Монахи-молчальники

Глава 15

Было уже три часа ночи, когда Танкред вернулся к себе в отель. Какой-то мужчина в вестибюле читал «Der Berliner Tag». На нем была теплая полушинель. Когда Танкред проходил к себе, в коридоре стоял человек в черном кожаном пальто. Он делал вид, будто разыскивает какой-то номер.

Танкред прошел в комнату, подождал десять секунд, а затем вновь открыл дверь. Человек в пальто прислонился к стене коридора в двадцати футах от его номера.

Около десяти утра Танкред побрился, оделся, потом спустился позавтракать. Уже другой мужчина — в дождевике — маячил возле двери, когда Танкред выходил из ресторана.

У тротуара стояли три такси: один «мессершмит» и два «фольксвагена».

— Кто-нибудь, возможно, последует за нами, — обратился Танкред к водителю «мессершмита». — Если сможете оторваться от него в течение десяти минут — я дам вам банкнот в сто марок.

Водитель обнажил в улыбке два зуба в золотых коронках:

— За сто марок я потеряю из виду собственную Großmutter[8].

Небольшой «мессершмит» начал делать бесконечные повороты на немыслимо узких улочках, прорезанных переулочками, проехал сотню ярдов по тротуару, наконец проскочил насквозь два разрушенных бомбами здания.

Через пятнадцать минут водитель остановился:

— Подождем. Если кто-то все еще следует за нами, я не возьму с вас денег.

Улочка была тихой, в следующие три минуты мимо проехали лишь две машины. Танкред был удовлетворен. Он дал водителю банкнот в сто марок и выбрался из автомобиля.

— Вы пойдете пешком?! — воскликнул таксист.

— Мне нужен моцион.

Танкред прошел двенадцать кварталов, главным образом через подвергшиеся бомбежке улицы, затем нашел телефонную будку, опустил монету в прорезь автомата, а заполучив оператора, спросил номер телефона герра Хайнца, чей адрес — Кельн-штрассе, 27. Вызов был сделан, трубку подняла сама Гелена:

— Я ждала, что вы позвоните. Ну как, были неприятности?

— Не такие, чтобы я не смог с ними справиться. Как насчет ленча?

— В такую рань?

— Скажем, ровно в полдень?

— Очень хорошо. А где?

— Сами назовите место.

Она немного помолчала, затем он услышал:

— Есть маленькое кафе на Хенсасштрассе «Die Blaue Donau».

— «Голубой Дунай»?

— А теперь не уверяйте меня, что вы не говорите по-немецки!

— Около сорока слов знаю. Итак: «Голубой Дунай», в двенадцать.

«Die Blaue Donau» располагался в цокольном этаже. Голубые стены, квадратные столы со скатертями в шахматную клетку и официантки с волосами цвета льна, в тирольских крестьянских костюмах. Когда Танкред вошел в кафе без десяти двенадцать, там находились всего лишь два посетителя.

Он заказал чашку кофе и почти уже допил ее медленными глотками, когда появилась Гелена Райзингер. Она была в бежевом костюме, который, должно быть, купила в Париже, в одном из салонов для избранных. Костюм сидел на ней исключительно, и Танкред, любуясь, как она идет к столу, ощутил, что его пульс забился учащенно. Гелена была на диво красивой женщиной.

Танкред встал, предложил ей стул. Гелена улыбнулась в знак благодарности:

— Вы думали, что я не приду?

— Если бы вы не пришли, я покинул бы Германию уже сегодня вечером. Но раз пришли, то думаю, что останусь до завтрашнего вечера.

— И куда потом? Обратно… в вашу страну?

— Во Францию, — сообщил он.

Она испытующе посмотрела на него:

— Франция? Я почему-то думала, что вам следует отправиться в… ну, словом, куда-либо еще.

— В Венгрию?

Ее глаза сверкнули.

— Как много вам известно, мистер Танкред?

— Меня зовут Чарльз.

— Ну тогда Чарльз.

— Как много я знаю о чем?

