Поздним вечером, после того, как Виола насытилась салатом и выпила большую кружку козьего молока, Бенволио отправился провожать ее домой. Джузеппа собрала им в дорогу мешок с едой и выдала пузырек с настойкой, которая должна помочь Себастьяну.
Я провожаю их до двери и желаю спокойной ночи. Хотя для нас с Бенволио эта ночь едва ли будет спокойной. До сих пор не могу поверить во всё, что сегодня случилось. И не могу перестать винить себя.
Целительница меняется Тибальту бинты, а я мрачно смотрю на эту картину.
— Он ведь не выживет? — тихо спрашиваю я.
Как будто я не знаю ответ. Вокруг шестнадцатый век, в конце концов. Век, в котором люди не выходят из комы.
С другой стороны, кому как не мне верить в чудо?
— Протянет еще пару дней, — вздыхает Джузеппа, продолжая перевязку, — а потом должен умереть.
Она поворачивается ко мне и печально улыбается.
— Не печалься, — говорит она. — Каждому здесь отведен свой срок. Некоторым людям… Им просто суждено умереть, когда приходит время. Мы не можем и не должны ничего менять в этой истории.
Я слушаю ее спокойные речи и почему-то не могу остановить тревогу, которая сворачивается у меня в животе, хотя Джузеппа просто объясняет мне христианскую догму.
Целительница встает, разгибает спину и подходит ко мне, чтобы мягко потрепать по плечу. Ее взгляд полон сочувствия и почти материнской заботы.
— Понимаю, наблюдать за всем этим довольно грустно, — ласково говорит она. — Смерть всегда ходит под руку с грустью, но ты же не хуже меня знаешь, что смерть — это вовсе конец, Ангелина.
У меня во рту вдруг становится слишком сухо, чтобы ответить. Поэтому я молча киваю, чувствуя, как учащается мой пульс.
— Всё идет своим чередом, — вздыхает она, пожимает мне плечо и уходит в сад, так и оставляя меня стоять с открытым ртом.
*
Я не дождалась возвращения Джузеппы. Вышла из ее домика на дрожащих ногах, и сама не помню, как добралась до Собора. Слишком много вопросов крутится в голове, но главный из них: «Кто она такая?». И откуда она знает мое прежнее имя?
Свежий вечерний воздух немного меня успокаивается, и я решаю, что в следующую нашу встречу не струшу и обязательно обо всем ее расспрошу.
Мои мысли про Джузеппу приходится отбросить, когда мне навстречу спешит круглая и суетливая фигура. Это Анжелика, кормилица Джульетты. Что она тут делает в такой поздний час?
— Госпожа Розалина? — она бросает быстрый взгляд мне за спину и качает головой. — Вы опять были у этой ведьмы? Не стоит вам с ней обращаться…
Слово «ведьма» почти сбивает меня с ног, и пока этого не произошло, я быстро интересуюсь, слышала ли уже Джульетта о беде, которая случилась у таверны.
Кормилица испускает протяжный вздох.
— Да, да, этот ненавистный день, бесконечный, ужасный день. Клянусь, госпожа, сегодня солнце будто медленнее вращается вокруг этого мира. Господи, я слишком много повидала за этот день!
Она бросает свои мясистые руки мне на шею и начинает рыдать.
— О Боже! Мы потеряли нашего Тибальта, нашего смелого, милого Тибальта! Жизнь утекла из него через дыру, проделанную не кем иным, как мужем его кузины! Ромео убил Тибальта! Ужасное, ужасное преступление.
Значит, Анжелика тоже уже в курсе брака.
— Так новости уже сообщили Джульетте? — уточняю я, пытаясь как-то ненавязчиво заставить кормилицу отлипнуть от меня.
— Я рассказала госпоже, да. Рассказала, что Тибальта больше нет! И что Ромео изгнан. «Ромео, убивший его, изгнан» — вот, именно так я и сказала. А моя бедная Джульетта… О, будто демон вырвался из ее груди, вот так моя девочка рыдала!
Я наконец выпутываюсь из ее тяжелых объятий.
— Есть еще что-то, что мне нужно знать?
— Что-то еще, госпожа? О, да, я успокоила мою маленькую Джульетту, пообещав ей помочь встретиться с Ромео, чтобы он утешил ее, вот что еще! Он все еще в границах Вероны, вы знаете?
— Рада это слышать… — говорю я, а потом жалею о сказанном.
Если бы люди знали, что Тибальт не мертв, то Ромео могли бы пощадить, но… Монтекки не пощадят самого Тибальта. Пока нет. Бенволио, конечно, пообещал мне, что попробует унять гнев семьи, но вряд ли он будет стараться от всей души. Не то чтобы я его в этом виню.
