Катарина
— Хочешь поговорить об этом?
Спрашивает Ренцо спустя два с половиной часа, когда мы покидаем Международный Аэропорт Филадельфии. Я счастлива тому, что покидаю снежный Мэн. Однако, не так счастлива, что мы с горячим незнакомцем не обменялись номерами.
Что безрассудно и не характерно для меня.
Я все сделала как надо.
Даже если так не чувствую.
Отворачиваясь от унылого вида за окном машины, сталкиваюсь взглядом с моим заместителем.
— С чего бы мне хотеть говорить об этом?
Его кадык дернулся вверх, и это единственное, что указывало на его отношение к тому, что произошло в уборной.
— Ты выглядишь подавлено.
— Тебе кажется, — отвечаю я холодно, отворачиваясь и задерживая взгляд на затылке водителя. Ренцо еще один единственный мужчина, который довел меня до оргазма, и он последний с кем бы я хотела обсуждать произошедшее.
— Я просто думаю о том, что будет.
Вру.
— Ты передумала?
Я сужаю взгляд.
— Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо еще. Я не просто так рвала задницу, чтобы добраться до этого момента и струсить.
Прислоняю голову к кожаному подголовнику, ненадолго закрывая глаза.
Я считала каждую секунду за те 11 лет, что была замужем за этой свиньей. У меня больше нет времени.
Я не беспокоюсь о двух солдатах в машине, которые могут слышать этот разговор — Эцио, водитель, и Рикардо, личный телохранитель — они верны мне. Девяносто процентов семьи Конти преданы мне. Десяти процентам, которые остаются верными моему бесполезному отвратительному мужу, недолго осталось на этой земле.
— Ты справишься, — Ренцо уверяет меня, преданность и решимость горят в его глазах.
Я сжимаю его руку.
— Я бы не добилась этого без тебя.
Он наклоняет голову в сторону, сжимая мою руку в ответ.
— Это честь для меня видеть какой женщиной ты стала. Я рад служить рядом с тобой.
Убирая руку, я кладу ее на колени.
— Ты спас меня от самой себя.
Смотрю ему прямо в глаза, чтобы он понял, что это не ложь. Я не часто поддаюсь эмоциям и чувствам, но мы стоим на пороге больших перемен, и я чувствую себя странно эмоциональной после встречи с незнакомцем.
— Я не благодарила тебя должным образом.
— Я знаю, что ты благодарна. Не нужно что-то доказывать, нет необходимости.
— Ты счастлив?
— Да, — отвечает он с немного поколебавшись. — Ты подарила мне лучшую жизнь, моя донна. У меня не было бы таких возможностей, если бы я продолжал работать на твоего отчима. Благодарность работает в обе стороны.
Я поджимаю губы, когда кованые ворота дома семьи Конти открываются, чтобы впустить нас. Мое настроение мгновенно падает. Гравий трещит под колесами, пока машина медленно едет по длинной извилистой подъездной дорожке. По обеим сторонам частной дороги выстроились высокие ели, нависая над нами, как зловещие часовые.
Мы огибаем поворот, и перед нами возникает замок Конти. Как всегда, по позвоночнику пробегает дрожь.
Я ненавижу приезжать сюда.
Еще больше ненавижу оставаться здесь.
Но сейчас Рождество. По традиции мы проводим канун Рождества и Новый год с родственниками. Родители умерли. Отчим ненавидит меня до глубины души, а сестра проведет праздники со свекровью, так что я не могу найти себе оправдания. Кроме того, это будет последнее Рождество, когда мне придется терпеть это дерьмо. Я смогу вытерпеть последний фарс.