Одна из официанток в тирольском одеянии подошла к их столику.

— Мне просто кофе, — сказала Гелена.

— И кусок штруделя, — предложил Танкред. — И мне то же самое. Кофе и яблочный штрудель.

Официантка удалилась. Танкред вновь сосредоточил все свое внимание на Гелене. Его глаза встретились с ее глазами, которые уж точно были не менее голубыми, чем легендарный голубой Дунай.

— Вы пришли ко мне в номер. Как тогда в Париже, так и здесь прошлой ночью. Расскажите почему?

— Я уже говорила вам в Париже — совершаю гранд-тур. Париж, Ривьера, Рим, Вена, Берлин… иногда Гамбург. Я не скажу вам, почему именно.

— Не потому ли, что хотели заставить меня принять вас за авантюристку?

— Нет, потому что я не имею дома.

— Дом есть у каждого, — возразил Танкред.

— У вас есть?

Он поежился:

— Полагаю, я исключение. Но да, дом у меня есть. Армия США.

— Будь я мужчиной, то, возможно, тоже выбрала бы армию. Это решило бы проблему наличия дома. — Она поиграла ложкой. — Когда я была девочкой, мне постоянно вдалбливали, что у Райзингеров есть дом. Дом предков, дом, которым владели… ну, так долго, как существует семья Райзингеров. Беда в том, что мы в нем не живем. Мы изгнанники.

— Из Германии?

— Из того, что обычно было Австро-Венгрией или, точнее, Венгрией. Мы австрийцы, по крайней мере, всегда считали себя таковыми. Наш дом мы потеряли в 1918-м. Он стал частью Югославии. Наше имение было экспроприировано.

— Воеводина была аннексирована Югославией в 1918 году. Полагаю, именно там находился ваш дом?

Она кивнула:

— Воеводина была австрийской еще со Средних веков. Наша семья прослеживает свою историю до одиннадцатого века, когда родоначальник граф Райзингер получил марк земли — размером в то, что можно обойти за день, — дабы охранять ее, вдоль границы по Дунаю. Райзингеры удерживали эту землю либо часть ее свыше восьми столетий. Замок на Тамише, в тридцати милях от Белграда, насчитывает по меньшей мере столько же лет. Хотя в нашей семье есть традиции, которые гораздо старше.

— Белград и сам, возможно, старейший город в Европе. Под названием Сингидунум он был уже древним, когда его захватили римляне. — Тут Танкред выдержал паузу. — Аттила много лет удерживал его.

Глаза Гелены вспыхнули, она была готова вскрикнуть, но тут как раз подошла официантка с яблочным пирогом и кофе, и ей пришлось подождать, пока девушка уйдет. Затем Гелена спросила:

— Вы на самом деле пишете книгу об Аттиле?

— Еще не решил окончательно. А что?..

Она покачала головой:

— Тема не из легких. В нашей истории мало найдется такого, что поможет вам в поисках. Разве только если обратитесь к архивам.

— А для этого мне придется отправиться в Венгрию… или в Югославию. Именно это вы и предлагаете?

— Почему вы решили, будто я что-то предлагаю?

Танкред подался вперед над столиком, поймал ее руку и слегка сжал, хотя она и старалась ее отдернуть.

— В Париже как далеко вы намеревались зайти?

Она попыталась высвободить руку и воскликнула:

— Вообще никуда! Отпустите меня!

Танкред освободил ее руку.

— Вы пришли ко мне прошлой ночью. Намеревались вознаградить меня поцелуем?..

— Я думаю, что мы уже и так зашли слишком далеко, — произнесла Гелена, забирая перчатки и сумочку.

— Вы же еще не съели свой пирог.

— Яблочный штрудель не в диковину для австриячки.

— Австриячки без дома?

Уже вставая из-за стола, Гелена смешалась, затем вновь уселась.

— Мы можем говорить не переходя на… личности?

— Сильно сомневаюсь. Но здесь, на публике, вам ничего не грозит. У себя в номере такого гарантировать не смогу.