Так что я решаю не говорить Анжелике про Тибальта, чтобы она не наделала глупостей в попытке угодить Джульетте. Но кормилица вопросительно смотрит на меня, ожидая, что я закончу мысль.
— Эм… я рада, что Ромео может попрощаться с Джульеттой, — нахожусь я с ответом. — Где он сейчас?
— Он в келье монаха, плачет, как женщина, корчась на каменном полу. Таким я его видела, по крайней мере. Бедный, как ребенок плачет, госпожа! Но, в сущности, он же и есть ребенок, как и моя Джульетта. Они ведь оба такие юные, зеленые, дети буквально! Но в браке они вырастут, уверяю, ведь они женаты, а это свято…
Боже, как же она много говорит. Я поднимаю руку, чтобы заставить ее умолкнуть.
— Вы говорили, что устроите им встречу. Как вы думаете это провернуть?
Кормилица лукаво улыбается.
— У моей Джульетты и ее Ромео будет брачная ночь, потому что я повешу веревочную лестницу, и Ромео поднимется по ней, чтобы найти и утешить свою супругу. Я буду следить, чтобы их никто не заметил под покровом ночи, а утром Ромео сбежит в Мантую, где будет жить, пока мы не исправим всю эту неразбериху и не приведем всё в порядок…
Что ж. Звучит как план. Лучше ведь, когда он есть, не так ли? Я призываю Анжелику отправиться дальше по ее делам, чтобы избавить себя от ее трескотни.
— И передайте Джульетте, — говорю я, — чтобы она… была осторожнее.
Вымотанная этим днем и его ужасными событиями, я спешу домой, чтобы закрыться в своих комнатах. Я так устала, что никаких сил на мысли и действия больше нет. К тому же, прошлая ночь тоже не была спокойной.
Там, в роще… Как бесконечно давно это было! Анжелика права, сегодняшний день тянется невероятно долго. Еще вчера Меркуцио был жив, пьян и зол, а Тибальт только этим утром приставал к Марии.
А теперь один из них мертв, а другой скорее мертв, чем жив.
Даже мое раздражение на Ромео сейчас вызывает лишь ностальгическую улыбку. Глуп он или нет, никто не заслуживает того, что с ним происходит. И я ловлю себя на мысли, что почти скучаю по его сладким речам. Хочу вернуться в сад Монтекки, где он так неискренне признавался мне в любви, пока Джульетта лопала вражеский виноград.
Я добираюсь до своих покоев и закрываю дверь. Теперь мое главное намерение — броситься на кровать и уснуть, но… Но спать этой ночью мне опять не суждено. Потому что мое окно распахнуто настежь, а рядом с ним, в пятне лунного свет, стоит…
— Бенволио!
Он прикладывает палец к губам, умоляя быть тише.
— Как? — я подлетаю к нему. — Как ты сюда попал?
Он сияет и кивает на окно.
— Там, внизу, лежит немного кирпичей, и через них можно забраться на нижнюю крышу, а уже оттуда втащить себя сюда.
Я улыбаюсь.
— Как находчиво с твоей стороны.
Мы стоим и молчим, слушая звуки ночи. Бен нежно касается моей щеки.
— Мне уйти? — шепчет он. — Только скажи…
Я ловлю его руку и прижимаю ее к себе покрепче.
— Нет, — тем же шепотом говорю я. — Останься и… поцелуй меня, пожалуйста.
Только сейчас я поняла, насколько мне это нужно. Мне так отчаянно хочется вернуться во вчерашнюю ночь, в нашу рощу, и остаться в том моменте навсегда.
Вспышка света в глазах Бенволио заметна даже в темноте. В следующий миг я оказываюсь в его руках, и он дарит мне свой поцелуй. А потом еще один. И еще. Когда его пальцы скользят по моей спине и ниже, я близка к тому, чтобы просить его о большем.
Но мы воздержимся.
— Не хочу рисковать…
— Я понимаю, — бормочет он мне в губы. — Я готов ждать столько, сколько скажешь.
Чувствовать его тепло здесь, рядом со мной — восхитительно. Ловить его дыхание. Слышать его вздохи. Целовать его — мягко, медленно и долго. В этом можно раствориться, забыв про все ужасы сегодняшнего дня.
Мы ненадолго засыпаем, а потом просыпаемся, чтобы еще поцеловаться. Его поцелуи —совершенство. Он клянется, что мои слаще, чем всё, что он когда-либо знал, и я ему верю. Чувствую правду в его словах.
Мы заставляем себя оторваться друг от друга только когда самые ранние ленты утреннего солнца проступают на горизонте. Бенволио крепко целует меня на прощание и выскальзывает в окно, одарив напоследок улыбкой. Я смотрю, как он исчезает, будто сладкий сон, а затем возвращаюсь в свою постель, чтобы вздохнуть. Чтобы уснуть.