Вечером Валерий долго ждал сестру, а она запаздывала. Он хотел расспросить её про червяков, где их берут?
Но это так и не удалось ему. Сестра явилась не одна, с нею пришёл высокий, смуглый молодой человек.
— Давид, — обратилась к нему Марина, — познакомься с моим братом Валериком.
— Я думал, он маленький, а он уже взрослый, — Давид приветливо улыбнулся, обнажив множество сверкающих зубов, и крепко пожал руку мальчика.
И Валерий улыбнулся ему от всего сердца и с удовольствием ответил на рукопожатие.
— А я знаю, — сказал мальчик, — вы племянник дяди Бату!
— Ну и брат у тебя, Марина, — Давид громко и раскатисто засмеялся, — ты смотри, и представляться ему не нужно.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Марина.
Валерий подробно рассказал про своё знакомство с дядей Бату.
Валерий был бы рад поговорить ещё и ещё, но молодые люди взяли какие-то книги и стали обсуждать что-то такое, о чём Валерий и понятия не имел. Волей-неволей он замолчал и стал разглядывать Давида. Смотрел и удивлялся: когда Давид говорил о чём-нибудь серьёзном, глаза у него были весёлые, задорные. Когда же он смеялся, глаза смотрели очень внимательно. Как тут понять — шутит этот Давид или говорит серьёзно.
Даже за ужином Валерий не мог вставить словечка, потому что Марина и Давид всё разговаривали о докладах, программах, зачётах. Мальчику стало скучно, и он быстро улёгся спать. Про себя он подумал, как мог такой весёлый Давид так долго и горячо толковать о каких-то никому не интересных делах.
Зато утром Валерий был вознаграждён. Марина рассказала ему, что в этом краю очень давно разводят шелковичных червей. До революции в царские времена гусениц выкармливали просто дома, где-нибудь на полке или на скамейке. А теперь строят специальные белые домики с этажерками. Скоро начнётся строительство большого питомника шелкопрядов — червоводни. Это как бы завод, где шёлк, вернее, шелковинки, будут выделывать сотни тысяч гусениц.
Валерий слушал внимательно, но неожиданно разговор принял неприятное для Валерия направление.
— Познакомился с ребятами? — невзначай спросила Марина.
— Почти, — оборвал разговор Валерий.
Марина внимательно поглядела на брата. Он чуть было не ляпнул: «Если бы не Кэто, так даже подружился бы с ними». Но смолчал, и хорошо сделал, потому что сестра принялась расхваливать Кэто. И такая она, и сякая.
— Что в ней особенного? — буркнул Валерий.
Тут зашла тётя Нюша и начала поддакивать Марине: лучше Кэто на свете нет, и мать у неё знатный бригадир, работает на чайной плантации, и Кэто помогает ей растить младших ребятишек, и в школе отличница, и вожатая хоть куда, и для Сёмушки старается. Надо ли говорить, что Валерий хмуро выслушивал эти похвалы и, как только проглотил последний кусок, побежал в сад. Тут он спохватился: так и не узнал, где взяли ребята шелкопрядов.
Солнце светило во всю. Оно грело, нет, не грело, а жгло и горы, и долину, и сад. Деревья, птицы, насекомые — всё нежилось в этих потоках солнечного тепла. Крупные листья инжира пригрелись и задремали, а под их зелёным куполом нашёл себе пристанище Валерий. Он изнывал от жары.
Теперь он немного раскаивался, что так глупо вышло у него с ребятами, и побаивался встретиться с ними. Ведь сам бросил их, убежал. И когда? Когда почти что познакомились.
А ребята куда-то запропастились и, видно, забыли, что надо кормить шелкопрядов.
Ему надоело лежать одному под инжиром, и от нечего делать он достал из кармана трусиков своё любимое увеличительное стекло — круглое, выпуклое. Этим стёклышком он часто выжигал по дереву. Вот вспыхнет маленькая светящаяся точка, крохотная, с булавочную головку, а жжёт — не стерпеть, если руку подставить. Щепку поднесёшь — крохотное солнце оставит и на ней след: чёрную точку или чёрточку. Если дольше держать щепку, она даже тлеть начнёт, дымиться. Так даже рисовать можно.
Почему в центре стекла появляется такое жгучее пятнышко, мальчик не очень хорошо понимал. Папа как-то объяснял ему, будто солнечные лучи собираются в фокусе. Какой это фокус — Валерик не разобрал, а стекло стал называть фокусным.
Валерик взял щепку и с помощью гвоздика нацарапал на ней длинную тонкую фигуру с лохматыми волосами. Под рисунком вывел «Кэто». Потом стал выжигать все линии и точки своего рисунка.
Хорошая! Если здесь все такие хорошие, то лучше бы уехать отсюда…
Конечно, и он сам был немного виноват. Мама, наверное, опять сказала бы: «Твоё любопытство не доведёт тебя до добра!». Она часто говорила это Валерику.
Валерий выжигал недолго, и хотя у портрета недоставало ещё одной руки и ноги, бросил щепку, спрятал стекло в карман и отправился бродить по саду. В эту минуту он пожалел, что не поехал в пионерский лагерь на Сиверскую, где в прошлом году отдыхал целый месяц. Там ребята все знакомые. С ними за ягодами ходить и на реку, везде весело.
А тут всё один да один, не с кем слова сказать. На шоссе даже машин не видно, только вьючный осёл бредёт со своим хозяином…