— Я не та, за кого вы меня принимаете, — свирепо заявила она. — Пожалуйста, поймите это раз и навсегда.

— Если я отправлюсь в Венгрию, то встречу ли вас там? Или в Югославии? Придете ли вы ко мне в отель?

— Вы никак не хотите отстать от меня, не так ли?

— А вы хотите, чтобы я отстал от вас?

Она первой опустила глаза. Наконец тихо ответила, вновь поднимая глаза:

— Возможно, нет. Не исключается возможность, что я влюбилась в вас.

— Думаю, вполне возможно, что я влюбился в вас, — признался Танкред в свою очередь. — Фактически, так оно и будет… если встречу вас еще раз или два. И что тогда нам делать?

— Такое, по-видимому, станет самым худшим для нас обоих.

— Множество людей влюбляются.

Она покачала головой:

— Этого не должно быть. Всю мою жизнь я ненавидела американцев… Ваш президент Вильсон — причина того, что мы утратили наш дом. Его самоопределение судеб народов сделало возможным образование Югославии. А югославы прихватили более сотни миль земли, на которую не имели никаких прав, ибо на ней никогда не проживали ни сербы, ни хорваты. Воеводина была Австрией по историческому праву. Она принадлежала Австрии с незапамятных времен.

— Президент Вильсон был идеалистом. Но вы что, так и собираетесь прожить всю оставшуюся жизнь, ненавидя американцев из-за Вильсона? И меня тоже ненавидите из-за президента Вильсона?

Выгнув брови, Гелена посмотрела на Танкреда:

— Я не думала о Вильсоне, когда вы целовали меня в Париже.

— Когда вы целовали меня, — поправил он.

— Вы не желаете оставлять мне ни единой лазейки.

— Думаю, нам следует поговорить об этом… там, где не будет ни официанток и ни множества других людей вокруг.

— Где, например?

— В моем номере в отеле.

— Я знаю, куда вы клоните. — Она покачала головой: — Нет, мистер Танкред, я не собираюсь посетить ваш номер в отеле… никогда больше.

— Нам же нужно еще поговорить.

— Что мы сейчас и делаем.

Он вздохнул, как бы сдаваясь:

— Ладно, мне нужно узнать чуть больше о вашем кузене, майоре Райзингере.

Крошечная морщинка пересекла ее лоб.

— Вы сказали нечто странное о нем прошлой ночью. О том, будто он говорил вам, что был монахом-траппистом.

— Во время войны я провел ночь в монастыре траппистов, в Нормандии. Ваш кузен знал это.

— В этом было что-то особенное?

Он смешался, а Гелена воскликнула:

— К каким я должна прийти выводам? Он заявился к вам спустя много лет и… и был убит у вас в номере. Между вами двоими, должно быть, что-то произошло?

— Именно над этим я и ломаю голову с прошлой ночи.

— И что ж вы решили?

— Не думаю, что вам это понравится.

— Если это что-то плохое о моем покойном кузене, мне такое, возможно, и не понравится, но шокирована я не буду. В конце концов, я наслышана о его делишках с СС.

Танкред кивнул:

— Я наткнулся на немецкий патруль, после того как покинул монастырь. Патруль направлялся в сторону монастыря… и теперь я точно знаю, что он нагрянул туда. Мне стало известно, что немцы убили восьмерых монахов.

Гелена содрогнулась:

— Еще одна история о зверствах, не так ли?

— Мне об этом поведал аббат монастыря. Один из троих, оставшихся в живых. Точнее, из четверых. Один монах сбежал.

— Мой кузен?

— Он утверждал, что был тем самым монахом, но я так не думаю. Мне кажется более вероятным, что он входил в патруль…

— Это еще надо доказать! — возразила Гелена.

— Я же предупреждал, что вам это не понравится.

Она медленно приходила в себя, но продолжала упорно держать глаза опущенными на яблочный пирог, который трогала для вида ложечкой.

— Полагаю, мне надо это принять.

