Месть королевы мафии

Глава 46

Массимо

— Привет. Как она? — спрашивает Николина, едва переступив порог кухни. Я ставлю тарелку с яйцами и беконом на поднос рядом с тостами, апельсиновым соком и кофе, прежде чем повернуться к лучшей подруге своей жены.

— Также. Я уже начинаю беспокоиться. Прошло четыре дня, а она не выходит из спальни. Мне приходится заставлять ее принимать душ и есть, и она почти не разговаривает. До сих пор не плакала, — провожу рукой по густой щетине на подбородке. — Не знаю, что еще можно сделать, чтобы помочь ей, — я никогда не чувствовал себя таким беспомощным.

— Я попытаюсь уговорить ее прогуляться или пробежаться по пляжу, — говорит она.

— Конечно, попробуй, но сначала позволь мне отнести ей завтрак, — взяв поднос, я выхожу из кухни и направляюсь по коридору в нашу спальню.

Когда я вхожу, Рина лежит на боку на кровати, печально уставившись в пространство. При виде нее мою грудь пронзает боль. Я ненавижу видеть ее такой потерянной, такой уязвимой, измученной.

— Ник пришла повидаться с тобой, — говорю я, обходя кровать и ставя поднос на прикроватный столик. Вздохнув, она смотрит на меня самыми печальными глазами, которые я когда-либо видел. Я убираю волосы с ее лица и заправляю их за уши. — Я принес завтрак.

— Я не голодна.

— Тебе нужно поесть, милая, — нежно целую ее. — Ты пугаешь меня, mia amata. Я ненавижу видеть тебя такой.

— Я не знаю, как с этим справиться, — смиренно говорит она, приподнимаясь на кровати. — Я не могу смириться с тем, что он сделал. Что я должна была сделать. Не знаю, что чувствовать и какие эмоции преобладают. Я в бешенстве. Мне больно и грустно. Я чувствую вину. И предательство.

Ее глаза наполняются слезами, когда она смотрит на меня, и я не хочу называть это прогрессом, потому что мне неприятно видеть ее расстроенной, но это так. Это самое большее, что она сказала мне за последние дни, и впервые заговорила о Ренцо. Похоже, что какие-то эмоции просачиваются наружу, и это хорошо. Ей нужно выплеснуть все, чтобы она начала исцеляться. На прошлой неделе она многое пережила.

— Я просто не могу в этом разобраться. Продолжаю прокручивать в голове. Как это случилось? Как он мог сделать это вместо того, чтобы прийти ко мне? Я виновата, что между нами было напряжение? — она качает головой и трет глаза.

— Он сам сделал свой выбор, Рина. Предпочел справиться в одиночку, вместо того чтобы поговорить с тобой. Это не твоя вина. Ренцо не винил тебя. Он знал и принял то, что ты должна была сделать. Он сказал, что простил тебя, так что и ты должна простить себя, милая. Ты же знаешь, что он не хотел бы видеть тебя такой.

Она пожимает плечами, поджимая губы, и я понимаю, что на этом наш разговор окончен. Я подцепляю яичницу на вилку, и она открывает рот, позволяя мне накормить ее, как и всегда. Закончив, она отпивает немного сока и тянется за кружкой кофе.

— Хочешь, я позову Ник? Она хочет позвать тебя прогуляться.

Рина обхватывает кружку обеими руками, поставив ее на приподнятые колени. Склонив голову набок, она пристально смотрит на меня.

— А мы можем уйти куда-нибудь сегодня?

Кроме выполнения некоторой работы на дому, у меня нет других планов, потому что я хочу быть здесь, чтобы поддерживать свою жену. Чего бы она ни хотела или в чем бы ни нуждалась от меня, она это получит.

— Конечно, — запечатлеваю долгий поцелуй на ее лбу. — У тебя есть какие-то конкретные планы?

Она качает головой.

— Я просто хочу уйти из дома.

Очень жаль, что Ренцо умер здесь. Теперь я боюсь, что каждый раз, когда мы выходим на улицу, она будет вспоминать о произошедшем. Прочистив горло, я озвучиваю идею, которая вертится у меня в голове.

— Если захочешь, мы можем купить дерево и посадить его перед домом в качестве своеобразного памятника.

