Молодость Мазепы

LI

Возвратившись от гетмана и порадовавшись удачному окончанию трудного предприятия, Марианна, Андрей и Варавка приступили к обсуждению дальнейших мероприятий.

— Ловко, ловко пока одурили, — не унимался Варавка, — а вот что с ним дальше? Доведаться бы нужно, поверил ли он всему?

— Как не поверил? — воскликнула Марианна. — Чуть языка своего не проглотил от восторга, чуть не захлебнулся от радости, а может быть теперь и взбесился!

— Да как же ему было и не очуметь, когда гетманскую булаву пани полковникова посулила! Он и без того, може, все мечтал о ней, — вставил Андрей.

— Так, так, теперь всякий проходимец, всякий «пройдысвит» протягивает к этой булаве руку и готов бресть за нею хоть и по колени в крови… Ох, ох, ох, чем-то оно кончится?

— Если возьмемся все дружно соединить воедино разорванную Украину, да водворим в ней правду и поставим над ней твердую руку, то и Господь нам поможет, тогда все «пройдысвиты», все напастники исчезнут, как дым… Вот потому-то теперь и нужно помочь всеми силами Дорошенко и вырвать из рук лиходея лучшего гетманского помощника Мазепу…

— Еще бы, конечно! — подхватил Андрей.

— Только как же это сделать? — развел руками Варавка, — я бы, конечно, ничего не пожалел, чтобы его «вызволыть»…

— А вот что, панове, — заговорила деловым тоном Марианна, — что Тамара всему поверил, так это верно, иначе бы он нас из замка не выпустил, а если поверил, так теперь у него будет первой заботой уберечь от несчастья и погибели врага своего Мазепу, потому что этот враг, по моим предсказаниям, необходим ему для его же благополучия, для гетманской булавы… Так вот теперь нам необходимейше проследить, что Тамара предпримет? Если останется спокойно в замке и никуда оттуда не бросится и гонцов не пошлет, то, значит, что Мазепа сидит в покойном месте, что жизнь его в безопасности и что он целиком в его руках. А коли Тамара бросится сам куда-либо, или начнет гонцов рассылать, то стало быть Мазепа не в его руках, и жизнь его не обеспечена.

— Верно, верно, как по писанному, — изумился тонкой сообразительности Марианны старик.

— Так вот что, друзи мои, — продолжала она, — коли Тамара будет спокойно сидеть, так и мы останемся в Гадяче, только «шпыгив», — дозорцев, приставим к нему, да разведачей пошлем по окрестностям, а коли заворушится он, то и нам нужно вмиг, — за ним ли, или за его посланцами, — а броситься вслед; это будет единственный способ узнать, куда они упрятали несчастного.

— Истинно, истинно, наша советчица! — благоговел перед каждым ее словом хозяин.

— А если справедливы мои думки, то поспешите, шановный господарю, в замок и разведайте все, поставьте дозорцев, чтоб, коли что, так зараз бы вас известили. А пока справитесь, мы и переоденемся: он снова в запорожца, а я либо в молодицу, либо в «джуру» его…

— Лечу, лечу, моя «ясочко»! — заторопился и бегом почти вышел со своего дворика сановитый пан лавник.

Не успели еще наши странники переодеться и сойтись для обсуждения дальнейших мероприятий, как вбежал запыхавшийся господарь и сообщил важную новость. Сначала он от задышки ничего толкового и сказать не мог, а только повторял: «важные вести, удивительные вести», а потом уже, отпивши воды и придя в себя, пояснил, что Тамара немедленно, по их уходе, отправился спешно из замка, кажись к воеводе, — это он после узнает наверно, — а оттуда бегом возвратился в замок и велел седлать себе коня.

— Так и нам прикажите, пане господарю, седлать немедленно коней, — заволновалась Марианна, — терять нельзя ни минутки, — не то все утеряем… Значит, Мазепа в опасности.