— Есть сомнения?

— Вроде нет. Ну и что, если мой кузен был в том патруле?

— Может, поэтому он и убит.

— Пятнадцать лет спустя?

— Семнадцать. Это было в июне 1944-го.

— Вы предполагаете, что его убили за то, что он сделал с монахами в 1944-м?

— Не за то, что он сделал, нет. За то, что, возможно, забрал из монастыря.

— Я католичка, мистер Танкред…

— Мы же порешили на Чарльзе.

— Чарльз, я знаю о траппистах. Это бедный орден, его монахи приносят обет жить в бедности. Какие такие великие ценности мой кузен, а точнее, немцы могли взять в монастыре?

— Реликвии. Предметы, имеющие религиозную ценность… Монастырь ведь очень древний.

Гелена покачала головой:

— Как-то не вяжется. Отто был очень беден после войны. Мне неизвестно, как он жил, но я знаю, что для него настали трудные времена. Он… он занял у меня сотню марок два года назад, да так и не вернул.

— Он нагрянул ко мне в Париже, обвинил меня в краже из монастыря. Речь шла о древних реликвиях.

— Реликвиях… какого рода?

— Этого он не говорил. Я даже усомнился, а был ли он действительно в монастыре той ночью. Ведь если бы был, то знал бы, что я не покидал кельи, в которую меня поместили… никуда не выходил до самого рассвета. Если бы я даже знал о реликвиях, у меня просто не было времени их искать. Братья встают в два часа ночи. Брат Амбросий находился со мной в келье плоть до этого времени. Именно тогда он встал и отправился молиться в часовню.

— Брат Амбросий?

— Так звали несостоявшегося монаха. Теперь ваш кузен утверждал, что это был именно он.

— А разве Отто не мог им быть?

— Нет. Ни в коем случае, судя по тому, что вы мне о нем рассказывали. До 1944-го брат Амбросий находился в монастыре шесть лет. А вы говорите, что ваш кузен был танкистом до 1940-го, когда перешел в СС. Однако он знал, что я провел ночь с братьями… Такую информацию он мог получить только от настоящего брата Амбросия.

— Который все еще жив?

— Допускаю, что так оно и есть.

— И он мог быть тем самым… — Она смешалась. — Ну, тем, кто убил Отто прошлой ночью?

— Вам трудно прямо сказать, что монах-траппист… убил человека?

— Сама эта мысль отвратительна для католички. Любой монах — это святой человек. А траппист — особенно.

Танкред подался вперед над столом:

— Гелена, вы знаете — или, может, слышали — о человеке по фамилии Драгар? Стефан Драгар?

Мгновение она смотрела на него, явно озадаченная.

— Имя похоже на венгерское.

— Оно и есть венгерское. Стефан Драгар считает себя прямым потомком Аттилы.

— О котором вы пишете книгу?

— Я еще полностью не утвердился в этой мысли, но подумываю.

— Я не бог есть какая ученая, — заявила Гелена, — но я немка и ходила в школу. Я читала «Нибелунгов» еще девочкой. Принц Этцель из «Нибелунгов» предположительно Аттила. Нас учили, что эти легенды базируются на подлинной истории, только уж очень далеких дней — времен Римской империи. Это четвертое или пятое столетие нашей эры.

— Аттила умер в 453 году нашей эры. Теодорик, который, как полагают, был германцем, он же Зигфрид, стал королем римлян в 485 году. Здесь налицо противоречие лет в тридцать, но для легенды это не имеет особого значения. Был Теодорик, который сражался с Аттилой. Он не тот самый, кто разгромил римлян тридцать лет спустя, но древние особенно не вникали в такие детали… Однако вы так и не ответили на мой вопрос о Стефане Драгаре.

— А я и не могу ответить на него со всей определенностью. Моя семья живет в Венгрии, и Драгар — венгерское имя… Мы знаем многих венгров, но если я и встречала этого Стефана Драгара, то не помню.

— Такое могло быть совсем недавно.

