звали Мариной, а младшую – Катериной и ко времени нашего рассказа им стукнуло по девятнадцать и семнадцать лет.

Особенно хороша была Марина. Нельзя было не залюбоваться девушкой, когда неслась она по станице на горячем жеребце с чёрной шалью на голове, закинув длинные косы за спину. А серьёзный взгляд её тёмных глаз не мог вынести ни один парень. Обе сестры не только прекрасно сидели в седле, но и метко стреляли из ружья, которое было нелишним при объезде огромного отцовского сада и пасеки, куда могли забраться воры. Под предлогом охраны сада и встречалась со своим любимым, парнем из соседней станицы, Марина. Пока влюблённые ворковали, Катя стерегла их лошадей. Разумеется, отец девушек ничего не знал об этих встречах. Парень был беден и его сватовство ни к чему бы не привело. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но в это время к Марине посватался зажиточный односельчанин, который был лет на десять старше её. Отец дал своё согласие и велел дочери собираться под венец, стукнув при этом кулаком по столу в знак того, что возражений не потерпит.

Наконец, наступил торжественный день. Прежде, чем отправиться в церковь, по обычаю хозяева и гости сели за накрытый стол. Сначала выпили по рюмке за здоровье молодых, а потом ещё одну – за их родителей. Невеста была прекрасна, как всегда, но очень бледна. Затянули песню, затем начались танцы и Катя пригласила жениха. Внезапно под окном раздался молодецкий свист, но в разгар всеобщего веселья на это не обратили внимания. Никто также не заметил, как невеста вышла из дома. Когда же её хватились, Марины и след простыл. Первым обо всём догадался жених. Прыгнув прямо с крыльца в сани, он начал что было сил нахлёстывать лошадей в надежде догнать сбежавшую невесту. Тем временем тройка с Мариной и её возлюбленным уже подъезжала к церкви, где их ждал заранее обо всём предупреждённый поп, который на скорую руку обвенчал молодых. Обманутый жених поклялся отомстить, да так и не посмел, опасаясь крепких кулаков мужа Марины. Отец же вскоре смирился и первый навестил дочь и зятя, выдав молодожёнам на обзаведение причитавшееся Марине приданое.

А что же Катя, которая, не жалея каблуков, отвлекала внимание жениха от сестры? Не прошло и полгода после свадьбы Марины, как она тоже вышла замуж. Помните, как она сторожила коней во время свиданий сестры с любимым? Так вот, однажды будущий муж Марины захватил с собой своего друга. Тому наскучило сидеть в кустах, дожидаясь приятеля, и он решил прогуляться по саду. Не успел, однако, парень пройти несколько шагов, как вдруг услышал:

-Стой, стрелять буду!

Пока Катя (конечно, это была она), наставив на него двустволку, строго допытывалась, что он делает в чужом саду, Николай (так звали парня), переступал с ноги на ногу и не мог выдавить из себя ни слова, чувствуя, что краснеет под гневным взглядом карих глаз. К счастью, на шум прибежала Марина со своим возлюбленным и всё разъяснилось. После этого случая Николай попросил друга, чтобы тот, когда в следующий раз поедет на свидание с Мариной, взял его с собой. Что же касается отца девушек, то он сразу дал согласие на брак младшей дочери, не желая более быть посмешищем в глазах односельчан. На весёлой Катиной свадьбе больше всех танцевала Марина со своим мужем. Обе сестры были счастливы в семейной жизни. Незадолго до своей смерти дед Коля, вспоминая историю знакомства с собственной женой и посмеиваясь в усы, признался мне:

-Вот когда твоя бабка, Марина, наставила на меня ружьё, тогда я в неё и влюбился.

-Ну, да, у тебя в тот момент даже чуб покраснел, - шутливо заметила, в свою очередь, бабушка Катя, намекая на рыжий цвет волос мужа.