Унылое двухэтажное чудовище из серого кирпича с многочисленными башенками и ползучим плющом, покрывающим большую часть стен, напоминает нечто из фильма ужасов. Я никогда не забуду свое первое впечатление от этого места. Я сразу же возненавидела свой новый дом, и это о многом говорит, потому что поместье моего отчима в Вегасе — это жуткий готический особняк прямиком из кошмара. Еще до того, как меня заставили выйти замуж за человека, годящегося мне в отцы, я уже знала, что поменяю одну адскую дыру на другую. Однако столкновение с этой мрачной реальностью едва не повергло меня в новую депрессию.
Вместо этого я поставила перед собой задачу. Убедить мужа освободиться от маминой юбки и купить нам собственный дом. На достижение этой цели у меня ушло два года, и я выдержала два года полнейшего ада, пока не пришло время съезжать.
Машина заезжает на свободное место в гараже, и Эцио глушит двигатель.
— Оставайтесь здесь.
Шестое чувство подсказывает, что эти трое мужчин могут мне понадобиться
Мы все вылезаем из машины, и Ренцо поднимает бровь, направляясь к багажнику, чтобы достать мои сумки.
— Что случилось? — спрашивает он, передавая багаж Рикардо.
— Не знаю, — бормочу я, входя в дом со стороны гаража. Мои инстинкты заострились как бритва, и я научилась не пренебрегать ими. Прохожу через кухню в западный коридор, пересекаю темный холл и направляюсь по восточному коридору в сторону семейной комнаты.
Франческа Конти, моя стервозная свекровь, — рабыня своих привычек. В канун Рождества она развлекает друзей, ожидая, что на празднике будут присутствовать два ее сына, дочь и их семьи. Уверена, ее до глубины души раздражает, что я пропустила праздник. Тот факт, что в Мэне из-за снежных бурь отменили рейсы, пройдет мимо ее сознания, и она найдет способ обвинить меня в том, что я опозорила семью своим отсутствием.
Я ненавижу эту женщину до глубины души.
Она должна стоять на коленях и поклоняться мне в ноги за то, что я изменила судьбу увядавшей семьи Конти и наконец-то вывела их на первый план. Но она скорее подавится языком, чем произнесет эти слова.
Скоро она исполнит свое предназначение.
Без стука я открываю богато украшенные гравировкой двойные двери из красного дерева и врываюсь в комнату, зная, что это еще больше раззадорит Франческу. В моем мире мало возможностей для веселья, поэтому я ловлю моменты.
Все разговоры резко прекращаются. Друзья моей свекрови давно ушли, а дети улеглись спать, так что в комнате остались только мать моего мужа, Пауло, брат, сестра и их супруги. Моего мужа нет, и я скрежещу зубами, догадываясь, где он.
Брат Пауло, Орсино, — единственный, чьи глаза загораются при виде меня. Это потому, что он, как и его брат, развратный грубиян и жаждет того, чего не может иметь.
Я позволила ему трахнуть меня один раз, чтобы усилить его мучения. Теперь он знает, каково это — быть внутри меня, и хочет большего. Я годами отбивала ему охоту, наблюдая, как он все больше и больше заводится. Меня это бесконечно возбуждает: ведь он не может бросить меня на растерзание волкам, не рискуя собственной жизнью. Мой муж так же глуп, как и выглядит, но даже он не оставил бы эту мелочь без высшей меры наказания.
Я наслаждалась тем, что выдала этот секрет осуждающе-безразличной жене Орсино. Она была добавлена в мой дерьмовый список в первый же день, когда я прибыла в Филадельфию из Вегаса. Как и остальные члены его семьи, она относилась ко мне как к грязи под туфлей, глядя свысока, словно я недостойна.
Все из-за того, что со мной делали в детстве.
То, о чем я не просила.
То, что было не в моей власти.
Вещи, которые почти уничтожили меня.
Кровь закипает в моих жилах, когда я сжимаю руки в кулаки.
Сохраняя нейтральное выражение лица, я ловко контролирую дыхание и отбрасываю эмоции в сторону, надевая маску, которую от меня ожидает публика.
