Глава 31. Тибальт


На пуховой постели перед уютным огнем, в маленьком домике, мое тело лежит спокойно. А я парю над ним, наблюдая с воздуха. Мой дух — часть самого утра. Значит, я не совсем умер. Я существую в состоянии где-то между. Ни здесь, ни там. Ни жизнь, ни смерть. Это пугающе и странно, но всё же приятно и заслуживает изучения.

Целительница совершает безмолвное бдение рядом с моим телом. То и дело подходит, не выпуская банку с мазью из морщинистых рук. Я сразу почувствовал ее добро, и даже пытался ухватить ее за ладонь, но ни один палец меня не послушался. Никакого движения не происходит.

А когда она наносит густую мазь на рану на моей груди, я ничего не чувствую. Ни прикосновений Джузеппы, ни запаха мази, ни абсолютно ничего. Думаю, мне будет не хватать ощущений, если мое состояние продлится долго.

Окно. Оно открыто. Маленькая щелка, но моему духу, вероятно хватит и этого? Я переношу себя к окну и толкаю наружу, а там…

Там сад и восход. Я смешиваюсь с утренним жаром грядущего дня, наблюдая за солнечным пятном абрикосового цвета. О, цвет рассвета был бы идеален для летнего камзола! Да только какая мне теперь польза от одежды? Я больше утро, чем человек.

И, если честно, я не совсем понимаю, что мне делать. Чего ждут от меня здесь, на ветру, в ярком свете, везде?

Вдалеке видны галечные проселочные дорожки и неотесанные заборы, защищающие хижины и сады. Овцы бегут на пастбища. Ручей блестит. Прелестная картина, нужно признать. Но я всё-таки еще сохранил остатки себя, и меня больше влечет к городу, чем к сельской местности.

Поэтому через минуту (или мгновение?) я парю над шпилем Собора святого Петра, а потом отправляюсь к дому Капулетти. Окно Джульетты, моей милой сестрицы, открыто. Я заглядываю в него, ожидая увидеть ее нежный сон…

А вместо этого оказываюсь в аду! Дьявол, она лежит с Ромео!

Она вообще не должна ни с кем лежать, но если уж так захотелось, кого черта из всех холостяков Вероны она выбрала его?! Ромео, из-за драки с которым я такой, какой есть сейчас!

Если бы я мог кричать, клянусь, я бы поднял всех на уши. Вызвал бы сюда дядю и всю городскую стражу, что поймать злодея. А Джульетта… О, на это невозможно смотреть. Она его целует и шепчет:

— Любимый.

Любимый? Да, она называет его любимым! Черт, что может знать о любви четырнадцатилетняя девчонка? И когда, во имя всех святых, началось это извращение? До того, как мы с Ромео подрались или после? На празднике? (Святые небеса, с маскарада и правда только одна ночь прошла?). Они познакомились там или тайно встречались месяцами?

Если бы можно было испустить дух второй раз, я бы непременно сделал это сейчас. От шока!

Я опускаюсь на уступ возле гардероба кузины и с отвращением наблюдаю, как эти двое говорят о соловьях и жаворонках и глубоко целуются. Джульетта похожа на очаровательного чертенка — ее темные волосы взлохмачены после... О Боже, я не хочу об этом думать. Нет, я не стану об этом думать.

Слава богу, она хотя бы в простынях и ночной рубашке.

Когда удивление во мне затихает, я ожидаю, что на смену ему придет жгучая ярость, но… ничего такого нет. Чем дольше я смотрю на эту картину, на счастливое лицо Джули, тем больше меня переполняет что-то вроде сочувствия. И прощения.

Я прощаю Джульетту, конечно, а не Ромео. Щенок Монтекки как был подлецом прошлым утром, так им и остался, но совершенно ясно, что он ее муж если не по закону, то по делу и желанию. Что ж, пусть так. Вряд ли ей нужно моё эфирное благословение, но она его получила.

В комнате раздается стук, и слышен голос кормилицы.

— Госпожа…

Ромео вскакивает с кровати, наспех одевает и спешно уходит на балкон, чтобы сбежать через фруктовый сад. Джульетта остается одна. Выглядит несчастной и напуганной. Как только она пускает слезу, в спальню врывается моя грозная тетушка.

— Джульетта, что с тобой? Всё еще оплакиваешь брата? Оставь это, слезы не поднимут его из могилы.

— Как я могу не оплакивать милого друга?

Ха! Чертовка делает вид, что плачет обо мне!

Они говорят о моей смерти. Мне странно и больно всё это слышать. Есть ли способ как-то дать им понять, что я здесь? Но нет, я беззвучен и бесплотен. И всё-таки я тронут тем, до какой степени тетя желает отомстить за меня.

