Монахи-молчальники

Глава 8

Сидящий на стуле лицом к двери мужчина был смуглым, тощим, лет сорока пяти, с густыми бровями и раскосыми глазами. Острый, орлиный нос придавал ему хищный вид.

Танкред застыл как вкопанный в дверях своего номера в отеле.

— Входите, мистер Танкред, — пригласил смуглолицый, — нам и прежде доводилось делить на двоих одно помещение.

— Кто вы? — окрысился Танкред.

— Я написал вам письмо, и вы ответили.

— Вы Л’Эстранж?

Смуглолицый пожал плечами:

— Это не то имя, на которое я откликался, когда много лет назад мы с вами вместе провели ночь в одном помещении.

Танкред развернулся, чтобы закрыть дверь.

— Вы брат Амбросий?

— Я был братом Амбросием.

Танкред прошел вперед и остановился в нескольких футах от того, кто был когда-то братом Амбросием, начав в него вглядываться. Тощий мужчина слегка улыбнулся:

— Да, капитан, однажды я был братом-молчальником.

— Как звали аббата, который тогда возглавлял монастырь?

— О да, вы осторожны. Хотите проверить меня? Очень хорошо. Его звали отцом Селестином. Принятое имя, конечно. Все монахи принимают имена святых, когда удаляются в монастырь. И я тоже так сделал.

— Еще один вопрос. Что произошло днем после той ночи, которую, по вашим словам, мы провели вместе в монастыре?

Мужчина, бывший когда-то братом Амбросием, ни на секунду не смешался.

— Пришли немцы. Убили восьмерых братьев. Отца Селестина оставили умирать, но он оправился.

— И где были вы, когда пришли немцы?

— Я знал, что вы зададите этот вопрос. Я работал в поле, да, в пять утра. Услышал стрельбу и… — Он содрогнулся. — Вот тогда-то я понял, что в святые не гожусь. Я убежал, мистер Танкред. Бежал так, словно за мной черти гнались.

— С тех пор все так и бегаете?

— Почему я должен бегать? Я сбежал один раз. Этого достаточно.

Танкред уселся, не сводя глаз с человека, назвавшего себя Л’Эстранжем.

— Вы написали мне письмо.

— Хотите сразу взять быка за рога? — Смуглолицый слегка скривился. — Эта ваша американская идиома не очень-то подходит. Добраться до сути — наверное, так было бы правильнее сказать. Очень хорошо! Перехожу к сути дела. Вы здесь, чтобы повидать отца Селестина. Полагаю, он не очень лестно отозвался обо мне? — Мгновение Л’Эстранж подождал ответа, но, когда Танкред отмолчался, продолжил: — Монастырь очень старый. Он уже был старым до того, как трапписты забрали его почти триста лет назад. Я провел в монастыре шесть лет. Одна из причин, почему я не стал хорошим монахом, — приступы любопытства, которое я никогда не мог удовлетворить. Например, я изучал древние реликвии этого монастыря. Они были весьма любопытны… и интересны. Вы говорили о них с отцом Селестином?

— Нет.

— Но вы знаете, что там находятся реликвии?

— Нет, не имею ни малейшего понятия.

— Вы же ученый, капитан. Я прочел вашу книгу. Она явственно выказывает ваше глубокое знание древней истории и древних преданий. Такое приобретается не за короткий период, а с годами. У вас на изучение ушло немало лет.

— Попали в точку.

— Вы были совсем молодым, когда мы встретились.

— Мне стукнуло тогда двадцать четыре года.

— И уже капитан. — Л’Эстранж кивнул. — Возможно, этому способствовала ваша учеба?

— Вы куда-то клоните. И полагаю, конечно, скажете, куда именно, если я буду слушать достаточно долго. Но у меня сегодня вечером свидание…

— Я не стану ходить вокруг да около, капитан Танкред. Из монастыря исчезли кое-какие реликвии. Они пропали приблизительно во время вашего пребывания там.

— И вы пытаетесь их вернуть? На благо монастыря Святого Ипполита?

— Скажем так: пытаюсь их найти. И не во имя чьего-либо блага. Ну, разве что вашего.

