Монахи-молчальники

Глава 18

Такси «опель» высадило Танкреда перед домиком-крошкой и отбыло с пронзительным скрежетом шестеренок в коробке передач. Танкред повременил, ожидая, что появится другая машина с грузным мужчиной в порыжевшем от времени котелке, но никакой иной машины так и не показалось. Он свернул на заросшую сорняками дорожку, ведущую к домику, в котором горел слабый свет.

На неокрашенной дощатой двери висел железный молоток, но Танкред предпочел постучать костяшками пальцев.

В домике послышался шум, затем дверь приоткрылась на несколько дюймов. На Танкреда уставился вопрошающий глаз.

— Профессор Кадар? Мое имя Чарльз Танкред…

— Ах да. Я ожидаю вас. Пожалуйста, войдите! — Профессор говорил на очень хорошем английском. Лишь интонация звучала несколько необычно.

Танкред проследовал за ним в крошечную гостиную с двумя креслами-качалками с вышитыми салфетками на спинках.

На столике стояла керосиновая лампа. В комнате находился также книжный шкаф, содержащий в себе более сотни томов, некоторые — на английском.

Танкред уселся в одно из кресел-качалок.

— Кравати опаздывает, — произнес он.

— Разве он обещал прийти?

— Конечно. — Танкред нахмурился. — То есть точно не сказал, что будет здесь, но я понял…

— Боюсь, ему это неинтересно: он же не ученый, — улыбнулся профессор. Он уселся в другое кресло-качалку и взял фарфоровую трубку. — Скажите мне, мистер Танкред, как поживает мой старый коллега Марсель Давен?

— Вы знаете, что я виделся с ним в Гамбурге?

— Вчера я получил от него письмо.

— Полагаю, вы также наслышаны и об этом благородном венгерском патриоте Иштване Драгаре?

— Только косвенно. Я не знаю Драгара. Его кузен Бела Кравати…

— Действовал по его настоянию. Он рассказал вам обо мне?

— Только то, что вы хотите проконсультироваться со мной по предмету, насчет которого я немного в курсе… древней истории нашей страны.

— Особенно об Аттиле.

— Да, Аттиле.

— И если уж быть совсем точным — о сокровищах Аттилы, ибо это единственное, что интересует Драгара.

Профессор, которому по меньшей мере было года семьдесят два, если не больше, спокойно попыхивал дымком из своей фарфоровой трубки.

— Я ничего не знаю о вашем мистере Драгаре, но если вы желаете поговорить о знаменитом Аттиле, то буду счастлив побеседовать с вами.

Танкред задумчиво посмотрел на спокойного ученого:

— Был бы рад расспросить вас об Аттиле, но вы вот только что сказали… будто ничего не знаете о Драгаре?

— Боюсь, что это так.

— Я нахожусь под впечатлением, что он был довольно хорошо известной личностью несколько лет тому назад.

— Возможно. Мои собственные интересы ограничиваются университетом.

— Вы никогда не слышали о приключениях Стефана Драгара? В связи с движением Сопротивления против нацистов? Против русских?

— Человеку не дано знать все. Как уже сказал, я преподаю древнюю историю в университете. Мой коллега Марсель Давен сообщил в своем письме, что вы не согласны с моими теориями насчет Аттилы.

— Мистер Давен, должно быть, не понял. Это с его теорией я не согласен… что город Аттилы был в токайской области Венгрии.

Профессор Кадар радостно кивнул:

— О да, это старый спор. Я тоже расхожусь во мнениях с Давеном насчет этого. И где же, по-вашему, находился его город?

— На нижнем Дунае, выше Сингидунума.

— В Таронтале?

— Это по-немецки?

— Да, весьма описательного характера, означает изрезанную или извилистую долину. «Тал» по-немецки «долина». Таронтал. Венгры не очень сильно изменили название, и я полагаю, что югославы включили его в свой лексикон. Возможно, в их языке не нашлось столь же описательного слова. Как название улицы Алмас, на которой я живу. Вы знаете, что означает это слово?

— Я не знаю и пяти венгерских слов.

— Есть деревня в Таронтале под названием Жабука. Сербы под венграми называли ее Алмас, а когда австрийцы захватили деревню, то назвали ее Апфель…

— Яблоко?

— Точнее, Эппл. — Глаза старого ученого блеснули. — Так что я живу на Эппл-стрит, 177. Если Тито когда-нибудь захватит Будапешт, та я буду жить на Жабука-стрит.

— Я изучал карты Югославии, — сказал Танкред, — и заметил город Жабука. По моей теории, старый город Аттилы недалеко от него.

