Мой отчим - советский пенсионер

Глава 15

Остолбенела я в тот момент, услышав разговор о деньгах. Ведь слово себе дала, что не буду больше отчима ни в чём подозревать, не стану копаться в его вещах и расспрашивать разных людей об его мнимых, — или фактических, — проступках. Но только он мне непрошено сам вновь повод для подозрений дал: этот разговор о деньгах заставил похолодеть руки. Даже задрожала я вся: что же, думаю, значит, отчим и здесь, через друга своего Геннадия Кузьмича, на которого доверенность оформил, — пенсию получает? Но его пенсия начисляется через Сальский райсобес! Как же так? Как может один человек получать несколько пенсий одновременно? Или он здесь пенсию получал, как съехал из Гиганта, а теперь только в Сальске ему начисления ежемесячные идут? Или всё-таки все деньги ему одновременно "капают", — так говорят, кажется, о "дармовых" деньгах? И что за деньги ему шлют в Котельниково, — может, это еще одна пенсия, а вовсе не выплаты какие недоплаченные?

Вспомнились мне почему-то слова Гранта о том, что его отец получает пенсию тысяча двести рублей, — это самая крупная пенсия… Только малой толике народа платят больше, на сто двадцать рублей… И у отчима всюду цифра — тысяча двести, — странное совпадение… И почему у него несколько жилищных площадей, — как такое может быть? Даже если забыть про дом в Гиганте, — но есть квартира в Горьком, дом в Пролетарской, и в нашем "армянском" доме он прописан. Так не бывает, чтобы один человек "расстроился" на три дома. По советским законам человек должен быть в одном месте прописан, там же он должен получать пенсию…

Все-таки неладно всё это выглядит, но маме ничегошеньки говорить нельзя. Вот приедем домой, — посоветуюсь с бабушкой, может, она совет даст, как мне себя вести. Отчима я, однозначно, никому выдавать не буду, но зачем он так ведёт себя? Получается, он обманывает государство, — это плохо. Нас с детства учили, что обманывать — нельзя, это и неправильно, и чревато страшным наказанием. И маму обманывает отчим: она его полагает честным человеком, а он каждый божий день голову свою в петлю правосудия подставляет.

А ну как вылезет на белый свет вся его множественная пенсионная афёра, что тогда? Его посадят. Даже если он успеет инвалидность оформить, — пусть избегнет наказания: всю его собственность конфискуют, он будет опозорен, и мы вместе с ним… Ну, почему нередко милые, обаятельные, замечательные люди на деле оказываются прощелыгами, негодяями и обманщиками? Что будет с мамой, если отчима раскроют? Что будет со мной? Все будут пальцем показывать… Придется уезжать куда глаза глядя… С пьяных глаз, я уже готова была всплакнуть от жалости к себе и матери…

Тихонько пробралась назад в спальню, где мама еще спала. Присела на краешек кровати, пружины мигом отозвались ленивым скрипом. Противная кровать!.. От скрипа ли, или пришло ей время пробуждаться, — и мама проснулась.

— Ты спишь, дочка? — спрашивает. Я убедительно зевнула и снова села на кровати.

— Нет, — отвечаю. — Проснулась. Пойдем, мам, "прогуляемся"? Что-то мне нехорошо… Только как свет включать, — я не знаю, в темноте одной идти страшно.

И мы пошли, взявшись за руки. Как в добрые старые времена, когда жили вместе с мамой, — она вечерами рассказывала мне о том, каким славным и добрым человеком был мой отец, как горевала она по гибели его, как отказывалась принять предложения иных женихов. Все ей были не такие… А вот дядя Семён — "такой"!..

Но, честно говоря, отчим мне и самой нравится как человек: слова грубого не скажет, нередко сам готовит, по дому помогает, даже рыбу сам чистит, если привозит с Маныча. Ко мне хорошо относится, подарки дарит, принял меня почти как собственную дочь. И как он эту Маруську нежит, — слезы катятся от восторга, такой он заботливый. Как в нем могут сразу уживаться два столь разных человека: добряк-семьянин и "преступный элемент"? Или это и есть "диалектика жизни"?

Как тяжело мне было в тот момент бороться с собственными чувствами, — кто бы знал… Тот лишь поймёт, кто сам испытывал муки совести…

Мы с мамой благополучно прошли по темным помещениям, не в силах отыскать выключатели в незнакомом жилье. Никаких разговоров нам более подслушать не удалось: наверно, отчим с другом ушли из той комнаты, никто нам в пути не попался. Наконец добрались до кухни, где хлопотала над бесчисленными чугунками и кастрюльками Нина Михайловна. Увидев нас, она защебетала ласково:

— Вот и девочки-гостюшки наши проснулися… А мальчики, ваш Семушка да мой Геночка, в магАзин пошли, за сладеньким. Нет, не за печивом, такого добра в доме полно, — захотелось им конфетами нас, девочек, порадовать, или там козинаками, или халвой, или щербетом шоколадным. С пьяных глаз вообразили, что уси энти товары лежат в магАзине, их дожидаются… Как самочувствие-то ваше? Особливо у тебя, Зоечка, все ли в порядке? Ох, и бледна ты была посля того "Бенедиктину" проклятого, — забористый ликер, от него как мешок травы человек становится, а ты — худюсенькая, как та березонька придорожная. Наверно, мало кушаешь? Больше надоть!.. И от хлебца не отказываться во время еды, а то многие девчаты ноне худеют, хлеб не едят. Вон соседка Глашка тожа "худела", она уборщицей в магазине работает, — так пару деньков не поела, да и шлепнулась прямо на ведро с водой на работе-то… Ученики кругом бегают, а Глашка посередь коридору упала и лежит…

