Массимо

Глава 17

Массимо

Мы ехали три часа.

Но из-за всех ее жалоб, поездка показалась мне пятнадцатичасовой.

Сначала она включила радио и пропустила полдюжины хороших песен, пока не нашла какую-то отвратительную поп-музыку.

Я продержался минут пять, но потом не смог больше терпеть. Я переключил волну на станцию американского классического рока, которую она пропустила.

― Эй, я слушала это! ― крикнула она.

― Да, и это было дерьмо, ― огрызнулся я.

― Что это за хрень?

― Led Zeppelin, «Whole Lotta Love».

Вот в чем дело, в Италии и в большей части Европы, по крайней мере 50 % музыки американская. Я вырос, слушая американский рок-н-ролл, особенно 60-х и 70-х годов, потому что его любил мой отец.

― Ладно, дедуля, ― усмехнулась Лучия. ― Сколько тебе лет?

― Двадцать пять.

― Господи, ты всего на четыре года старше меня, а музыкальные вкусы у тебя как у бумера.

На самом деле она сказала это по-итальянски, так что это прозвучало так:

― Hai solo quattro anni più di me, ma hai I gusti musicali di un fottuto Boomer.

Последнее слово мне было незнакомо.

― …Бумер?

― Господи, ты даже не знаешь, что это такое? ― презрительно спросила она.

― Нет, ― сказал я, мое кровяное давление уверенно росло. ― Не знаю.

― В США пожилых людей называют ― бумерами.

― Почему?

― Я что, блядь, словарь? Погугли.

― Где ты это слышала?

― Где, блядь, ты думаешь, я это слышала, сука? ― Она начала загибать пальцы. ― TikTok, YouTube, Instagram.

― Ты должна следить за своим языком.

― А что, тебя оскорбляет, что девушка говорит так, как ты и твои дружки-мафиози все время, блядь, делаете?

Я хотел сказать, что мои «мафиозные дружки» так не разговаривают.

Но потом я вспомнил, как сильно ругались Адриано и Валентино. И Никколо тоже, когда был взбешен.

Поэтому я решил свернуть эту тему.

Но у меня было еще одно возражение. Ее слово «сука» напомнило мне об этом.

― Твои ругательства звучат неуместно.

― О-о-о-о… значит «неуместно», да? ― сказала она с издевательским сочувствием, кивая, как будто глубоко сопереживая моей беде. ― Я использую ругательства «неуместно». Если бы я только научилась употреблять их уместно ― как ты! ― тогда ты бы это одобрил, а?

― Ты назвала свою бабушку сукой.

Лучия в шоке вскинула лицо.

― Нет, не называла!

― Называла.

― Когда я называла свою бабушку сукой?

― В сообщении на мобильном телефоне.

― Что?!

― Ты сказала что-то вроде: «Оставь сообщение, сучка!»

Лучия разразилась хохотом.

Я уставился на нее.

― Я не называла ее сукой, тупица, я цитировала телевизионную передачу. Или перефразировала ее, если хочешь. К тому же, технически, я называю сукой всех, кто слушает сообщение, так что я называла сукой не конкретно свою бабушку…

― Какой сериал?

― «Во все тяжкие», ― сказала она, а затем заговорила по-английски, как наркоманка под кайфом. ― Это мое личное жилище, и я не потерплю домогательств… сука!

Я посмотрел на нее так, словно у нее выросла вторая голова.

― Джесси Пинкман?… Уолтер Уайт?… Я тот, кто стучит?! ― Она выглядела шокированной моим невежеством. Затем она закатила глаза. ― Не могу поверить, что ты не знаешь «Во все тяжкие».

― У меня нет времени смотреть телевизор.

― Он идет на Netflix, а не по ТВ, и это старый, мать его, сериал, чувак. Я смотрела его, когда мне было лет двенадцать.

― О чем он? ― спросил я. Я никогда не слышал об этой американской концепции борьбы с плохими вещами. Или неудачами, или чем-то еще.

― Он про учителя химии в средней школе в Америке, который заболел раком и начал варить метамфетамин со своим учеником, ― бесстрастно сказала она.

Я в ужасе посмотрела на нее.

― Ты смотрела это, когда тебе было двенадцать?!

Она фыркнула.

― Ты, наверное, убил кого-нибудь, когда тебе было двенадцать. Затем она прищурилась и наклонилась ко мне, как окружной прокурор. ― Не так ли?

― НЕТ, ― защищаясь, сказал я.

― Тогда сколько ― тринадцать? Четырнадцать?

― Нет…

― Пятнадцать?

― …шестнадцать, ― проворчал я.

Она снова закатила глаза и с отвращением покачала головой.

― И у тебя хватает наглости читать мне лекции о том, что я смотрю и как говорю. Типичная итальянская мужская шовинистическая чушь, черт возьми.

― Человек, которого я застрелил, пытался убить мою семью, ― прорычал я.

― Не имеет значения.

Я заметил, что после этого она замолчала.

Мы ехали молча несколько минут. Потом она спросила:

― А что ты вообще смотришь?

― Я же сказал, что у меня нет времени смотреть что-то на Netflix.

Я поймал себя на том, что не сказал «телевизор», так как это вызвало бы только очередное закатывание глаз ― а каждый раз, когда она так делала, мне хотелось ее придушить.

― Держу пари, ты смотришь футбол, ― презрительно сказала она.

Она имела в виду европейский футбол.

― Ну, да ― когда играют «Фиорентина» или «Ювентус», ― сказал я, назвав две свои любимые команды.

― Значит, у тебя есть время смотреть всякое дерьмо по телевизору!

― Только время от времени! ― огрызнулся я. ― Я уже полгода ничего не смотрел.

Я не стал упоминать, что полгода назад умер мой отец, и нам с братьями пришлось взять на себя управление семейным бизнесом.

На все остальное не было времени.

― И что же ты смотрел в последний раз? ― спросила она. ― Не футбол.

Мне пришлось задуматься над этим вопросом.

― Держу пари, это было что-то про мафию, наверняка, ― сказала она со всезнающей ухмылкой, как будто она меня раскусила.

― Нет…

― Ладно, может быть, не Cosa Nostra, но тогда какие-нибудь другие гангстеры. «Острые козырьки»?

― Что?

― О, ты точно дед, ты даже не знаешь, что такое Netflix.

― Я знаю, что такое Netflix…

― «Крестный отец»?

― Я не смотрел «Крестного отца» уже много лет.

― «Лицо со шрамом»?

― Пачино в нем просто великолепен, ― заметил я.

― Да, так и есть, ― согласилась она, как будто не хотела спорить. Затем она щелкнула пальцами. ― Я знаю ― «Клан Сопрано».

Я не ответил, но мое лицо, видимо, выдало меня, потому что она радостно рассмеялась.

― Ха! Сопрано, да?! Это шоу старше, чем дерьмо, чувак. Ты и впрямь гребаный бумер.

Однако я заметил, что все время, пока она надо мной насмехалась…

Она ни разу не переключила канал на радио.