Глаза-бусинки Франчески сужаются до щелей, когда она смотрит на меня, и ее взгляд темнеет, когда она замечает Ренцо сзади.
— Ты не можешь врываться сюда без предупреждения, — говорит она.
— Почему нет? Я же член семьи.
Я прохожу через всю комнату к шкафу со спиртным и наливаю себе виски. Это самый дешевый ирландский виски, потому что Франческа считает, что я недостаточно хороша для более дорогого. Неважно, что деньги в ее карманы поступают благодаря моей инициативе и упорному труду, а не ее ленивому сыну-бездельнику.
Она бормочет себе под нос, пока я наливаю два бокала.
Повернувшись, я протягиваю один Ренцо, намеренно наклоняясь в его сторону. Не зная нашей истории, все в семье думают, что я его трахаю. Пауло однажды пытался убить его, пока я не отозвала его в сторону и не показала свою небольшую коллекцию видео. Его лицо так быстро налилось кровью, что это выглядело почти комично.
Так я заставила своего мужа подчиниться. Но мне надоело править из тени.
Пора переходить к следующему этапу, а это значит, что Пауло должен исчезнуть. Вместе со своей семейкой.
Мы планировали сделать это в канун нового года.
Вступить в новый год с новым лидером и новым образом мышления.
Если Пауло все-таки сделал то, что я подозреваю, то у меня кончилось терпение, и можно перенести планы на этот вечер.
— Что за тон, Франческа? — спрашиваю я, сверля ее взглядом, который дает понять, что именно я о ней думаю. — Я не расслышала.
— Думаешь, ты самая умная, — ее ехидный тон меня еще больше злит. — Не знаю, что у тебя есть на моего Пауло, но однажды ты получишь по заслугам.
— Только если ты не получишь первая, — я поднимаю брови и ухмыляюсь.
— Кстати, о дегенератах, где мой муж?
Гайя смотрит на меня, тыкая своего ничтожного мужа в ребра.
— Ты позволишь ей так говорить о моем брате? Он — дон Конти! Никто не смеет так говорить о нем, особенно его жена.
Ее муж смотрит на нее с выражением, которое подсказывает, что я могу говорить о Пауло так, как хочу. Томассо может быть, и плохо разбирается в женщинах, но он не глупец.
Он знает, что я управляю шоу. Он знает, что большинство мужчин любят меня. Он не собирается перечить. Будет обидно убивать его, но нельзя оставлять его в живых, потому что он не верен мне, и может обратиться к властям.
— Свалил с порядочной женщиной, если у него есть хоть капля разума, — Франческа шипит.
— Вряд ли, — говорит Ренцо, глотая дешевое виски.
— Ты знаешь, где он, — я проношусь через всю комнату, тыча пальцем ей в лицо. Теперь понимаю, откуда у моего мужа такой ханжеский взгляд. Его мать так же уродлива внутри, как и снаружи. — Ты знаешь, что он делает, стояла в стороне и ничего не говорила. Ничего не делала.
Вся кровь отливает от ее лица. Я никогда раньше не была такой прямолинейной, но теперь маски сброшены. День «Д1» приближается, и мне больше нечего ждать.
— Тебе должно быть стыдно.
С тех пор как я узнала правду, меня разрывало на части. Я хотела бы сдать мужа, но знала, что не могу. Суровая реальность такова, что большинству солдат на это наплевать, а многие полицейские находятся на содержании у Конти. У меня еще не было шанса заслужить их верность, и я знаю, что они похоронят все улики в обмен на денежную взятку. Так что я ничего не могу поделать. Не могу, если не разрушу империю, которую кропотливо строила.
Я должна помнить о своей конечной цели. Благодаря этой цели ни один ребенок больше не пострадает от рук мафии. К женщинам больше не будут относиться как к скоту. Став президентом Комиссии2, я буду добиваться реальных перемен. Хватит болтовни, как делает нынешний президент Беннет Маццоне.
