Молодцы твои ребята

Уж эта дисциплина!

Вася приоткрыл дверь белого домика и, переступив порог, забыл о чучелах.

Корм на полках лежал нетронутый. Не слышалось привычного, еле уловимого шелеста листьев. Гусеницы не двигались. Они почти все оцепенели. Лишь некоторые вяло, едва передвигались. Что это? Гусеницы больны? Погибают?..

— Заболели всё-таки, — шёпотом произнёс Сёмушка.

— Умирают? — испуганно спросил Валерий.

— Умрут, — подтвердил Сёмушка.

— Не болтай зря, — Вася обернулся к Сёмушке и показал кулак. — Много ты понимаешь. Шелковод!

Но Сёмушка, не слушая Васю, бросился к своей коробке. Неужели и его гусеницы заболели? Нет, коробочные бойко двигались, откусывали порции листьев, словом, чувствовали себя превосходно.

— Знать нечего, погляди на моих и на ваших!

— Мои, ваши! — огрызнулся Вася. — При чём тут мои, твои, наши?

— А притом. Мои — живые. Едят! — кричал Сёмушка. — Вы своих уморили! Вот и обязательство!

Что он болтал, этот Сёмушка? И всё же Васино лицо вытянулось, а у Валерия и того больше: неужели же прав Сёмушка?

Послышались голоса, приближались остальные ребята.

Вася и Валерий метнулись к полке, где стояла коробка. Да, Сёмушкины были живы, невредимы. И объяснять нечего, всё понятно и так!

Дверь распахнулась.

— Что случилось? — недоумевающе спросила Кэто, хотя вопрос был излишним. Стоило лишь взглянуть на Васю с Валерием, чтобы понять: несчастье!

Вася и Валерий от огорчения слова не могли вымолвить. Да и что объяснять?

Кэто, а за ней и остальные побежали к полкам и молча стали осматривать оцепеневших гусениц… То, чего все опасались, то и произошло. Погибли гусеницы, пропали коконы, не сдержали своего слова пионеры.

Тихо-тихо стало в комнате. Вася и Валерий глаз не поднимали; остальные испуганно смотрели на вожатую.

Кэто, не говоря ни слова, бросилась из домика. Едва за нею хлопнула дверь, как у полок поднялся крик и шум. Кто обвинял, кто возмущался. Вано что-то доказывал сестре. У неё выступили на глазах слёзы.

Но крики и шум продолжались недолго. Пришла Марина, и все обступили её. Только Вася не сдвинулся с места, а Валерий не смел взглянуть на сестру. Каково ей, специалисту-шелководу, убедиться, что погибла целая выкормка, пропало семьдесят пять килограммов коконов!

— Тишина! — предупредила Марина и внимательно примялась осматривать всех гусениц на полках, потом коробочных. — Ну-ка марш отсюда! Вы же знаете: вредно нарушать сон гусениц.

Какой сон? Почему сон? Но ослушаться никто не осмелился, и ребята вслед за Мариной на цыпочках вышли из белого домика.

— Эх вы, шелководы, — укоризненно сказала Марина, — как же вы не разобрались? Это же сон, линька.

— Не может быть! — встрепенулся Вася.

— Неужели ошиблись? — Кэто и растерялась и обрадовалась.

Неужели правда? Неужели гусеницы невредимы? Выражение испуга так и не сходило с лиц. Ребята боялись поверить даже Марине, настоящему доктору шелкопрядов.

— А эти почему не спят? — Вася показал на Сёмушкину коробку.

Ответ на вопрос оказался простой: Сёмушкины не прогревались и развивались нормально.

— Чудаки вы, — на щеках у Марины обозначились ямочки, она сдерживала улыбку. — От света и тепла ваши гусеницы быстрее развились и теперь немного раньше уснули.