Дед умер от рака лёгких, когда мне исполнилось десять лет: он был заядлым курильщиком. Не вынеся горя, через полгода за ним последовала и бабушка. Через всю свою жизнь она пронесла беззаветную любовь к мужу и родной сестре, в честь которой меня назвали Мариной.

В конце концов, мне надоело валяться на сене и я решила пойти посмотреть, не проснулся ли дядька, не забыв перед этим перекинуть сено обратно через плетень. Женька по-прежнему лежал на диване и сладко похрапывал во сне. Я не стала его будить и отправилась в горницу. Там вставила в магнитофон новую кассету и принялась под «Цыганочку» трясти перед зеркалом плечами. А потом мне вдруг захотелось переодеться в «чаялэ». Оранжевое платье с орнаментом вполне заменило пёструю цыганскую кофту, а жёлтую юбку до пят с огромными белыми цветами и оборкой я отыскала всё в том же сундуке. Вдобавок к наряду, я повесила на шею бабушкины красные бусы, на уши – клипсы в форме колец, а запястье украсила браслетом-змейкой. Ещё мне понадобился чёрный платок с алыми розами и бахромой. Когда я прошла через зал в спальню, чтобы достать его из шифоньера, дядька даже не шелохнулся.

Посмотрев затем на себя в большое зеркало, я убедилась, что мой наряд, длинные волосы и тёмные глаза придали мне известное сходство с цыганкой. Неожиданно из спальни донёсся мелодичный звон ходиков. Заглянув туда, я увидела, что уже было шесть часов вечера. На цыпочках пройдя мимо спящего Женьки обратно в горницу, я взяла магнитофон и вышла на улицу.

Ещё было светло, хотя солнце уже скрылось за деревьями. Его розовые лучи просвечивали сквозь листву, отражаясь в оконном стекле. Включив магнитофон, я задумалась, глядя на закат. Минут через десять вслед за мной, потягиваясь, вышел дядька. Некоторое время он молча разглядывал меня, а затем, так и не произнеся ни слова, вернулся в дом. Вскоре, привлечённый музыкой, в воротах соседнего дома показался Димка. Опершись рукой на забор, он стал смотреть в мою сторону. Вслед за ним выглянула Алёнка. Приблизившись к брату, она положила ему на плечо свою руку и стала что-то нашёптывать на ухо, косясь на меня. Потом откуда-то появились Федя и Вадим, прибежала толстая Анька с девками и подошли ещё парни. Остановившись возле Димкиного дома, деревенские стали о чём-то переговариваться, не решаясь приблизиться ко мне. Отвернувшись от них, я внимательно вслушивалась в слова зажигательного цыганского романса, одновременно поводя плечами и прищёлкивая пальцами в такт музыке.

Вдруг совсем близко кто-то сказал:

-Станцуй, Марина!

Подняв голову, я встретилась взглядом с Димкой. Следом подтянулись и остальные. Окружив скамейку, они стали уговаривать меня не стесняться. На что я нехотя ответила:

-Если бы умела, то станцевала!

-Марина, тебя общество просит! – неожиданно раздался слева дядькин голос.

Недовольно покосившись на Женьку, я обомлела: одетый в розовую атласную рубаху и чёрные брюки, заправленные в кожаные полусапожки, с блестящими глазами и вьющейся копной волос он казался вылитым цыганом.

-Ну, хорошо, попробую, - после паузы произнесла я.