На ее глазах снова слезы.

— Мне было бы приятно.

— Хорошо, — обхватив ее лицо ладонями, я покрываю поцелуями ее щеки, лоб и губы. — Я знаю идеальное место, а на обратном пути мы можем заехать в садовый центр и выбрать дерево.

— Спасибо, — поставив свою кружку, она обхватывает меня руками и прижимает к себе. — Спасибо, что заботился обо мне последние несколько дней. Я обещаю, что исправлюсь. Мне просто нужно было отдохнуть.

— Не нужно благодарить за это, Рина. Ты ведь моя жена, — я сажаю ее к себе на колени и обнимаю. — Это нормально — грустить, злиться, расстраиваться.

— Нет. Это не я, — говорит она, уткнувшись носом мне в шею. — Я никогда не ломаюсь. Я беру себя в руки и продолжаю идти. Почему сейчас не могу?

— Тебе нанесли много тяжелых ударов, и думаю, ты уже потеряла бдительность, позволив себе почувствовать то, что обычно блокируешь, — провожу пальцами по ее волосам. — Тебе нужно чувствовать, Рина. Тебе нужно выплеснуть свои эмоции, а потом начать их анализировать и двигаться дальше. И это совершенно нормально. Ты любила Ренцо. Ты любила своего отца и брата. Тебе нужно оплакать их, чтобы покончить с прошлым.

— Когда ты успел так поумнеть? — спрашивает она, крепко прижимаясь ко мне.

— Я таким родился, — язвительно замечаю я, молча поднимая кулак в воздух, когда уголки ее губ слегка приподнимаются.

— К счастью для меня, — шепчет она, крепче обнимая. Я зарываюсь носом в ее волосы и молюсь, чтобы все было хорошо. Моя жена — самая сильная женщина, которую я когда-либо знал, и она оправится. Я уверен в этом.

Оставляю Николину с Катариной, пока прибираюсь на кухне и проверяю, достаточно ли бензина в моем мотоцикле, а затем долго принимаю горячий душ.

Дверь за моей спиной открывается, и я оборачиваюсь, когда моя жена заходит под воду, подставляя лицо под струи. Подойдя к ней сзади, я осторожно кладу руки ей на бедра, а подбородок на ее быстро намокающие волосы.

— Все нормально?

Она запрокидывает голову и смотрит на меня.

— Более чем.

— Можно я тебя помою? — спрашиваю я, протягивая руку за мочалкой и гелем для душа с ароматом арбуза.

Она кивает, и я намыливаю губку, потом осторожно провожу ей по шее жены, вниз по ключицам, по ее грудям и по подтянутому животу, отчаянно пытаясь не обращать внимания на свой встающий член.

Я поворачиваю ее к себе и мою спину, проводя губкой по ее красивой попке и задней поверхности ног. Встав перед ней на колени, я протираю ее ступни, икры и бедра, а потом провожу по ее киске.

Она судорожно втягивает воздух и хватает меня за волосы.

— Пожалуйста, — хнычет она.

Я смотрю на нее снизу вверх, стоя у нее между ног.

— Что тебе нужно, mia amata?

— Ты. Ты нужен мне внутри.

Я никогда не откажусь от такого. Наклонившись, провожу языком по ее щелке, потом ввожу в нее палец. Она уже скользкая и готова для меня, но я пару минут наслаждаюсь ею, прежде чем встать. Прижимая ее к кафельной стене, я раздвигаю ее ноги. Она подчиняется без вопросов, кладет руки мне на плечи, когда я приподнимаю ее и направляю член к ее входу.

Наши взгляды по-прежнему прикованы друг к другу, когда я медленно погружаюсь в нее. Из меня вытекает преякулят, ее тугие стенки сжимают мой член, пока я погружаюсь полностью.

— Я люблю тебя, — говорю я, прежде чем завладеть ее губами в чувственном поцелуе. Двигаюсь медленно, потому что у меня не хватает духу трахнуть ее жестко. Мне нужно быть с ней нежным. Чтобы она почувствовала мою любовь.

— И я люблю тебя, — она издает стон, когда я глубоко вхожу в нее и медленно выхожу. Ее руки обвиваются вокруг моей шеи, а ноги сжимаются на талии. Я держу ее, прижав к стене, и занимаюсь с ней любовью, пожирая ее губы и вкладывая все, что чувствую, в каждый толчок и поцелуй.

