Мечников. Клятва лекаря

Глава 3

Я полагал, что на помощь к нам с Олегом придёт Синицын или очевидцы из Красных Гривок, которым захочется высказаться насчёт моей деятельности или деятельности Сухорукова.

Да и в целом рассчитывал выкручиваться самостоятельно, не полагаясь ни на чью помощь — это был мой основной вариант.

Но уж от кого я точно не ожидал подмоги, так это от художника Шацкого. С этим пациентом я пересёкся всего пару раз. Разгадал причину его заболевания и договорился о поставке трав, поскольку у него имелись полезные связи.

Но как художник может нам помочь в суде?

— Только не говорите, Анатолий Васильевич, что собираетесь организовать наш побег, — прошептал я.

— Нет, ни в коем случае, — помотал головой он. — Я — честный человек. Поэтому желаю, чтобы всё решилось согласно закону. Как только мне рассказали, что вас закрыли в участке из-за подозрения в некромантии, я сразу же ринулся сюда.

— Возможно, вы ещё не в курсе, господин Шацкий, — усмехнулся я, — но против меня даже мои коллеги пошли. Они искренне убеждены, что я — некромант, а не лекарь. Так скажите, почему же вы так уверены в обратном?

— Если не учитывать тот факт, что вы лично исцелили меня от недуга? — усмехнулся он. — Я видел, что происходило на той тропе. И я поклянусь перед судом о том, что говорю только правду. Дам магическую клятву. И расскажу, что видел.

— На той тропе? — удивился я. — Так вы были неподалёку от места моей битвы?

— Был, — кивнул он. — А что вас удивляет? Вы забыли, где располагается моя мастерская?

Точно… А ведь прямо в том лесу, ровно у окраины Хопёрска, Шацкий пишет свои картины. Мне уже приходилось там бывать, но под гнётом лихорадки и желания спасти Серёжу, я совсем об этом забыл.

— Вы можете на меня рассчитывать, Алексей Александрович, — уверил меня Шацкий. — Поверьте, в Хопёрске уже насчитывается много людей, которые оценили ваш профессионализм по достоинству. Кто бы ни пошёл против вас, знайте — вы не один.

— Довольно! — вмешался городовой. — Как я и сказал — пять минут, не больше.

— Я приду на суд, — сказал мне на прощание Шацкий. — Подумайте, господин Мечников. Какие ещё есть доказательства вашей невиновности. Мы вытащим вас отсюда.

После этого Шацкого увели. Приход художника стал для меня большой неожиданностью. Мне доводилось встречаться с благодарными пациентами в прошлой жизни. Некоторые приносили обычные подарки в виде варенья или коньяка. А другие обещали помочь с любыми проблемами, которые пересекутся с их профессиональной сферой. Юристы, политики, другие медики.

Но здесь, в этом мире, в Хопёрске… Такое произошло впервые. Не ожидал, что нам на выручку придёт художник.

Проблема только в том, что мою невиновность доказать возможно, поскольку я на самом деле не имею ничего общего с предъявляемыми мне обвинениями. А вот что делать с Олегом? Его состояние опьянения запрещённым зельем уже констатировали.

Стоп. Или нет? И могут ли вообще в этом мире констатировать подобное, не увидев лично, как человек употребляет подобный отвар? Лабораторных анализаторов-то здесь пока что нет!

— Дядь, мне нужно с тобой серьёзно поговорить, — произнёс я, когда городовой вернулся в свою комнату.

— Я уже догадался, о чём ты хочешь поговорить, — вздохнул он. — Прими мой совет, племянник. Доверься своему знакомому. Выберись отсюда, а обо мне забудь. Доказать мою невиновность уже не получится.

— О пристрастии к зельям мы с тобой позже ещё поговорим, — строго сказал я. — Но я не могу оставить Катю и Серёжу без главы семьи. Поэтому ответь на мои вопросы. Это важно.

— Ладно, — пожал плечами он и подошёл к решётке, чтобы видеть моё лицо. — Спрашивай.