— И на чем строится ваша теория?

— На старейшем из известных источников истории Аттилы — отчете, написанном римским послом Криспом.

— В самом деле?

— Крисп создал подробнейший отчет о своей поездке из Константинополя. Перечислил все реки, которые пересек. Остановился в Сингидунуме…

— Ах да! Извините меня. Продолжайте!

— Он преодолел Дунай возле Сингидунума, и на следующий вечер его посетила вдова короля Бледы…

— А еще через день его встретили эмиссары Аттилы. Но Крисп не сообщает, сколько потом проехал с людьми Аттилы.

— Вы правы, не сообщает. А так как до этого подробно описывал каждый день своего путешествия и называл реки, которые пересекал, то напрашивается вывод: он ничего не записал по той простой причине, что больше никаких рек ему не встретилось и расстояние, которое он покрыл после того, как покинул город вдовы короля Бледы, было невелико. Следовательно, город Аттилы находился между Дунаем и Тамишем.

— Тамиш? Большинство историков говорят о Тиссе.

— Они путают ее с Тамишем. Дело в том, что река Тамиш, возможно, не существовала во времена Аттилы.

— Мистер Танкред, — воскликнул старый ученый, — я начинаю весьма и весьма наслаждаться нашим разговором! Вы думающий ученый. Для вас факты не являются фактами лишь потому, что другие считают их таковыми. Аттила умер пятнадцать столетий назад. Известно, что он пересекал Дунай по льду. Однако в наши дни Дунай никогда не замерзает. Почему?

— Потому что теперь эта река гораздо глубже и стремительнее. За пятнадцать столетий образовалось много новых рек, а старые — высохли. Болота превратились в сухие пространства. Равнины стали болотами. В Средние века Венгрия лежала в гигантском треугольнике, образованном реками Дунай, Сава и Драва, который представлял собой сплошное болото. Сегодня это сушь. Возможно, такой же она была, что более чем вероятно, в дни Аттилы.

Кадар повернулся в кресле-качалке и крикнул в другую комнату:

— Лини, дорогая, ты можешь принести нам кофе?

— Да, дядя, — отозвался голос Гелены Райзингер.

Танкред привстал, когда она вошла в комнату. На ней было льняное платье в шахматную клетку, белый передник. В руках она несла поднос с фарфоровыми чашками и таким же кофейником.

Поставив поднос, Гелена наконец взглянула на Танкреда:

— Вы удивлены, мистер Танкред?

— Я буду удивляться всякий раз при виде вас.

Профессор Кадар так и сиял:

— Я обещал Лини сделать это именно таким образом. Пока она не подаст сигнал…

Щеки Гелены Райзингер стали пунцовыми.

— Дядя! — воскликнула она. — Я не подавала сигнала… и… я не просила тебя обещать что-либо. Пожалуйста, не вгоняй меня в краску.

Сейчас она была такой, какой Танкред никак не ожидал ее увидеть, — европейская домохозяйка. Весьма привлекательная немка… Или венгерка?.. В этот момент Танкред осознал, что любит ее. Он подошел к Гелене и взял ее за руку.

— Привет!

Ее пронзительно-голубые глаза на какой-то миг встретились с его.

— Привет, — отозвалась она. — Вот ваш кофе…

— Я могу и без него обойтись.

— Я сама занималась стряпней. Сразу же после полудня, как только узнала, что вы пожалуете к нам.

— Тогда поем. И кофе выпью тоже.

Гелена внимательно наблюдала за ним, пока Танкред разговаривал с ее дядей, который был венгром и преподавал историю Венгрии в будапештском университете. Когда мужчины покончили с пирогом и кофе, она собрала чашки и тарелки на поднос, вышла из комнаты.

Танкред сказал профессору:

— Когда я впервые встретил вашу племянницу во Франции, Гелена сообщила мне, что она немка.

— Ах, она со всех сторон австриячка! Сестра ее матери тоже вышла замуж за венгра. Меня. — Профессор Кадар вздохнул. — Вот уже двадцать лет, как она скончалась. Лини, извините, Гелена — моя единственная оставшаяся в живых родственница. Австриячка — да, но все же моя единственная и самая дорогая родственница.

Гелена вернулась обратно в комнату, заняла позицию позади дядиного кресла-качалки, поцеловав старика в макушку. Затем, не поднимая глаз, поинтересовалась:

— Вы собираетесь мне помочь, Карл?

— Карл? — воскликнул Танкред. — Мы же договорились на Чарльзе.

— Если так настаиваете, то Чарльз, но, когда я думаю на немецком, вы для меня Карл. Не возражаете?