— Мы выследим его, — промолвил уверенно Андрей.

— Да, выследим и спасем, — подхватила энергично Марианна. — Только вот что, дорогой пане лавнику, мы с паном Андреем отправимся в погоню сейчас, а в лесу «зараз» под горою, направо от «брамы», в буераках находится наш отряд, человек двадцать, что провожал нас сюда, так прошу ласки у славетного пана, найти этот отряд и двинуться вместе за нами, на помощь. Вот кольцо мое, — покажет пан атаману для уверенности, что то моя воля.

— Все, все исполню и не замешкаюсь, панна полковникова, — кивал успокоительно головою старик, — как бы не мчался, а я со следа не собьюсь: все дороги знаю — и высмотрю, и выищу… Да он, этот дьявол Тамара, другим «шляхом» и не бросится, как Ромненским, либо свернет на дубовую корчму, тем «шляхом» и Мазепа выехал… Ну, там уже увидим, не уйдет, а коней я велю седлать зараз, отдохнули они, отпаслись…

— Ради Бога, только скорее! — заторопила Марианна; она была страшно возбуждена и поспешно засовывала кинжал и пистолеты за пояс.

Не прошло и получаса, как два всадника, удалой запорожец и красивый «юнак», на кровных, дорогих конях выехали из городской «брамы» и, проскакавши с четверть мили, остановились на пригорке, с которого дорога раздвоилась. С высоты пригорка было видно ту и другую дороги на далекое расстояние, но по ним ни одна точка не двигалась, не было видно нигде ни пешего, ни конного, ни подводы; обе дороги были в тот момент, как на зло, пустынны.

Андрей и Марианна остановили лошадей и стали всматриваться в окрестность, но ни на полях, ни в сизой дали не было видно никого.

— Что же это? — вскрикнула раздраженно Марианна. — Неужели мы упустили Тамару и потеряли совсем его след?

— Поскакал, видно, сломя голову, — отозвался с досадой Андрей, — но стой, панно, не тревожься, не уйдет шельма! Варавка говорил, что другого ему «шляху» нет, как Ромненский, — ну, вот этот пошире и должен быть именно он. Припустим коней и, как бы он ни спешил, а от наших «румакив» не уйдет!

Гикнули путники и помчались. Правду сказал Андрей, что от таких коней не уйти, только ветер свистел им в лицо, да широкими дугами убегали по сторонам лески, и гайки, и байраки; но ни хуторка, ни жилья им не попадалось… Наконец, проскакавши с полмили, нагнали они на дороге воз, запряженный парой волов; на нем кто-то лежал. Марианна подскакала первая к возу.

— Гей, человече добрый, не встречал ли ты какого-либо всадника, в одежде шляхетской? Не обогнал ли он тебя? Какая это дорога?

Ответа не последовало.

Андрей повторил тот же вопрос и начал расталкивать ножнами сабли лежавшего на возу человека; но последний спал мертвым сном, и на все усилия казака разбудить его, допытаться, по той ли дороге они едут, лишь мычал «го-го», махая рукой по направлению вперед.

— Брось его, пане хорунжий, только час тратить, — крикнула недовольно Марианна.

— И то, — согласился тот. — Шлях-то Ромненский выходит этот самый! — ударил он острогами коня и понесся вперед; молодой путник не отставал.

Проскакали еще с милю; взмылили коней, а никого не встретили и не нагнали. Досада у Марианны разрасталась до бешенства и она, не зная, кого винить в такой неудаче, проклинала себя и все на свете, призывала на голову Тамары все силы ада. Между тем коням нужно было дать передохнуть, и они пустили их шагом; Марианна, терзаемая всеми душевными муками, молчала и угрюмо смотрела в, золотистую даль, казавшуюся еще более светлой от темно-синей полоски, поднимавшейся длинной бахромой на краю горизонта. Вдруг, неожиданно, при спуске в долину, мелькнул перед Марианной курень при дороге, у которого сидел какой-то дед; оказалось, что это был баштан и дед досматривал оставшиеся на поле тыквы.