— Почему ты думаешь, что твоё состояние уже не оспорить? — спросил я. — Городовые как-то это проверили? Тебя осматривал лекарь? Писал своё заключение?

— Э… Нет, — после короткой паузы ответил дядя. — Просто местной полиции уже известно, чем я увлекался в прошлом. Когда я попытался отбиться от них и воспротивиться аресту, они спросили, пил ли я эти зелья.

— И что ты ответил?

— Да в порыве ярости крикнул, мол… «Да! И что с того⁈», — признался Олег.

— То есть, они установили этот факт с твоих слов? — уточнил я. — Ну и додумался же ты ляпнуть!

— Да ты представляешь, как я переживал в тот момент? Я был готов убить кого угодно, лишь бы спасти сына! — воскликнул дядя.

— Ладно, только не кричи, — шикнул я. — Ты пойми, я ж тебя прекрасно понимаю. Просто моя задача — вытащить нас обоих.

— А как ты теперь это сделаешь? — хмыкнул он. — Я уже признался во всём. Хоть и не специально. Меня не оправдать.

— Подожди, не спеши, — попросил его я. — Лучше послушай, как нам лучше всего поступить. На суде ты скажешь, что сказал это из-за нахлынувших эмоций. Другими словами, солгал. Хотел спасти сына, а потом был готов навредить даже сам себе. Лучшая ложь содержит в себе частичку правды. Понимаешь, о чём я?

— И ты думаешь, что это сработает? — с сомнением спросил Олег. — Ох, и не уверен же я в этом, племянник.

— Смотри, у тебя всего одно нарушение. Но отбрехаться от него мы можем. Со мной всё куда сложнее. Придётся собрать воедино все улики.

— А если лекаря приведут? Одного из твоих коллег? — спросил дядя. — Кораблёв меня из принципа завалит. После того как я ему вчера морду набил…

Чёрт! А ведь это тоже будет использовано в суде. Уж этот факт мы никак не оспорим. Кораблёва избили при свидетелях. В его собственной амбулатории.

Хотя, от этого нарушения можно ожидать лёгкого наказания. Штрафа, к примеру. Деньги — не проблема. Запас у меня есть, а если понадобится больше — заработаю. В амбулатории или вне её стен.

В первую очередь нужно сконцентрироваться на опровержении причастности к некромантии. Потому что за это дело меня точно осудят по крайне серьёзной статье. Каторга или смерть. Другого не дано.

Я решил прилечь на скамью и отдохнуть. Мне хотелось поразмышлять над предстоящим судом наедине с собой. Однако меня прервал вошедший унтер-офицер.

— Господин Мечников, — поприветствовал меня он. — Доброе утро.

Утро? Нас ведь доставили сюда вечером… Неужели прошло так много времени?

— Как я могу к вам обращаться? — спросил полицейского я.

— Для вас я — унтер-офицер Сапрыкин. Или господин Сапрыкин. Как вам будет удобно, — спокойно произнёс он.

В его голосе звучали нотки отвращения. Сапрыкин, похоже, испытывал искреннюю неприязнь ко мне и к моему дяде.

— В таком случае, и вам доброе утро, господин Сапрыкин, — ответил я. — В связи с чем желаете моей компании?

— Я пришёл сообщить, что суд над вами и над вашим дядей — Олегом Мечниковым — решили не откладывать. Он состоится сегодня. Ровно в полдень. У вас всего четыре часа, чтобы собраться с мыслями. Надеюсь, вы примете свою судьбу достойно.

— Конечно, — кивнул я. — Моя судьба — служить лекарем. Я уже давно её принял.

Сапрыкин тихо рассмеялся. Почти что беззвучно.

— Вижу, что наглость в крови у всех Мечниковых, — произнёс он. — Что вы, что ваш дядя… Ведёте себя так, словно закон писан для кого угодно, но только не для вас.

— Осуждать — это не ваша обязанность, — перебил его я. — Так что советую закрыть свой рот. В противном случае, когда меня оправдают, мне придётся вызвать на дуэль унтер-офицера. За оскорбление своей семьи. А мне этого делать очень не хочется.