По моей просьбе Женька отыскал на кассете нужную запись и включил магнитофон на полную громкость. Одновременно деревенские расступились и образовали большой круг. Приподняв правой рукой подол длинной юбки, а левой придерживая платок на плечах, я под перезвон гитар выступила на середину. Затем почти сразу, как это обычно бывает в цыганских мелодиях, темп убыстрился и я завертелась, как юла, в бешеной пляске, размахивая подолом направо и налево и выбивая дробь каблуками. При этом у меня в ушах звучали подбадривающие крики и хлопки, а перед глазами мелькали, как в калейдоскопе, лица. В кульминационный момент, когда, выгнувшись дугой, я затрясла плечами и грудью, в круг неожиданно вступил дядька. Похлопывая себя ладонями по бёдрам, как это делают в танце цыгане, он вихрем закружился вокруг меня. Зрители тут же радостными восклицаниями поддержали наш новоявленный дуэт и, не успела стихнуть музыка, как раздались громкие аплодисменты. Никто из присутствующих явно не жалел ладоней. Разгорячённая танцем и прерывисто дыша, я кланялась вместе с Женькой, который не успевал вытирать со лба пот. Деревенские же столпились вокруг нас и, казалось, их восторгам не будет конца. Затем все стали упрашивать нас с дядькой повторить танец. Женька вопросительно посмотрел на меня, но я отрицательно покачала головой и сказала, что хорошего понемножку. После чего, оставив дядьку отвечать на восторженные излияния зрителей, забрала магнитофон и удалилась в дом.

Проходя через зал, я вдруг заметила на столе листок, вырванный из тетради, и машинально хотела смахнуть его с клеёнки, однако там было что-то написано. С листком в руках я приблизилась к окну и прочла следующее: «Жду тебя ровно в семь за околицей». Под запиской не было подписи, но моё сердце учащённо забилось, а щёки, буквально, запылали. Впрочем, вполне возможно, что я ещё не совсем пришла в себя после танца. Так как стрелки на часах показывали без четверти семь, а до околицы можно было добраться за пять минут, у меня осталось ещё время подумать. Внимательно перечитав в который раз таинственное послание, я сначала предположила, что это очередная Женькина шутка. Потом – что записка адресована не мне, а дядьке. Однако мой внутренний голос твердил, что это не так.

Без пяти семь я в последний раз пробежала глазами записку: буквы были выведены твёрдо, по-мужски. Наверно, он уже ждёт. Выглянув в окно, я убедилась, что Женька по-прежнему сидел под домом и разговаривал с деревенскими. Значит, придётся идти через сад. Из-за того, что времени на переодевание уже не было, я отправилась на свидание прямо в цыганском наряде, только платок оставила на стуле, чтобы он не цеплялся за кусты. С трудом открыв из-за ржавых петель калитку в конце сада, я пересекла пустырь и вот она – околица. Ещё издали я увидела, что меня никто не ждёт. Вокруг было пустынно, как обычно здесь в вечерние часы. Вдали за тёмный лес садилось солнце. Тогда я оперлась рукой на полуразвалившийся плетень и задумалась.

Внезапно кто-то сзади прикоснулся к моему плечу и тихо позвал:

-Марина!

Обернувшись, я увидела… Вадима. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Затем он быстрым движением протянул мне огромный букет, который прятал за спиной. Это были великолепные розы, алые, как закат. Не успела я поблагодарить его, как парень, пристально глядя мне в глаза, начал читать стихи:

Розы – страшен мне цвет этих роз,

Это – рыжая ночь твоих кос?

Это – музыка тайных измен?

Это – сердце в плену у Кармен?

Этот колос ячменный – поля,

И заливистый крик журавля.

Это значит – мне ждать у плетня

До заката горячего дня…

Вадим стоял спиной к огромному пурпурному диску и вокруг его головы сиял золотой ореол волос. Стихи, которые он читал, были мне незнакомы, но каждая строчка глубоко западала в душу. Желая скрыть волнение, я спрятала лицо в букет и сделала вид, будто вдыхаю аромат цветов. Между тем Синеглазый продолжал:

О да, любовь вольна, как птица,

Да, всё равно – я твой!

Да, всё равно мне будет сниться

Твой стан, твой огневой!

Да, в хищной силе рук прекрасных,

В очах, где грусть измен,

Весь бред моих страстей напрасных,

Моих ночей, Кармен!