Ее дыхание вырывается наравне с резкими толчками, ее стенки крепко сжимают меня, и она приподнимает бедра, требуя большего, приближаясь к кульминации. Ускоряя темп, я вонзаюсь в нее сильнее, одновременно потирая ее клитор, достигая своего оргазма через несколько секунд после того, как она достигла своего.

Неохотно выхожу, опуская ее ног. Она кладет голову мне на грудь и обхватывает руками, и мы стоим под водой, не разговаривая, просто обнявшись, пока наша кожа не сморщивается, а вода не остывает. Я быстро мою ее волосы, прежде чем выключить душ и завернуть ее в большое пушистое полотенце.

— Можем прокатиться на моем байке, — говорю я, когда мы вытираемся. — Извини, не успел сказать сразу, как ты пришла.

— Я не против.

Мы надеваем джинсы, футболки, свитера и ботинки и направляемся в гараж, где нас ждет мой «Дукати».

— Я всегда хотела покататься на мотоцикле, — она проводит пальцами по гладкому корпусу. Застенчиво улыбается мне, когда я надеваю шлем ей на голову и прячу ее хвост. — Я рад, что ты первый меня прокатишь.

— Тебе понравится, — предсказываю я. — Это такой кайф, — сажусь, и она забирается следом, прижимаясь к моей спине, обнимая руками.

Мы медленно трогаемся с места, проезжаем по извилистой подъездной дорожке и выезжаем за ворота. Я направляюсь проселочными дорогами в парк, набирая скорость. Сейчас потрясающий сентябрьский день, яркий и ясный.

Через полчаса мы подъезжаем к национальному парку, и я паркую свой байк рядом с джипом, единственным другим транспортным средством на стоянке. К щекам Катарины уже возвращается румянец, когда я снимаю шлем и беру ее за руку.

— Ну и как?

— Захватывающе, — она крепко сжимает мою руку и улыбается. Пока не вспоминает о своей боли, и улыбка не сходит с ее лица.

— Не делай так. Не напоминай себе. Жизнь для того, чтобы жить. Ею нужно наслаждаться. Улыбаться.

Она снова прижимается ко мне, и я покрываю поцелуями ее волосы. Пару минут спустя она высвобождается из моих объятий, все еще грустная, но я замечаю, что на ее лице тоже появляется решимость.

Убрав шлемы, я беру свой рюкзак и закидываю его за спину. Мы отправляемся по главной тропе, поднимаясь по дощатому настилу. Парк похож на пещеру, как будто построен под дюнами, но это не так. Это часть атмосферы.

— Мне нравится здесь. Обожаю запах сосен и соленый бриз с океана.

— Здесь спокойно, — говорит она, любуясь видом океана сквозь деревья, пока мы идем по лесу. Пройдя милю, мы останавливаемся у скамейки с видом на Атлантический океан, и я протягиваю ей бутылку воды.

— У моего брата был мотоцикл, — говорит она. — Он был на семь лет старше меня и заботился даже больше, чем отец. Фернандо сказал, что покатает меня на нем, когда мне исполнится восемнадцать, но, очевидно, этого так и не произошло, — ее грудь вздымается, пока она говорит, глядя прямо перед собой.

Я переплетаю наши пальцы.

— У Ренцо тоже был такой, когда мы жили в Вегасе, но Саверио не позволял мне выходить из дома без крайней необходимости, а Ренцо все равно не одобрял эту идею, — с ее губ срывается сдавленное рыдание. — Боялся, что я получу травму. Он сказал, что не стает рисковать со мной, потому что я и так перенесла много физической боли.

Я придвигаюсь ближе и обхватываю ее руками. Она дрожит, и мне жаль, что я не могу разделить ее боль и избавить от страданий.

— Это нормально — оплакивать его потерю, Рина. То, что произошло, не обнуляет всего, что было раньше. Это нормально — вспоминать хорошие времена.

Она шмыгает носом и кивает, прежде чем продолжить.