Сапрыкин скрипнул зубами. И этот звук оказался куда громче его смеха. Кажется, даже спящий алкаш из камеры напротив проснулся, услышав этот мерзкий звук.

— Ох, с каким же удовольствием я повезу вас в Саратов — на казнь, — шумно выдохнул Сапрыкин. — Во Владыкино были мои родственники. Умерли от этой поганой заразы, которую вы распространили. Я бы очень хотел лично перерезать вам глотку, но погоны не позволяют. У меня, в отличие от вас, есть честь и вера в законы Российской Империи.

— Я искренне вам соболезную, — спокойно ответил я. — Если бы я прибыл во Владыкино раньше, ваши родственники были живы. Однако у меня тоже есть честь. А потому я бы не советовал клеветать на человека, который вместе с другими лекарями спас целое село.

— Ограбил целое село, — прорычал Сапрыкин. — Вы наслали мор, а потом собрали деньги с бедных людей.

— А тут все вопросы к законам Российской Империи, — пожал плечами я. — Лекарские услуги пока что не бесплатные. Раз вы уважаете законы, то не должны называть это грабежом.

Больше спорить со мной Сапрыкин не мог. Он со всей дури ударил по решётке кулаком и напоследок бросил:

— Надеюсь, что смерть ваша будет мучительной, Мечников.

Сказав это, унтер-офицер покинул подвал участка, оставив заключённых и меня в том числе наедине с собой.

Заносчивый засранец — этот Сапрыкин. Однако даже его я могу понять. Когда все влиятельные люди города кричат, что я — некромант, сложно противиться эмоциям.

У меня осталось всего четыре часа, чтобы вспомнить все детали. Воссоздать в памяти события последних двух недель. Я упорно искал каждую зацепку, которая поможет очистить моё имя. И обнаружил несколько неоспоримых доказательств вины Сухорукова.

Должно получиться. Я смогу выбраться отсюда и дядю с собой заберу!

Когда до полудня остался всего один час, я услышал справа от себя грохот. Олег упал со скамьи и начал биться в конвульсиях.

— Дядя, ты чего? — прильнув к решётке, крикнул я.

Однако Олег не мог произнести ни слова. Его трясло так, будто к его телу прислонили оголённый провод. Неужели это из-за зелья? Синдром отмены? Своеобразное похмелье?

Проклятье… Мало того что в таком состоянии ему точно дадут срок. Он может вообще не дожить до суда! Его припадок чем-то напоминает эпилепсию. Судороги. Если всю мускулатуру тела спазмирует, то велик риск, что и дыхательные мышцы попадут под раздачу. И тогда он задохнётся.

— Дядя! Живо! — велел я. — Ползи сюда. Ко мне! Соберись, пожалуйста! Подкатись к решётке!

Однако он не реагировал. Олег видел меня и слышал, что я говорю. Но не мог взять своё тело под контроль.

— Хе-хе, — усмехнулся синелицый мужчина из камеры напротив. — Кажется, всё. Доигрался твой дядюшка. У меня так сват копыта отбросил. Мучительная смерть…

— Замолчи! — рявкнул я и протянул руку к дяде. — Давай, соберись же! Я не хочу заботиться о твоей семье вместо тебя! Я их не брошу, но заменить Серёже отца всё равно не смогу!

Услышав имя сына, Олег особенно сильно вздрогнул. И, кажется, это было сделано намеренно. Его тело откинуло от скамьи, дядя подкатился к решётке, и я смог дотянуться до него своей рукой.

Лекарская магия у меня ещё осталась. Я смогу помочь ему. Одна проблема — я ведь понятия не имею, из чего состоят эти знаменитые запрещённые зелья? Скорее всего, существует целый перечень этой дряни. И что на деле они из себя представляют? Успокоительные? Психостимуляторы? Спирт? Наркотики? Или всё вместе, да ещё и магическое⁈

Проклятье! Угораздило же моего дядю воспользоваться этой мерзостью! Лучше бы сразу рванул ко мне.