— Тогда ответ окончательный — нет. В последние годы я не встречала никакого Драгара. А почему вы спрашиваете?

— Не знаю почему. Просто спрашиваю. Я познакомился с ним в Лондоне, затем встретил в Париже…

— У него была какая-то связь с… с моим кузеном?

Танкред выразительно пожал плечами:

— Он это отрицает. Я даже спрашивал его, знает ли он вас. Ответил — нет. Фактически Драгар отрицает все, о чем ни спроси, но рассказывает очень многое.

— О чем?

— Об Аттиле, чьим потомком себя провозглашает.

— Как он может знать… спустя четырнадцать или пятнадцать столетий? — Она наморщила лоб. — Я еще не встречала венгра, который не объявлял бы себя прямым потомком первого венгерского короля святого Стефана. А венгры — как бы это сказать? — самые словоохотливые люди.

Он ухмыльнулся:

— Да уж, любители поговорить. Этот Стефан Драгар много и охотно болтает, но мало чего выбалтывает.

Инспектор Шлегер не производил впечатление счастливого человека.

— Капитан Танкред, — заявил он, — в вашем номере, в отеле, был убит человек. Даже в вашей стране, Америке, убийство вещь серьезная. Вы не можете так просто выпутаться из этого.

— Я не имею к этому убийству никакого отношения, — возразил Танкред. — Я не знаю этого человека и не знаю, почему его убили. Я уже сообщил вам все, что мне известно…

— Вы не сообщили нам ничего.

— Лишь потому, что и знаю ровно столько же. Ничего нельзя добавить к ничему.

— Та книга, — не отставал инспектор Шлегер, — та самая с вырезанными страницами?

— Разве есть закон против книги с вырезанными страницами?

— Возможно, и есть. Я не уверен.

— Инспектор, — терпеливо проговорил Танкред. — Я хочу поведать вам правду об этих вырезанных страницах. Я прибыл в Европу со значительной суммой денег. Думал, что пробуду здесь несколько месяцев, и не ожидал, что смогу что-то заработать. Мне не хотелось носить при себе несколько тысяч долларов. Вот я и сделал в книге тайник.

— Я размышлял над этим, — признался инспектор, — но вы заработали немало денег и здесь, в Германии, и во Франции. Однако при вас не оказалось значительной суммы в американской валюте. И уж точно не несколько тысяч долларов.

— Конечно нет. Я отправил их домой.

Инспектор поднял карандаш.

— Ваш американский адрес?

— Нью-Йорк, до востребования. Письмо будет лежать до моего возвращения.

Инспектор с отвращением отбросил карандаш.

— Вы думаете, я поверю, что вы послали тысячи долларов налички на почту до востребования?

— Почтовое отделение — это правительственное учреждение Соединенных Штатов, — торжественно заявил Танкред. — Я служил правительству Соединенных Штатов двадцать лет. Так уж вышло, что я верю в эффективность правительственных учреждений.

— Я тоже работаю на правительство, — с горечью заметил инспектор, — и тоже стараюсь хорошо делать мою работу. Вы же чертовски мне ее затрудняете.

— Инспектор, — твердо произнес Танкред, — я не убивал Отто Райзингера, и у меня в кармане билет на пассажирский самолет, который улетает ровно через два часа. Я надеюсь попасть на этот рейс, если вы не арестуете меня. Вы намерены сделать такое?

— Собираюсь ли я арестовать блистательного американского писателя? — переспросил инспектор Шлегер. — Известного писателя, который к тому же был доблестным американским солдатом? — Он покачал головой. — Если вас не беспокоит собственная совесть, то, как полагаю, вы попадете на самолет до Парижа. Я не намерен вас задерживать. Хотел бы, но тем не менее ничего не сделаю, чтобы продлить ваше пребывание здесь. — Он подался вперед над столом. — Однако вот что вам скажу: если позже выяснится, что вы имеете какое-то отношение к случившемуся, то я отправлюсь в ваше посольство и подам жалобу.

— Ну и подавайте на здоровье!