Джульетта продолжает искусно играть словами. Говорит матери, что ее сердце «трепещет при звуке имени Ромео» и что она хотела бы излить на него всю силу своей любви ко мне. Умная девочка! Если бы я мог смеяться, то расхохотался бы, ей-богу. То, что звучит как жажда мести, на самом деле скрывает привязанность к нему.

Но сообразительность не защитит Джульетту от новостей, с которыми пришла ее мать.

— Утри слезы, — говорит синьора Капулетти. — У тебя есть повод для радости — в четверг поутру граф Парис введет тебя в храм Святого Петра и сделает своей женой.

Это выводит Джульетту из себя, и ее глаза зажигаются яростью.

— Что за спешка? Почему я должна венчаться с тем, кто меня даже и не просил об этом?

Эм… Парис даже не удосужился как следует попросить ее руки? Неудивительно, что она находит это оскорбительным. Моя красавица-кузина заслуживает адекватного ухаживания. Что случилось с моим дядей, раз с такой поспешностью стремиться сбагрить единственную дочь этому унылому графку?

— Я бы лучше пошла замуж за ненавистного Ромео, чем за Париса, — шипит Джульетта. — Вот уж и вправду была бы радость!

Этими словами она будто бы призывает отца, который влетает в комнату и подтверждает решение выдать Джули замуж. Привыкший к скромной и уступчивой дочери, он разъярен, когда Джульетта отвергает его желание.

Эта перемена ошеломляет и меня, по правде говоря. Но если мне скорее приятно видеть, как кузина показывает коготки, то мой дядя… Он называет ее недостойной!

Я никогда не видел его таким злым. Его гнев распален до предела, и он бросается в дочь оскорблениями.

— Дура! Беспутная бледная немочь!

Даже синьора Капулетти удивлена таким напором мужа. Джульетта плачет и пытается вставить слово, но дядя орет и брызжет слюной ей в лицо:

— Непокорная тварь! В четверг ты приползешь в церковь, а пока не смей даже лица на меня поднимать!

Он замахивается, и я пугаюсь, что сейчас он ее ударит. Как такое возможно?! Я швыряю свое парообразное существо между ними, забывая, что это бесполезно. Я ведь просто воздух.

Но, благо, дядя не доходит до греха в своем безумии и останавливает руку у щеки Джульетты. Она падает на колени, но Капулетти игнорирует ее мольбу. Мимоходом достается и кормилиц, которая робко пытается защитить свою юную госпожу.

— Не выйдешь замуж? — продолжает дядя. — Прекрасно! Пасись, где хочешь, только вон из моего дома! Хоть под забором подохни, я тебе и ломаной монеты не подам!

Я в ужасе от того, что он несет. Неужели нельзя было найти другой способ заставить дочь следовать своей воле? Да и вообще, почему просто не дать ей время? Парис богат, конечно, но и дядя не бедствует, насколько мне известно.

О, если бы я только мог что-то сделать, а не просто наблюдать.

Джульетта, все еще стоящая на коленях, теперь съеживается на полу, содрогаясь от беззвучных рыданий. Синьор Капулетти вылетает из комнаты, а кузина молит свою мать о помощи.

— Отсрочь хотя бы на месяц, на неделю…

— Не говори со мной, — ледяным тоном отвечает она. — Ты мне не дочь.

Джули остается наедине с Анжеликой и моим духом.

— Как это предотвратить? — шепчет она. — Скажи, что мне делать?

И тогда кормилица советует ей… Выйти за Париса? Да они издеваются!

— Он славный кавалер, — кудахчет Анжелика. — С ним вам будет больше счастья, чем с Ромео… Этот Монтекки — кухонная тряпка по сравнению с графом!

Возможно, кормилица хотела как лучше, но, клянусь, я могу услышать, как сердце Джульетты трещит и разбивается в дребезги от этого предательства. Когда она смотрит на Анжелику, в ее взгляде появляется какая-то холодная, невиданная ранее решимость.

Страшный взгляд. И пугающе спокойный тон.

— Что ж, ты меня прекрасно утешила, — говорит Джульетта.

Кормилица будто бы не замечает ядовитого сарказма в ее словах. Она облегченно выдыхает и улыбается, полагая, что моя кузина смирилась со своей судьбой. Но я вижу, что за этим спокойным выражением лица назревает что-то, вызывающее лихорадочный блеск в глазах Джули. Весь ее образ противоречит этому внезапному согласию.

— Ступай и скажи матушке, что я пошла к духовнику покаяться в том, что так сильно рассердила отца.

Кивнув, Анжелика спешит исполнить поручение, а Джульетта шепчет ей вслед.

— Ступай-ступай, проклятая старуха. Нарушить верность моему супруга? Ага, сейчас.

Жуткая ухмылка проступает на ее губах. Будь я в своем теле, по моей спине побежали бы мурашки от выражения ее лица. Кровь бы точно похолодела.

Что она задумала?

Загрузка...