— Вообще-то нет. Нет, так долго, как вы будете думать обо мне.

— Я думаю о вас, и немало.

— Позже, молодые люди, — запротестовал Кадар. — После того как я удалюсь в постель, можете продолжить ваши шуры-муры…

— Дядя! — воскликнула Гелена.

— Тс-с, тс-с! Мы обсуждали Аттилу.

— И я тоже! — обидевшись, заявила Гелена. — Вы знаете, Чарльз, все что связано… короче, я слышала ваш разговор. Вы сказали, что город Аттилы находился где-то в Таронтале — возле Алмаса. И как далеко от Алмаса?

— Не более чем в двадцати милях. Возможно, всего в десяти.

— Вблизи… вблизи Райзингера?

— Теперь Ресего.

— О… Двенадцать миль за Алмасом. Да, такое может быть. — Он внимательно посмотрел на нее. — Ваше родовое имение?

— Древний райзингеровский марк, — подтвердила она. — Вдоль Тамиша миль двадцать: пятнадцать — за Райзингером, и пять — ниже от Тамиша по Дунаю. Двадцать квадратных миль. Марк Райзингеров, пожалованный графу Райзингеру. Только больше нет графа фон Райзингера…

— Но есть графиня, — нежно поправил профессор.

— Графиня без графства и даже без дома. — Ее глаза сейчас были ясными и смелыми. — Я последняя из Райзингеров. Бедный Отто не числился по линии наследования, но он был Райзингером, а сейчас я единственная, кто остался из всей семьи.

— Ты всегда можешь сделаться Кадар, — предложил ее дядя.

— Никогда! — Гелена поцеловала старика в голову. — Ты снова меня дразнишь. Думаю, это у тебя мания.

— Моя мания — история. Хочу верить, что и у мистера Танкреда тоже.

— Это то, что мне в нем нравится, — объявила Гелена. — Даже прежде чем мы встретились в Париже, я уже знала, что я… — Она умолкла.

— Продолжайте, — попросил Танкред.

— Продолжу, — свирепо заявила Гелена, — если вы позволите мне хоть раз взглянуть на вашу карту.

— Какую карту?

— Карту, которая была в вашей книге в Гамбурге. Ну ту, что я хотела у вас выкрасть… Да вот только опоздала. Вы где-то ее спрятали и притворились, что у вас ее украли.

Танкред покачал головой:

— Она и в самом деле была украдена.

— Я вам не верю.

Гелена обошла вокруг кресла дяди и остановилась перед Танкредом, глядя на него сверху вниз:

— Пожалуйста, позвольте мне взглянуть на нее! — В ее голосе звучала просящая нотка, а глаза блестели от стоящих в них слез. — Мне такого не выдержать… после стольких лет.

— Прошу меня простить, — выдавил из себя Танкред. — Эти манускрипты кто-то украл из книги в Гамбурге. Я думал, что это сделали вы.

— О нет! — Это был вопль души.

— Ваш кузен Отто Райзингер…

— Единственный Райзингер, без которого семья вполне могла бы обойтись, — перебил Танкреда профессор Кадар. — Извини меня, Лини, но ты знаешь мое отношение к нему. Предатель моей страны и своей собственной.

Гелена, по-видимому, даже не слышала слов дяди. Ее глаза были устремлены на лицо Танкреда.

— После всех этих лет, — прошептала она.

Он произнес ничего не говорящим тоном:

— На этих манускриптах кровь.

— Кровь, — выдохнула она. — Это все то, что я постоянно слышу. Кровь… убийство… война… О, как я устала от этого! — Слеза покатилась по ее бледной щеке. — Были времена, когда мне казалось, что я больше не выдержу, и единственное, что меня поддерживало, — это слабая надежда, что в один прекрасный день… — Она повернулась к Танкреду спиной.

— Я перевел эти манускрипты уже много лет назад, — не выдержал он. — У меня все в памяти. Я могу нарисовать вам карту.

Гелена резко развернулась:

— Что?

— Я могу нарисовать карту по памяти.

Она уставилась на него, затем, повернувшись на каблуках, бросилась к маленькому столику у стены, стремительно вытащила ящик, покопалась внутри, извлекла блокнот.

— Карандаш! — воскликнула она.

— У меня есть, — сообщил Танкред.

Он подошел к ней, взял блокнот и быстро набросал несколько линий. Гелена, подавшись к нему, внимательно смотрела, как он делает набросок.