А пока я делаю для этих девочек и мальчиков все, что могу. Увожу их как можно дальше от своего мужа и держу его под замком столько, сколько могу, не вызывая подозрений.
Однако хватит.
Все закончилось.
— О чем она говорит? — спрашивает Орсино, когда я выхожу из комнаты, полная решимости.
— Я вызову войска, — говорит Ренцо, когда мы оказываемся за пределами слышимости, уже читая мои мысли.
— Мне жаль, что я испортила тебе канун Рождества, но это должно произойти сейчас.
— Согласен, и не стоит извиняться.
— Где ты был сегодня вечером? — спрашиваю я, как только мой муж переступает порог своей спальни. Я вышвырнула его из дома, который он купил, как только у меня появилось оружие для борьбы с ним.
Мы не живем вместе уже несколько лет. Этот жалкий урод вернулся к своей матери и ни разу не был в доме, который я купила, когда мы фактически разошлись. Защелкнув замок на двери, я выхожу из тени, готовая к последнему бою.
— Убирайся на хрен, шлюха.
Он не удосуживается оглянуться на меня, когда начинает раздеваться.
Я нажимаю на заранее набранный текст и отправляю его Ренцо, давая понять, что пора действовать. У нас есть команды по всей Филадельфии, готовые одновременно нанести удар по преданным сторонникам Пауло. Никто не ожидает нападения сегодня, поэтому я уверена, что будет элемент неожиданности.
— Что я тебе говорила об изнасиловании маленьких детей, Пауло?
Я намеренно смягчаю свой тон, тихо двигаясь к нему.
— Что я говорила в последний раз, когда поймала тебя?
На протяжении многих лет я использовала различные угрозы, чтобы он перестал нападать на маленьких девочек и мальчиков, и установила за ним слежку. Но у него все еще есть преданные люди. Люди, которые помогают ему причинять боль детям. Я отпраздную их смерть сегодня вечером, когда мы полностью возьмем все под контроль. Я не буду тратить ни секунды на угрызения совести.
Сегодня мы уничтожим мерзких монстров, которые охотятся на беспомощных.
Пауло распахивает рубашку, обнажая вздувшийся живот и копну вьющихся седых волос на морщинистой груди. Ему было сорок пять, когда меня заставили выйти за него замуж, а сейчас он уже старик. Я смеюсь, когда он направляет пистолет мне в грудь.
— Мы оба знаем, что ты не нажмешь на курок.
Этим он подпишет смертный приговор себе и своей семье.
— Худшим днем в моей жизни был день, когда я согласился забрать тебя из рук того ублюдка Салерно, — рычит он, слюна летит у него изо рта. — Он знал, что продает мне пустышку. Что ты не сможешь дать мне наследника, и ему было насрать.
Молниеносным движением я выхватываю у него из рук пистолет и бью его по роже. Он теряет равновесие, а затем почву под ногами, падает на ковер. Я бью его между ног, а затем поджимаю носком ботинка его подбородок, запрокидываю голову назад и ограничиваю доступ воздуха. Слезы текут из его глаз, когда он подгибает ноги, а изо рта вырывается придушенное хныканье.
— Я не могу иметь детей из-за таких, как ты.
Давлю на его шею, а он обеими руками вцепляется в мою ногу.
— Это справедливое возмездие — у тебя нет наследников, и мне очень нравится ирония в том, что ты сдохнешь от моих рук, — говорю я, снимая давление с его шеи и отступая. Нет никакого удовольствия в том, чтобы убивать его таким образом. Хотя у меня нет времени медлить, я намерена сделать это как можно болезненно. Направляю пистолет ему в голову.
— Вставай на кровать, отвратительный кусок дерьма.
Пинаю его по ноге, когда он не двигается.
— Пошла ты, шлюха.