Да, я томлюсь надеждой сладкой,

Что ты, в чужой стране,

Что ты когда-нибудь, украдкой

Помыслишь обо мне…

Закончив чтение, Вадим взял меня за руку и уже обычным голосом сказал:

-Марина, давай погуляем!

Стряхнув с себя очарование от стихов, я подумала о Женьке, который, возможно, уже обнаружил моё отсутствие и осторожно освободила руку:

-Извини, но мне нужно домой.

Скрыв своё разочарование, Вадим проводил меня до калитки и я, прижимая букет к груди, побежала по саду. В доме не светилось ни одно окно, зато с улицы доносился Женькин голос: судя по всему, за это время он не поднимался со скамьи. Не зажигая свет, я на ощупь достала из буфета пустую банку, наполнила ей водой и поставила розы посредине стола на то самое место, где обнаружила записку. Затем сменила свой наряд на белый джемпер и брюки и вышла во двор. В эту минуту ворота открылись и с улицы заскочил Женька. При виде меня он спросил:

-Чем мы теперь будем заниматься, Марина?

После свидания за околицей моя душа жаждала чего-то необычного, романтического и я предложила:

-А давай разожжём костёр!

Подходящее место для костра мы нашли напротив нашего дома в овраге. Дядька принёс из кухни дрова и полведра угля из сарая. Костёр получился замечательный и, наверно, был виден издалека, потому что вскоре к нам подошли два посланца от деревенских, а потом заявилась и вся остальная компания. При этом меня поразило то, что почти все парни разоделись в атласные рубахи. Не скрывая своего изумления, я тихо поинтересовалась у Женьки:

-Что это с ними?

Сначала дядька не понял моего вопроса, но потом, догадавшись, прикрыл ладонью рот и подмигнул мне:

-Это ты виновата!

Мне захотелось напомнить ему, что первым надел цыганскую рубаху именно он, но шептаться в обществе было неудобно и я промолчала. Тем более, что если Женька расположился по левую руку от меня, то по правую сидел Димка. Вадим же примостился сзади и я всё время ощущала затылком его сверлящий взгляд. Кстати, он единственный среди парней был в своих обычных джинсах и свитере. (Что же касается атласных рубах, то, как я узнала позже, они были пошиты на колхозные деньги и остались у дядьки и у других парней на память об участии в городском конкурсе самодеятельности).

Яркое пламя озаряло наши лица, а от горящих дров устремлялись вверх в тёмное небо искры и гасли там, подобно падающим звёздам. Можно было представить, будто мы находимся в цыганском таборе и вот-вот сейчас раздадутся звуки гитары и бубна. Впрочем, гитара действительно зазвучала: один из присутствующих парней не поленился сбегать за ней домой. По нашей просьбе он начал наигрывать «Очи чёрные» и мы дружно исполнили этот старинный романс. Пели все: Женька, у которого был неплохой баритон, Федя, у которого, кажется, вообще не было слуха, Димка, проговаривавший слова с особым жаром и не сводивший с меня глаз, и даже я. У толстой Аньки оказался очень хороший певучий голос и она вела среди девок. (Мне, правда, не было видно, пел ли Вадим, но, скорее всего, нет). После того, как песня закончилась, захотелось немного помолчать. Гитарист неспешно перебирал струны и мы смотрели на огонь, ощущая завораживающую силу пламени.

В этот момент к нашему костру приблизилось новое лицо. Это был парень из компании деревенских, который копал с родителями скороспелый картофель на огороде и, проходя мимо, заглянул к нам на огонёк. Пока он, разинув рот, слушал наши разговоры, я потихоньку запустила руку в его ведро. Кое-кто из моих соседей видел, как я бросала клубни в костёр, однако, вероятно, счёл это моей очередной эксцентрической выходкой. Между тем парень ничего не замечал до тех пор, пока деревенские не начали посмеиваться над ним. Только тогда, наконец, почувствовав облегчённый вес своего ведра, он опустил голову и застукал меня на горячем. К чести его следует сказать, что парень не стал поднимать шум из-за полведра картофеля и сам со вздохом высыпал остатки в огонь.