— Диду, диду! — крикнула Марианна, подскакав к самому куреню.

— А что тебе, хлопче? — проговорил дед, приставляя руку к глазам.

— Не видали ли кого, чтоб по «шляху» проезжал?

— А мне какое дело до шляху? Мне вот «гарбузы» досмотреть, чтоб лихой какой человек не стащил, и то с меня будет, а то б я на шлях глаза пялил… Го-го!

— А скажите, шановный диду, — обратился к нему и Андрей, — этот шлях на Ромны идет?

— Как кажешь, казаче? — переспросил дед.

— На Ромны ли, — спрашиваю, — этот «шлях»?

— Какие там Ромны? Это на Лубны!.. Хе, куда хватил!.. На Ромны другой «шлях» пошел почитай в другую сторону…

— Проклятье! — вскрикнула в отчаянии Марианна. — Мы в противоположную сторону бросились!.. Все пропало!

— Отчаиваться еще нечего, — попробовал успокоить ее Андрей, — мы возвратимся и вместе с Варавкой…

— Что ты, смеешься надо мною, что ли, пане хорунжий? — перебила его гневно Марианна; она была возмущена до глубины души этим фатальным случаем, вырывавшим из рук ее все следы к несчастному Мазепе, все нити к его спасению; бледная, с потемневшими глазами, она дрожала от порыва страшного огорчения. — Ведь пока мы вернемся и снова пустимся в путь, так и день минет… А Тамары и след простынет! Смущенный Андрей молчал, понимая неуместность своего утешения.

— Диду шановный! — обратилась Марианна порывисто к «баштанныку», — скажите мне, не можем ли мы отсюда выбраться на Ромненский «шлях» «навпростець», чтобы не возвращаться нам назад? Далеко ли отсюда до него?

— Далеко ли, хлопче, спрашиваешь? — задумался дед. — Да как тебе сказать, — и далеко, и не далеко: заблудишься в лесу, так очень далеко, а не заблудишься, так рукой подать… Вон видишь, вдали лес начинается и тянется поперек аж до Кудрища… дак там, коли въедешь в лес, так «гонив»[32] за двое пойдет в левую руку тропа… пойдет она по байракам, чащобам… и если не собьешься, то через полмили, а может «трохы» больше, прибудешь по той тропе как раз к «Обидраний» корчме, которая стоит уже на Ромненском шляху. — Видишь ли, «небораче», Ромненский шлях делает большой крюк и в этом месте подходит к тому лесу, а от корчмы уже поворачивает прямо на «пивнич», на Московщину.

— Едем! — скомандовала Марианна и пришпорила своего коня, не поблагодарив даже второпях деда.

Через полчаса они уже были в лесу и пробирались по какой-то тропинке вглубь леса, в глубокую чащобу; Андрей ехал впереди и зорко следил, чтобы не сбиться с пути; но здесь ни одной минуты нельзя было быть уверенным в том, что найдешь — не то, что корчму, а даже и выход из леса; чем дальше углублялись они, тем на. большее число лазов делилась тропа, или вдруг совсем пропадала, к тому же в лесу становилось все темней и темней, — надвигалась незаметно туча и заволакивала солнце. Андрей молча ехал, полагаясь во всем на слепую судьбу; Марианна тоже не проронила ни слова и мрачно следовала за провожатым. Раз она только не поехала за Андреем, а упорно повернула едва заметной тропинкой, не ответив даже на его оклик: казалось, что ее возбуждение начинало сменяться приступами отчаяния… Ехали они уже без пути часа два и вдруг неожиданно лес стал редеть, показались через некоторое время между сплошной массой дерев светлые стрелочки и наконец послышался лай собаки.

— Жилье! Корчма! — вскрикнула вне себя от радости Марианна и вынеслась галопом на опушку леса. За ближайшими деревьями ютилась действительно разлезшаяся корчма.