Однако одно мне ясно точно. У Олега судороги, а значит, мне нужно расслабить его мускулатуру. Я коснулся правой рукой его запястья и послал в тело дяди поток лекарской магии. За ночь она успела немного восстановиться.

«Проникнуть в мышцы, разорвать связи между волокнами, снять напряжение».

Но это лишь для начала. Источником любых судорог чаще всего является центральная нервная система. Уверен, что очаг находится где-то там — в головном мозге. Жаль, многотонного аппарата МРТ нет под рукой! Сейчас бы живенько определили, где возник патологический очаг.

Ладно, можно надеяться, что магия сама найдёт путь к нему. Я отдал второй и последний приказ:

«Улучшить кровоток в головном мозге. Проникнуть в кору больших полушарий и убрать вспышку электрических импульсов».

Я понимал, что этого недостаточно, чтобы полностью убрать приступ. Однако дядя перестал трястись, сделал глубокий вдох, а затем потерял сознание.

В таком состоянии он пролежал чуть больше получаса. Но хотя бы здесь судьба оказалась на нашей стороне. Он смог подняться за пять минут до прибытия полицейских.

— Всё, господа Мечниковы! — улыбнулся городовой. — Унтер-офицер Сапрыкин приказал вести вас в здание суда. Вот так представление намечается!

Могу себе представить. В таком маленьком городе, как Хопёрск, даже любой лживый слух о чьей-то измене становится настоящим событием. А уж суд, наверное, развлечение похлеще любого концерта или кино из моего прошлого мира.

Нас вновь заковали в наручники и вывели из участка на солнечный свет. Я прищурился, испытав жжение в глазах, а вслед за этим — боль в затылке.

— Ну что, Алексей? — прошептал мне дядя. — Вот и всё. Скоро наша судьба решится.

— Ты как себя чувствуешь? — поинтересовался я.

— Будто я — брусчатка напротив императорского дворца, — усмехнулся Олег.

— В смысле?

— По мне солдаты всю ночь маршировали. Не щадя ни своих ног, ни моей дурной головы, — отшутился он.

Однако Олег выглядел куда лучше, чем вчера вечером. Размер зрачков восстановился. На смену бледности пришла краснота. Видимо, мышцы налились кровью после судорог. Это к лучшему. Если не слушать его жалобы, может показаться, что мужчина в полном порядке. А именно его внешний вид нам сейчас особенно важен.

Жители Хопёрска смотрели нам вслед. Но лишь немногие. На улице почти не осталось людей. Похоже, самые любопытные уже успели пропихнуться в здание суда. Сложно даже представить, сколько в зале будет человек.

Городовые провели нас через чёрный ход большого двухэтажного здания. И вскоре мои предположения подтвердились. В зале суда были сотни людей. Настоящий цирк решили устроить! А мы с Олегом вместо клоунов. Вопрос только в том, где проклятый Антон Сухоруков⁈ Его ведь тоже должны были привести сюда, как обвиняемого.

Однако всё оказалось не так, как я надеялся. Нас подвели к столу, что стоял напротив судьи в левой половине зала. И это была сторона обвиняемых.

Только тогда, усевшись на своё место, я увидел злобную ухмылку некроманта Сухорукова. Он находился на противоположной стороне зала. Не прикованный, мирно сидящий на месте свидетелей рядом с Кораблёвым, Родниковым и Мансуровым. Странно только, что Синицына там не было.

— Лёша! — шикнул знакомый голос за моей спиной. — Не оборачивайся. Это я.

А вот и Илья Синицын. Значит, пришёл всё-таки.

— Сделай вид, что меня не слышишь, — попросил он. — Я хочу тебя предупредить. Ситуация вышла из-под контроля. Я искал вам адвоката. И нашёл. Но барон Елин не позволил вам воспользоваться его услугами.