Я следила за тем, чтобы клубни не сгорели в пламени и вовремя переворачивала их щепкой. А когда мне показалось, что картофель хорошо пропёкся, выкатила несколько штук из огня и дала им остыть. Затем с помощью ногтей очистила чёрный клубень от кожуры и с удовольствием попробовала белую рассыпчатую массу. Деревенские наблюдали за моими действиями с таким видом, будто никогда раньше им не приходилось печь на костре картофель. Первым опомнился Женька: схватив ближайшую картофелину, он стал перебрасывать её с ладони на ладонь. Его примеру последовали и другие, и вскоре был слышен только звук дружно работающих челюстей, потому что после ужина прошло уже несколько часов и все успели проголодаться. Димка даже вызвался сбегать домой за солью и с ней дело пошло веселей.

Очень быстро от полведра картофеля не осталось и следа, а аппетит у всех только разыгрался. Тогда я решила проявить великодушие и сказала, что принесу ещё. Женька хотел было пойти со мной, но я попросила его остаться и он с удовольствием подчинился, так как ему явно не хотелось уходить от костра. Признаться, я с самого начала вовсе не собиралась копать бабушкин картофель, а вместо этого, прихватив в сарае ведро и лопату, забралась в соседский огород. Висевшая в небе луна светила достаточно ярко и мне не понадобился даже фонарик. Конечно, это тянуло на кражу, но я здраво рассудила, что, во-первых, Димка с Алёнкой тоже будут есть этот картофель, а, во-вторых, мой сосед недавно признался, что раньше не раз лазил в бабушкин сад за грушами. Так что справедливость восторжествовала.

Общество встретило меня радостными восклицаниями. Я высыпала картофель в костёр и все, вооружившись веточками и щепочками, принялись запекать клубни в золе. Дядька с видом гурмана насаживал ещё дымящуюся картофелину на щепку и уписывал её за обе щёки, предварительно круто посолив. Наконец, все насытились. Время шло к полуночи, на улице стало прохладнее и мы сгрудились вокруг огня. Только изредка кто-нибудь отходил для того, чтобы собрать сухих веток. Постепенно тёмно-синий бархат неба сделался чёрным и с высоты холодно мигали серебряные звёзды. Но расходиться ещё не хотелось и деревенские попросили меня поведать какую-нибудь историю.

Я вспомнила, как дядька пересказывал мне роман «Две Дианы», в то время как в нашем городе недавно показывали исторический фильм «Королева Марго», снятый по произведению того же автора. Выяснив, что никто из присутствующих этот фильм не видел, я начала рассказывать о романтической любви знаменитой королевы Наваррской и красавца Ла Моля, бойко перечисляя титулы герцогов, графов и баронов. Деревенские внимали мне, раскрыв рты, а Вадим даже пересел вперёд, чтобы лучше видеть моё лицо. Особое волнение у всех вызвала сцена, когда королева Маргарита разговаривала с мужем, спрятав перед этим в шкафу своего любовника, и ещё когда храбрый Ла Моль взбирался к своей возлюбленной ночью через окно по верёвочной лестнице. Девки при этом громко ахали то ли от страха, то ли от восторга. Но мне не удалось закончить повествование, так как костёр потух и пора было идти спать. Однако, прощаясь, я пообещала деревенским, что закончу свой рассказ завтра. Женька сбегал к колонке и принёс ведро воды, чтобы залить пепел, оставшийся от костра.

Войдя в дом, дядька включил свет и сразу увидел букет роз. Понюхав цветы, он спросил:

-Это тебе Вадим подарил?

-Да.

Женька открыл было рот, но так ничего и не сказал. Пожелав ему спокойной ночи, я удалилась в спальню.