Он замахивается на меня ножом, который был привязан к ноге. Отклонившись в сторону, я наношу быстрый мощный удар ему в подбородок, наслаждаясь щелчком, исходящего от его вывихнутой челюсти. Он машинально роняет нож, и я стреляю ему в ногу, получая огромное удовольствие от звериного вопля, который он издает, корчась на полу и прижимая руку к подбородку. Прострелив ему вторую ногу, я приседаю над ним, быстро проверяя, нет ли у него другого оружия, но он чист.
Кровь сочится из его ног, я переступаю через него, и радуюсь, что переоделась в черные брюки, подходящий топ и ботинки, потому что если бы кровь попала на мое новое белое платье от «Шанель» или на мои «Джимми-Чу», я бы, скорее всего, убила ублюдка на месте, а этого нельзя допустить.
Открыв дверь, я вижу, что мои солдаты, как и ожидалось, ждут меня снаружи.
— Вы мне нужны.
Мой взгляд скользит между Рикардо и Эцио, когда я отступаю в сторону, чтобы дать им войти. Они направляются туда, где на полу хнычет Пауло, и тащат его дрожащее тело на кровать.
— Привяжите его запястья и лодыжки к столбикам кровати, — инструктирую я, бросая им мотки веревки из своей сумки для убийств. Эта комната — отголосок рубежа веков и остро нуждается в модернизации, но кровать с балдахином как нельзя кстати подходит для моей задумки.
— Будьте начеку, — приказываю я своим людям, после того как они закрепят его на кровати. Я жду, пока они покинут комнату, прежде чем приступить к работе. Раздеваю мужа догола, стараясь, не блевануть при виде дряблой плоти и вялого члена.
— Прости, — хнычет он невнятным голосом, с трудом выговаривая слова с вывихнутой челюстью. Его глаза умоляюще смотрят на меня, пока я достаю из сумки свой драгоценный нож «Страйкер» с зазубренным концом и любовно поглаживаю его.
Мужчины постоянно разочаровывают меня, но мой арсенал оружия никогда не подводит.
— Умоляй, и, возможно, я передумаю, — вру я, нависая над его отвратительным телом.
Он изрыгает бессвязную ложь из своих изуродованных губ, а я мысленно перечисляю все его преступления. Его мольбы так же жалки, как и все остальное, что он делает в жизни, и мне надоело слушать его нытье. Быстро нанеся удар, я глубоко вонзаю кончик ножа ему в яйца и отпрыгиваю назад, когда из его члена вытекает моча.
— Сволочь, — говорю я, отделяя его член от тела. Слезы текут по его щекам, а лицо искажается от боли.
Это лишь подстегивает меня.
Вонзая нож в его яйца, я с остервенением кромсаю его мужское достоинство, пока от него не остается ничего, кроме содранной кожи.
— Это за всех невинных детей, которых ты подвергал мучениям, — закрепляю я, наблюдая, как кровь сочится из его паха с извращенным очарованием. Он пытается закричать, но звук застревает внутри, вырываясь наружу в виде захлебывающихся, сбивчивых вдохов.
— Это за все те разы, когда ты причинял мне боль, — продолжаю я, проводя ножом по его груди горизонтальную линию.
— За все те разы, когда ты насиловал меня, пока я не стала достаточно сильной, чтобы взять себя в руки и перехитрить тебя.
Я делаю серию порезов вдоль его груди, кровь каскадом льется из ран, а он корчится на кровати, пытаясь выжить.
Я режу каждый сантиметр открытой кожи, а потом начинаю говорить:
— За всех людей, которых ты обдурил, обманывал и предавал.
Удар, порез.
— За всех людей, которых ты убивал без всякой причины, просто потому, что они тебе не нравились.
Удар, удар, удар, удар.
— За все жестокие слова в адрес невинных и беспомощных.
Удар, удар, удар, удар.
— За то, что родился.
Отхожу в сторону и достаю из сумки пару перчаток.