— Это Дунай, — объяснил Танкред. — Этот квадрат — Сингидунум, он же Белград. Здесь ваш Тамиш. Этот квадратик — Алмас, а этот — Этцельбург, или Райзингер, если вам так угодно. Сейчас… — Он провел очень короткую, прямую линию и остановился. — Две тысячи локтей.

— В одном локте двадцать один дюйм, — вставил профессор.

— Я уже делал прикидки, — заявил Танкред. — Тридцать пять сотен футов. От Этцельбурга. — Он выпрямился. — Оригинал столь же грубо выполнен, как и моя копия. Хотите ли вы, чтобы я воспроизвел манускрипт Варуса, римского легата, который служил Аттиле?

— На латыни? — в отчаянии спросила Гелена.

— На английском. Мне верится, что перевод достаточно хорош, учитывая плохое написание, возраст манускрипта и оторвавшийся кончик, содержащий несколько слов. — Он глубоко перевел дыхание. — «Знайте же, это я, Варус, легат Рима, сын Кая Варуса, трибуна бессмертного 10-го легиона…» Он монотонно произносил слова, написанные кающимся римлянином пятнадцать столетий назад. И, произнося их, знал, что не было еще более внимательных слушателей, столь напряженно вникавших в каждое слово, чем профессор Кадар и его племянница — австриячка Гелена, графиня фон Райзингер.

Когда Танкред закончил, некоторое время в комнате стояла тишина. Нарушил ее профессор:

— Перевод, внушающий доверие.

— Я сотню раз сверялся с латынью, — заверил Танкред. — Допустил очень мало вольностей, и даже те немногие отсутствующие слова, которые вставил, весьма подходят по смыслу. — Он посмотрел на Гелену: — Для вас это что-нибудь значит?

— О да! — восторженно воскликнула она. — Значит очень многое, если не все.

— Сокровища Аттилы. Тонны золота, отнятые им у римских императоров, короны, сокровища, украденные во время его завоевательских походов.

— Все это там, — тихо выдохнула она. — Все еще там!..

— И это-то после пятнадцати столетий?

— Почему бы и нет? Вы же знаток истории. Вам известно, что гунны были варварами…

— Верно, но не совсем, — возразил старый профессор. — В Азии они были кочевниками, но в Европе жили сотню лет. Обитали в городах и деревнях. Покупали украшения, товары и предметы обихода у торговцев…

— И все же оставались варварами, — продолжала настаивать Гелена. — Через двадцать лет после смерти Аттилы они ушли из Европы. Сражались между собой и затем были наголову разбиты готами, римлянами и вандалами — людьми, которыми прежде правили. Их не интересовали ни золото, ни драгоценные камни. Сокровища все еще там.

— Возможно, — не стал спорить Танкред, — но ваш старый дом ныне принадлежит Югославии. Не думаю, что Тито позволит вам посетить ваши прежние владения и начать откапывать сокровища.

— Это можно сделать, — упорствовала Гелена. — Люди Тито не должны ничего знать. Сокровище можно… можно вывести контрабандой.

— В Венгрию?

— Австралию.

Танкред покачал головой:

— У вас есть карта, но нет уверенности, где точно в древние времена стоял Этцельбург. А в соответствии с описанием Прискуса уже в его дни он был городом приличных размеров. Вам неведомы очертания старого города, и вы не знаете, где находился его центр. Вы не знаете, с какой именно точки начинать отсчет в две тысячи локтей.

— Я знаю, — объявила Гелена. — Вы уже внесли свою лепту, но я тоже располагаю некоторой информацией и, когда сообщу вам ее, не сомневаюсь, что вы мне поверите.

Танкред взирал на нее с некоторым ужасом:

— Вы что, на самом деле намерены заняться поиском сокровищ?

— Лишь для этого я и существую, — вымученно проговорила Гелена. — Я последняя в семье. Это… это мой долг — вернуть наши земли и состояние. Нашему фамильному чувству долга вот уже девять столетий.

— А если потерпите неудачу? — медленно выдохнул Танкред.

— Я не намерена терпеть фиаско.

Танкред задумчиво кивнул:

— Уже поздно, мне пора возвращаться в отель.

— Мы должны продолжить разговор на эту тему, — заявила Гелена. — Завтра. Но вы не приходите сюда. Я… я сама встречусь с вами. В отеле. В вестибюле, — поспешно добавила она. — Я знаю кафе, где не так много полицейских шпиков. Мы поедим там и… и поговорим.

— Я непременно буду ждать.

Гелена отвернулась к карте, которую он для нее начертил, а профессор проводил его до двери.

— Я поговорю с ней, — тихо пообещал Кадар.

— Доброй ночи… и благодарю вас, сэр.