Меня любил Ромео

Глава 40

Следующие несколько дней Бенволио занят обустройством двойняшек в новом доме — они будут жить в просторных комнатах виллы его отца. А я слоняюсь по жарким улицам Вероны, радуясь своему одиночеству.

Мне было бы невыносимо видеть Бенволио сейчас. Обсуждать с ним всё, что произошло. Не говоря уже о том, чтобы заикаться о будущем. Какое оно вообще, это будущее? У меня больше нет ни единой цели в этом городе

Джульетта умерла, хотя, видит Бог, я могла ее спасти, если бы приложила достаточно усилий. Но я позволила апатии поглотить меня, и этот момент слабости стоил ей жизни.

Синьор и синьора Капулетти заняты только благополучием Виолы, чему я тоже очень рада. Вероятно, когда эмоции поулягутся, они вспомнят, что у них больше нет дочери, которая могла бы дать их дому наследника по крови. И больше нет Тибальта, который мог бы взять эту роль на себя.

Осталась только я. И я заставляю себя не думать о том, что меня ждет дальше. Как и заставляю себя обходить стороной домик Джузеппы, чтобы не задавать ей лишних вопросов, на которые пока не готова услышать ответы.

Я возвращаюсь в домой затемно, и несколько вечеров провожу в одиночестве, благодарная Марии за то, что она услужливо молчит. Но на третий вечер после смерти Джульетты нашу тишину прерывает стук в дверь.

Когда я слышу голос, который узнаю, даже если он прозвучит с того света, мою грудь переполняет грусть, смешанная с сожалением.

— Отошли его, — прошу я, но уже слишком поздно. Мария открыла дверь.

Или это он сам ее открыл?

— Здравствуй, любимая! — приветствует меня сияющий Бенволио. — У меня для тебя сюрприз.

— Спасибо, не нужно… — бормочу я, но всё равно не могу сдержать улыбку.

Краем глаза я замечаю в дверях его отца и синьора Капулетти, которые заговорщицки переглядываются и тихо хихикают над чем-то. Выглядят совсем как школьники, а не знатные господа.

Бенволио крепко меня обнимает, а потом берет мое лицо в свои руки и нежно проводит большим пальцем по щеке. Он целует меня, и я жадно принимаю тепло его губ. И снова, и снова, пока его отец не прочищает горло, напоминая нам о приличиях.

Посмеиваясь, Бенволио отрывается от меня и заглядывает в глаза.

— Розалина, знаешь ли ты, как я горжусь тобой?

Я обнаруживаю, что могу говорить только шепотом.

— Спасибо...

— И дело не только в твоей неземной красоте, — быстро продолжает он. — Я еще не встречал никого, в ком так ярко горит бескорыстное желание помогать другим. Никого настолько чистого и смелого, как ты.

Я лишь беззвучно открываю рот, смущенная потоком комплиментов.

Бенволио глубоко вздыхает и колеблется, а затем опускается на одно колено. Отблески свечей мерцают в его волосах, а его лицо озаряется счастливой и взволнованной улыбкой.

— Что ж, — говорит он, — пока всё по плану! За окном светит луна, и мы только что наслаждались множеством поцелуев, и вот он я, стою на согнутом колене…

Моё сердце начинается бешено колотиться, когда я вспоминаю его слова тем утром, когда мы проснулись в роще.

— Кажется, не хватает только необычайно большого драгоценного камня, — продолжает он. — Но постой, что это тут у нас?

Из кармана, вшитого в подкладку его камзола, он достает небольшую блестящую вещь. Его улыбка становится шире.

— Как удачно, что у меня с собой оказалась такая драгоценность!

Он протягивает мне кольцо, в котором действительно сияет бриллиант грандиозных размеров. Всё, что я могу — беспомощно глазеть на него.

— Будь моей женой, Розалина, — шепчет Бенволио. — Выходи за меня.

Я заглядываю в его глаза, такие добрые и до безумия красивые, и верю, что время может остановиться. В горле у меня пересохло, а колени предательски дрожат. Когда молчать уже невозможно, я осторожно беру руку Бенволио в свою и...

... И мой ответ — одно слово.