— Жаль, нет времени растянуть удовольствие, твоя остальная семейка ждет меня, — говорю я, надевая перчатки.
По его лицу пробегает злоба, и я жестокая сука, потому что мне греет сердце это зрелище, зная, что ему больно, что он испытывает страх и ничего не может поделать. Пусть он умрет, зная, каково это — страдать от рук другого.
Пусть он умрет, чувствуя ту боль, которую наверняка испытывали его жертвы.
— В этот самый момент твои верные солдаты страдают от той же участи. Я не могу оставить никого из них в живых, — лгу я, потому что не стану убивать невинных женщин и детей. Твари внизу не в счет. Они далеко не невиновны и заслуживают смерти, но они единственные женщины, чьи глотки будут перерезаны сегодня. Все остальные, кого уничтожат, — мужчины.
Они не могут жить, потому что им нельзя доверять.
Уже разработаны планы по вывозу их жен и детей из страны. Я позабочусь о них, если они не будут перечить. Знаю, что несколько идиотов попытаются предать меня, и мы сделаем из них пример.
Это поможет держать остальных в узде. В конце концов они забудут об этом и будут жить дальше. Возможно, со временем даже придут поблагодарить меня.
— Твои подданные присоединятся к тебе в аду, — объясняю я, проводя кончиком ножа по его напряженным рукам.
— Им был предоставлен выбор, и они сделали неправильный.
Я одариваю его хитрой улыбкой, всаживая нож во внутреннюю часть его нижней руки и проводя до самой подмышки. Затем повторяю это движение с другой рукой, испытывая глубокое удовлетворение от нечеловеческих звуков, вырывающихся из горла моего мужа, когда кровь вытекает из зазубренных порезов. Не знаю, что это говорит обо мне, но я получаю огромное удовольствие, причиняя ему боль.
Без предупреждения я вспарываю ему живот, отслаивая плоть и вытаскивая внутренности. Они лежат на его теле, окутывая его, словно множество ядовитых змей. Я ничего не чувствую, когда наношу ему множественные удары по бедрам, ногам, рукам и полосую по лицу.
Надо было поставить оперу. Величественная симфония, звучащая в моей голове, останавливается, я отступаю назад и осматривая свой шедевр. В Пауло едва можно узнать человека, тело разорвано на части моим острым лезвием. Я вижу момент, когда свет покидает его глаза, и меня охватывает чувство облегчения.
Он больше не сможет никому навредить.
Мир лишился еще одного злобного урода.
Бросив испачканные перчатки на пол, я поднимаю телефон и звоню Ренцо.
— Приведи их в гостиную.
Я делаю несколько снимков ужасной сцены, планируя поделиться этим с окружающими. Хочу, чтобы мужчины увидели это. Чтобы знали, на что я способна. Чтобы они понимали, какая участь их ждет, если они посмеют обмануть меня.
Бросив мобильник на стол, я пересекаю спальню и смотрю на свое отражение в зеркале, с трудом узнавая себя. Невинная девушка с яркими, смеющимися глазами давно мертва — на смену ей пришло залитое кровью лицо, созданное для соблазнения мужчин, и тело, пылающее огнем изнутри.
Месть — это бесконечный огонь, который не желает угасать.
До последнего вздоха я клянусь отомстить тех, кто причинил мне зло.
Я не успокоюсь, пока не уничтожу всех до единого.
Долгие годы я разрабатывала планы с военной точностью. Теперь настало время привести все в действие. На это потребуется время, но я могу быть терпеливой. Провал — не вариант, и я не стану срезать углы. Это будет медленный и методичный процесс, и к концу я буду контролировать Комиссию и всю итало-американскую мафию.
Мое громкое имя навеет страх.
Обо мне будут говорить еще долгие годы после того, как я покину это бренное царство.
Ни один человек не осмелится предать меня.
Все люди будут склоняться передо мной или умрут.