— Рен отвозил меня в кабинет косметического хирурга и нес до машины после процедур. Он покупал мне одежду, тампоны и туалетные принадлежности. Он помогал мне по дому, учил драться, стрелять и метать ножи, — по ее лицу текут слезы. — Он обнимал меня по ночам, когда я просыпалась с криком в холодном поту, думая, что я снова в подвале. Он даже помог мне познать близость, когда мне исполнилось восемнадцать и я была готова противостоять этим демонам.

Ее грудь сотрясается от рыданий, когда она кладет голову мне на плечо.

— Он был так нежен со мной, показал другую сторону секса.

Лично я считаю, что он перешел черту, переспав с ней. В этом есть нечто животное, и кажется, Рина этого не осознает. Он был ее защитником. Своего рода отцом, и мне это кажется неправильным. Но это в прошлом, и нет смысла что-либо говорить. Это только расстроит ее еще больше. Я провожу рукой вверх и вниз по ее спине, пока она плачет, радуясь, что она наконец-то дает волю слезам.

— Рен ругался с Саверио, когда тот не позволял ему переехать со мной в Филадельфию. Как только у меня появился рычаг давления, и я приехала, он без колебаний отвернулся от своей семьи. Он оставил все ради меня.

— Он любил тебя.

Она кивает.

— Я тоже его любила, — она зажмуривает глаза, потом поворачивается ко мне. — Как до этого дошло? Это не должно было произойти вот так. Возможно, если бы я не была так сосредоточена на мести…

— Послушай меня, Рина. Это не твоя вина. Он сам сделал свой выбор, как и Мария. Ренцо решил не обращаться к тебе. Поступая так, он выбрал свой собственный путь.

— Какой же это пиздец! — кричит она, дрожа в моих объятиях. — Все это! Я знала, что что-то не так, но думала, что это ревность из-за тебя и семейные проблемы. Мне следовало быть более внимательной. Возможно, я смогла бы заставить его довериться мне, пока он не зашел слишком далеко. Последние несколько месяцев я была ему не очень хорошим другом. Я не видела того, что было у меня перед носом.

— У тебя были свои дела. Ты жонглировала множеством мячей. Пожалуйста, не вини себя за это.

Она яростно трет глаза, из которых продолжают литься слезы.

— Я потеряла всех, кто был мне дорог, и все из-за того, что Анджело Маццоне договорился о брачном контракте для Натальи, — она мучительно стонет, теряя самообладание. — Я должна была забыть об этом. Если бы я не была такой озлобленной и полной решимости заставить своих врагов заплатить, ничего бы этого не случилось.

Я хочу сказать, что мы бы тоже не были вместе, но даже если она ошибается, то пусть говорит, что хочет.

— Я облажалась, и теперь он мертв. Он мертв, я его убила, — рыдает она мне в грудь, когда я обнимаю ее, чувствуя себя совершенно беспомощным. — Как мне рассказать его детям? Как мне посмотреть им в глаза после того, что я сделала?

— В том, что произошло, виноваты исключительно их родители, милая, мы просто должны извлечь урок, — я смахиваю ее слезы, когда они снова начинают литься. — Лучший способ почтить Ренцо — оградить этих детей от неприглядной правды. Сохранить их память. Мы расскажем им, что их родители погибли в автокатастрофе. Я могу подготовить почву для того, чтобы это была единственная правда, которую они смогут узнать в будущем. Пусть то, что сделали Мария и Ренцо, умрет вместе с ними. Пусть их дети вспоминают о них с гордостью.

— Да, — она всхлипывает, кивая головой. — Это именно то, что мы должны сделать, — она снова всхлипывает. — Мой папа погиб бесславно, потому что защищал меня, и я годами ненавидела его, Массимо. Я думала о нем ужасные вещи, и была так неправа.

— Теперь ты знаешь правду, любовь моя. Ты знаешь, что он любил тебя настолько сильно, что пожертвовал собой ради тебя. И твой брат тоже.

Вцепившись в мой свитер, она держится за меня изо всех сил.

— Так много ненужных смертей, — она вытирает нос тыльной стороной рукава, глядя на меня покрасневшими глазами. — Но открылась новая перспектива. Все, за что я боролась… Месть. Сила. Успех. Они ничего не значат. Я упустила из виду самое важное. Единственное, за что стоит бороться, это… любовь.