В одно мгновение Марианна соскочила с коня и постучала в дверь. Выбежал старый еврей и начал умильно кланяться и приглашать дорогих гостей до «господы».

— Как зовут эту корчму? — остановила его Марианна.

— «Обидраной», мой пышный панюню, — залебезил жид, — но это только так дразнят, а у меня все для панской милости…

— Это Ромненский шлях?

— Ромненский, Ромненский…

— Слушай, жиде… — даже вспыхнула вся от трепетной надежды Марианна, — с нами случилось маленькое несчастье… заблудились как-то в лесу и утеряли третьего своего товарища… Не видел ли ты его? Вот тебе дукат, — протянула она оторопевшему жиду блестящую монету, — только помоги его разыскать…

— А какой он из себя, милостивый «грабье»? — кланялся еврей и, поймав полу жупана, почтительно облобызал ее.

— Молодой, статный, с накрученными вверх усиками…

— Он, он самый; был недавно у меня… выпил доброго меду два «кухля» и коню дал отдых… добрый конь… гнедой… стоит немало дукатов.

Марианна не могла сдержать своей радости:

— Господь «зглянувся»! — воскликнула она и подала другой дукат еврею. — Покажи нам дорогу, чтоб нагнать этого пана, я тебе заплачу еще больше, а то нам достанется, что отстали.

— Ясный грабье… я бедный жидок и без того не забуду панской милости, — пробовал он поймать для поцелуя шляхетскую руку, — а «шлях» тут один… вот прямо и никуда не нужно сворачивать… я знаю, — тот пышный пан поехал до Дубовой корчмы, — мили две отсюда. Пусть панство почтит мою корчму, отдохнет немного, потому что вон и дождь собирается… а тот пан, верно, будет ночевать в той корчме…

— Нет, спасибо! — вскочила Марианна на коня. — Дождь еще задержит нас.

— Да и кони наши поотдохнули, — вставил слово Андрей. — Лесом почти все время шагом шли.

Марианна улыбнулась ему приветливо и озарила улыбкой его убитое печалью лицо… Крупной рысью тронулись наши путники, но Марианна не могла сдержать охватившего ее нетерпения и пустила коня вскачь.

Дорога пролегала сначала перелесками и небольшими «гайкамы», а дальше открылось совершенно ровное поле, окаймленное только с севера синевой леса. Едва выскочила Марианна на последний пригорок, покрытый густой зарослью орешника, как заметила в недалеком расстоянии какого-то всадника;

он ехал спокойной рысцой, равномерно качаясь на своем гнедом иноходце. Марианна занемела от радости, остановила коня и жестом подозвала к себе Андрея.

— Он? — спросила она его шепотом, боясь, чтобы не расслышал Тамара, хотя тот был почти на версту впереди.

— Он! — подтвердил Андрей. — Он самый!

— Значит, Господь за нас! А я все-таки хочу удостовериться: дорога за леском круто поворачивает налево; я этими кустами проберусь наперерез и высмотрю… только за мной, пан, не езди! — остановила она жестом хорунжего.

Хорунжий придержал коня, спустился вниз и поехал шагом по опушке «гайка». Вскоре к нему выехала из-за кустов Марианна.

— Теперь уже скажу прямо, что он, — вскрикнула она, — и рука левая перевязанная, и усики торчат… Только нам нужно немного поотстать: дорога здесь, как скатерть, а на опушке того леса виднеется и корчма… Не уйдет теперь, а коли попробует, то догоню и пулей!

Тамара спокойно приближался к корчме, не подозревая, что за ним зорко смотрят четыре глаза, от которых ему ни уйти. Только перед самой корчмой он пустил крупной рысью коня, желая, вероятно, уйти от набегавшего дождя. А черная туча с темно-багровой волнующейся каймой уже висела над ними и разрывалась по временам ослепительными зигзагами, только грому еще не было слышно…