Вот же ублюдок! И это после того, как я исцелил его дочь! А ведь я даже не знаком с местным правителем лично. Интересно получается. От давления Кособокова он избавился, но преступные привычки всё равно остались.

В зал вошёл мужчина в чёрном мундире. Он был стар, однако в его глазах мне виделся здоровый ум. Хороший взгляд, мудрый. Похоже, это и есть судья. Остаётся надеяться, что хотя бы он свободен от давления дворянских семей. В противном случае, нам точно не оправдаться.

— Я выступлю на твоей стороне, Алексей, — впопыхах прошептал Илья. — Но защищать свои интересы без адвоката должен ты сам.

— Тишина в зале суда! — прокричал старик, стараясь утихомирить шумящих граждан Хопёрска. — Девятое за этот год судебное заседание объявляется открытым.

Эх, жаль у местного судьи нет этого классического молотка. Его функцию старику приходится замещать силой голоса.

Когда в зале наступила гробовая тишина, судья заговорил:

— Для тех, кто не в курсе, моё имя Константин Викторович Устинов, — представился он. — Хопёрский судья. Сегодня проводится совмещённое заседание. Будет рассматриваться дело Алексея Александровича Мечникова, который обвиняется в некромантии, грабеже, и причинении тяжких телесных повреждений нескольким присутствующим пострадавшим. А также дело Олега Сергеевича Мечникова, обвиняемого в употреблении зелий, входящих в перечень запрещённых императорской коллегией алхимиков. Оба дела, судя по предоставленным мне показаниями, тесно между собой связаны, поэтому будут рассматриваться одновременно.

Интересно, кому это я причинил тяжкие телесные? Сухорукову? Или же барону Мансурову? Аж самому интересно узнать.

— Слово предоставляется унтер-офицеру Геннадию Александровичу Сапрыкину, — произнёс судья Устинов. — Он выступит, как представитель стороны обвинения. Поскольку именно он стал свидетелем места преступления.

— Благодарю, ваша честь, — кивнул Сапрыкин и поднялся из-за стола. — Буду краток, изложу лишь основные факты. В начале прошлого дня главный лекарь Кораблёв Иван Сергеевич вызвал моих людей с помощью кристалла вызова, поскольку в амбулатории, по его словам, произошёл серьёзный конфликт. Как оказалось, горел морг.

Следующие несколько минут, Сапрыкин, Кораблёв и Родников во всех подробностях рассказывали о моей способности воскрешать мёртвых. Высказали предположения, что я взял Сухорукова в заложники и лишил его конечности. Даже умудрились вывернуть всё так, будто патологоанатом не пришёл на работу, поскольку я держал его в морге связанного и израненного.

Антон Сухоруков подтвердил все эти слова.

— Протестую, ваша честь, — как можно громче произнёс я.

— Вам слова не давали, господин Мечников, — пресёк мою попытку судья. — Вы не озаботились тем, чтобы нанять адвоката, поэтому говорить будете только тогда, когда я дам вам слово.

— Это ложь, — твёрдо произнёс я.

— Я сказал, чтобы вы… — рассвирепел Устинов.

— Это ложь! — заорал Синицын из-за моей спины. — Я нанял Мечниковым адвоката, но его не допустили до зала суда! Из этого следует вывод, едва ли уважаемые, что обвиняемых притесняют. Дело сфабриковано.

— Как это — не допустили адвоката? — не понял судья. — Что ещё за чушь⁈ Назовите своё имя!

— Илья Андреевич Синицын, — представился мой коллега.

— Ах, Синицын, — кивнул судья. — Я вас помню. Знавал вашего отца. Так поясните же мне, как так вышло, что адвоката не допустили до здания суда?

— Об этом следует спросить барона Елина, который, разумеется, отсутствует на нашем слушании. Видимо, ему больше нравится дёргать за ниточки из тени, — продолжил Синицын.

— Довольно! — воскликнул судья. — Вы бросаетесь красивыми словами, вместо того, чтобы внятно разъяснить ситуацию. Если продолжите в том же духе, мне придётся выгнать вас из зала, Илья Андреевич.