— Моего?

— Реликвии, о которых я веду речь, представляют собой лишь внутреннюю ценность. Они не сделаны из золота. Стоимость их невелика… они представляют ценность разве что для ордена. Церковь могла бы заплатить за них существенную сумму. Я знаю, что она готова заплатить. Вот почему я здесь и веду с вами беседу. Как изучающий историю, вы думали, что реликвии для вас представляют ценность, но сейчас уже наверняка убедились, что это далеко не так. Они значимы только как святые реликвии. Я готов заплатить вам пятьдесят тысяч долларов.

— Это хорошая сумма, мистер Л’Эстранж.

— Полагаю, что да.

— И если бы я имел их… эти реликвии, я, возможно, поддался бы искушению продать их вам. К несчастью, у меня их нет. Я оставил монастырь тем утром в июне 1944-го точно с теми же вещами, с какими туда и прибыл. Я ничего не взял у братьев. Даже клочка бумаги.

Л’Эстранж надул губы.

— Сдается, вы не случайно упомянули клочок бумаги. Это и есть то, что представляли собой реликвии. Листы бумаги.

— Поймите, Л’Эстранж, или брат Амбросий. Я буду краток. Я ничего не взял из монастыря. Но если вы действительно были там в то время, то знаете, что, после того как я ушел, немцы разгромили и сожгли монастырь. Если пропали какие-то листки бумаги, то более чем вероятно, что они сгорели.

— Я размышлял над этим и отверг такую возможность. Давайте допустим, что немцы обыскали весь монастырь и забрали все, что, по их мнению, представляло хоть какую-то ценность. К несчастью, патруль попал в засаду группы партизан через час после того, как покинул монастырь. Все, кто были в этом патруле, погибли. И ничего не было найдено на их телах… ничего, если говорить о листках бумаги, о которых я сейчас веду речь.

— А вам-то откуда это известно?

— Я был с той группой маки, которая напала на немцев.

— Более вероятно, что вы были одним из немцев, — предположил Танкред.

— Так говорить очень дурно с вашей стороны. Хорошо, я был одним из братьев. Я следил за немцами из леса. Когда они оставили монастырь, то разыскал группу маки, находящуюся в том районе, рассказал им о злодеянии в монастыре. Они атаковали и стерли с лица земли немецкий патруль. — Л’Эстранж смешался. — Я помогал потом обыскивать тела. Ничего не было найдено… никаких реликвий.

— Они могли сгореть в монастыре.

— Как, если были в медном контейнере?

— Медном цилиндре?

— Вы знаете!

— Вовсе нет. Евреи из района Мертвого моря прятали свои письмена в медных цилиндрах, которые обнаружили несколько лет назад. Любой орден, живший в галльском монастыре в тот же самый период, вполне мог использовать идентичные емкости для хранения. Медные цилиндры. Медь в те времена везде была в ходу. А также ее сплавы: латунь и бронза. Железо использовалось гораздо меньше. Мне представляется, Л’Эстранж, что вы обладаете чрезвычайно точной информацией о некоторых вещах и событиях, но поразительно ничего не знаете о других предметах.

— Вот почему я и здесь, капитан. Вы же ученый. Тот самый, в знаниях которого я нуждаюсь.

— Плюс реликвии, которые я, по-вашему, украл.

— И за которые я готов вам заплатить.

— Мистер Л’Эстранж, — отчетливо произнес Танкред, — вы сказали, что страдаете излишним любопытством. Каюсь, я — тоже. После пребывания монахом в течение шести лет не будете ли вы так добры сказать мне, каково это — ощущать себя вором?

Лицо Л’Эстранжа на мгновение перекосилось. Он медленно поднялся со стула:

— Вы стараетесь вывести меня из себя, капитан. Это не сработает. Пусть это было давным-давно, но одному я выучился, пока носил рясу и капюшон, — дисциплине, самодисциплине. Вы не сможете вынудить меня распустить язык… вопреки моим интересам. Возможно, вы еще обо мне услышите. — Не оглядываясь, он прошел мимо Танкреда, открыл дверь и покинул номер.