Минуту назад Валерий был самым несчастным на свете. Он корил себя за то, что из-за его оплошности произошло несчастье. А вышло иначе — жара принесла пользу гусеницам, и они быстрее подросли. А раз это так, значит, проще всего держать открытыми ставни и окна, пусть греются и растут шелкопряды…

Видимо, и другие подумали то же самое, потому что несколько голосов выкрикнуло одновременно:

— Давайте распахнём окна!

— Нет, нельзя, — остановила их Марина и объяснила: — Купаться в тёплой воде приятно, а в кипятке ошпаришься и сваришься. Жара может оказаться губительной для шелкопрядов.

— Тогда давайте, — предложил Вася, — чуть-чуть приоткроем окна. Может, шелкопряды вырастут недели за три.

— И это может быть вредно для гусениц. Мы подождём, что скажут учёные — в каком возрасте какая температура полезнее всего шелкопрядам.

Тут Марина рассказала, как много труда надо затратить, чтобы ввести какое-нибудь новшество. Не десятки, а сотни опытов понадобятся, чтобы установить, когда тепло будет полезно, а когда вредно для гусениц. Это выясняют учёные, исследователи.

— Значит, Валерка — исследователь? — спросил Вася. — Он пользу принёс, так чего же мы его ругали?

— И правильно делали, он нарушил режим и оказался недисциплинированным.

— Хоть недисциплинированный, — продолжал Вася, — а всё-таки научное открытие сделал, опыт…

— Это ещё не опыт, а случайное наблюдение, — объяснила Марина. — Опыт ставят намеренно, и не один, а десятки, иногда сотни раз, и всё время сравнивают, как развиваются такие же гусеницы в обычных условиях.

Ребята слушали очень внимательно. Они и не подозревали, что где-то далеко, в Тбилиси, в Москве, трудятся учёные, чтобы помочь колхозным шелководам выращивать гусениц.

— Так и наших с коробочными сравнить можно, — сказала Цицино.

— Конечно, — согласилась Марина.

— Выходит, и Семён — учёный, — объявил Вася.

— Горе-учёный, — отозвался Гико.

— А всё-таки, — сказала Кэто, — если бы не коробочные гусеницы, мы и не знали бы точно, что наши из-за подогрева уснули раньше.

— Ты слышишь, и я немного исследователь, — гордо обратился к тёте Нюше Сёмушка.

— Вы все учёные, — рассмеялась Марина. — Только больше таких опытов не ставьте, а то такое натворите…

— Почему горе-учёный? — раздался вопрос.

Все обернулись на голос и увидели Давида. Он хитро смотрел на ребят и, кажется, подмигнул Марине.

— Вот, рассуди нас, — сказала Марина и рассказала, что произошло с гусеницами после перегрева.

— Выходит, — серьёзно сказал Давид, выслушав всю историю, — не бывать бы счастью, да несчастье помогло? И виноватых нет?

Все замолчали. И тут Давид рассказал интересную историю про молодого римлянина. Это произошло очень давно, в древнем Риме. Цезарь послал своего сына, ещё совсем юного воина, в разведку с небольшим отрядом солдат. И приказал в настоящий бой не вступать, а только для вида затеять сражение, чтобы узнать, много ли у неприятеля сил.

Молодой военачальник, видимо, увлёкся и вместо разведки ввязался в настоящий бой, победил врагов и захватил большие трофеи.

— Как вы думаете, — спросил Давид ребят, — как поступил отец-цезарь?

Мнения ребят разошлись: кто говорил, что цезарь простил сына, кто говорил — наказал, кто говорил — похвалил.

— Так вот, — закончил свой рассказ Давид, — император приказал воздать юноше все почести победителя, а потом как недисциплинированного солдата — казнить.

— Ой, — сказала Цицино. — Это очень жестоко.

— А знаете ли вы, дорогие шелководы, что мало получить хорошие результаты, надо еще дисциплинированно работать. И кое-кому из вас нельзя забывать об этом.

Сёмушка следил за Давидом широко раскрытыми глазами. И когда рассказ окончился, он только глубоко вздохнул: «Эх, уж эта дисциплина…»