Синицын сделал глубокий вдох. Похоже, внутри Ильи кипела горючая смесь из эмоций, которые он практически не мог в себе удержать.

— Прошу прощения, ваша честь, — вздохнул он. — Тогда, чтобы не быть голословным, скажу лишь один факт. Адвоката Мечников был лишён намерено. Следовательно, Алексей Александрович имеет полное право высказывать своё мнение, не дожидаясь, когда ему дадут слово. Если же в этом ему будет отказано, мне придётся обратиться в главный Санкт-Петербургский суд, чтобы признать всё это заседание недействительным.

Мы с Ильёй почти с самого начала были в хороших отношениях, но я и подумать не мог, что он станет так яростно меня защищать. Уж не знаю, что им управляет. Жажда наживы или дружеские чувства — это уже не важно. Главное — я искренне благодарен ему за помощь.

— Что ж, господин Синицын, ваше замечание принимается, — кивнул Устинов. — Я позволяю Алексею Александровичу высказываться в свою защиту, и в защиту своего дяди.

— Протестую! — воскликнул унтер-офицер Сапрыкин.

— Решение принято и обжалованию не подлежит, — пресёк попытку Сапрыкина судья. — Что ж, господин Мечников, вы, кажется, хотели что-то сказать. Я даю вам слово.

Устинов явно не верил, что я смогу хоть как-то объяснить свою позицию. Синицын прижал его угрозой — доложить в столицу. А для любой организации в маленьком городе это весомая опасность.

Я поднялся и неспешно рассказал всю историю от самого начала и до конца. Всё это время Сухоруков лишь молча смотрел на меня, но в глазах мужчины не было страха. Кажется, он был уверен, что мне никто не поверит.

Что у меня нет доказательств. Однако они у меня были.

— В кармане моего пиджака находилась записка с угрозой, — сказал я. — Её изъяли в полицейском участке вместе с кольцом Арсения Георгиевича Кособокова.

— Записку я получил, — кивнул судья. — И сравнил её с почерком Сухорукова. Однако ничего общего там не обнаружил.

— Должно быть, вы сравнивали с почерком из его старых заключений, — подметил я. — Рекомендую заметить, что у Антона Генриховича одна рука. Ему было сложно писать…

— Я сравнивал с новыми записями, которые он предоставил нам буквально час назад. Сухоруков — левша. И почерк в записке сильно отличается от того, что было предоставлено в записке.

Левша? Я взглянул на патологоанатома и увидел самодовольный блеск в его глазах.

Он всё это подстроил… Он написал записку до того, как отрезал себе руку. Сухоруков написал её правой, чтобы запутать и меня, и следствие. Проклятье… И ведь я уже никак не смогу доказать обратное!

— Ваша честь, — послышался голос художника Шацкого. — Вынужден к вам обратиться.

Я уж думал, что он не появится. Сложно было найти его среди присутствующих в зале.

— Запрещаю, — перебил его Устинов. — Вы не входите в число официальных свидетелей.

— Однако я им являюсь, — не согласился Шацкий. — И я готов дать магическую клятву.

И эта фраза изменила всё. Весь зал затих. Даже Устинов замолчал, прислушавшись к художнику. Похоже, магическая клятва много значила в местной судебной системе. Вопрос только в том, почему ей никто не воспользовался сразу?

— Господин Шацкий, вы осознаёте, что, дав магическую клятву, вы умрёте, если хотя бы чуть-чуть отклонитесь от правды? — спросил судья Устинов.

— Да, ваша честь. Осознаю, — кивнул он.

— И вы осознаёте, что магическая клятва является правом любого гражданина, но не может считаться обязанностью? — уточнил Устинов.

— Осознаю, ваша честь, — кивнул Шацкий.

— Тогда я тоже дам магическую клятву вместе с господином Шацким, — произнёс я. — И если мы солжём, то примем смерть вместе.

И в этот момент лицо Сухорукова помрачнело.

Рискованный шаг, но я готов поставить на кон всё!