От говора Нины Михайловны и милых, пустых слов её так спокойно на душе сделалось… Мысленно отмахнулась я от злокозненных мыслей, щупальцами пронизывавших всё моё существо. Какая мне, в сущности, разница, чем занимается дядя Семён, как он свои деньги зарабатывает? Я ничего не знаю, и знать не хочу! А если даже и буду всё знать, всё равно никому не скажу, спрашивать будут — притворюсь дурочкой невинной, у которой одни женихи да танцы на уме. Мама моя дядю Семёна любит, она с ним счастлива… А я… я ничего ни о чем не знаю!

Нина Михайловна нас провела, куда мы хотели. Потом еще мы умылись, руки помыли, и уселись подле хозяйки ласковой "жизнь обсуждать". Рассказали про наш Сальск, мама хозяйку с хозяином начала зазывать в гости с ответным визитом, та заотнекивалась, и очень мило у них "забеседилось". Одна я сидела молча, думала. Отчим — человек бессемейный, без родни, даже дальней. Одни мы с мамой у него есть в настоящий момент, — думаю, здесь фальши нет, чувства его к маме выглядят искренними, сильными. Если он такое участие в нас обеих принимает, без конца подарки дарит, — мне вон успел за это время колечко серебряное, бусы янтарные, — "под рыжие косы", и гарнитур золотой подарить из колечка с сережками, а вставки в них — не что-нибудь, а подлинные бадахшанские рубины, да какие крупные и красивые! И дорогие… А маму так подавно просто "завалил" подарками, она им скоро счёт потеряет.

Понятное дело, это всё — не из трудовых доходов. Это мама может верить в кристальную честность любимого человека и полагать, что он подарки покупает на проценты с "северного вклада" на сберкнижке, — это так она называет мифические накопления отчима за годы его работы. Но следует учесть, что он еще и машину купил недавно, причем купил со значительной переплатой. По логике вещей, ему бы к оставшимся средствам относиться экономнее, как настоящие пенсионеры, а он выбрасывает деньги на ветер без счета…

Точно как Грант, когда меня в ресторан водит… Но Грант объяснил источник своих нетрудовых доходов, — думаю, он сказал правду, тогда как отчим никаких объяснений своей тароватости не даёт, он просто "любит дарить подарки", по его выражению. Итак, если я не собираюсь никому, кроме умеющей молчать "как могила" бабушке, озвучивать, — есть надежда, что отчим еще не скоро станет объектом внимания нашей доблестной милиции. Но, если я хочу, чтобы этого и вовсе никогда не произошло, я должна всё сделать, чтобы защитить отчима от любых подозрений. Как это сделать, — не знаю, нужно спросить у бабушки. Просто хочу, чтобы мама свой женский век прожила без слез и неприятных открытий…

Интересно, что бы сделал Грант на моем месте? — Тут меня шальная мысль осенила: Грант бы захотел втереться в полное доверие к отчиму, чтобы узнать, где у него деньги лежат, — отчим уже немолод, наверняка снятые со сберкнижек деньги хранит в чулке. Или… в золоте и бриллиантах?…

А что бы сделал Тараска? Не знаю… По-моему, он постарался бы подружиться с отчимом, без всякой задней мысли. Почему-то при мысли о Тараске у меня по голове мурашки побежали, даже во рту пересохло, и жар прихлынул к телу…

Какая я, оказывается, нехорошая: могу одновременно думать о двух ухажерах, без всякого стеснения, и никому из них не в силах отдать предпочтения. К Тараске сердечко тяготеет, Грант для ума интереснее, только невесело с ним… Придётся, видимо, прибегнуть к проверке моих и их чувств с помощью советов бабушки…

Скоро мужчины "возвернулися", по выражению хозяйки, и начался ужин, который скорее царским пиром можно было назвать… Самым вкусным блюдом мне показались голубцы, для приготовления которых Нина Михайловна мясной фарш щедро наперчила и завернула в капустные листочки. На стол "голубчики" подали в чугунке, предварительно положив на дно чугунка капустные листья, чтобы голубцы не прилипли да не пережарились при подогреве. Голубцы пересыпала морковью, белым корнем, луком, добавила пережаренный томат домашний, а сверху тоже накрыла капустными листьями. Еще были пироги с мясом и картошкой. И блинчики — из пшеничной и гречневой муки, с мясом и медом, — кто что хочет. И баночка черной икры стояла на столе, ради такого случая хозяева все запасы вытащили. Но, думаю, дядя Семён наверняка их чем-нибудь достойным отдарил…

И снова мужчины взялись за чарки, — женщины уже на них "пошумливать" начали, да разве остановишь фронтовых друзей, когда им хочется выпить и поговорить? Лучше им просто не мешать, не отвлекать внимания, чтобы не рассердить, — не так и часто случаются подобные встречи… Пусть выпьют…

Тем временем прислушалась я к беседе мамы с хозяйкой: та рассказывала о своей замужней дочери, проживающей отдельно, о сыне-офицере, военном враче-стоматологе, проходящем службу где-то за рубежом, "очень далеко", — где именно хозяйка не сказала, хитра… Однако, от внимания хозяйки не ускользнула моя улыбка ироничная, — всё видит:

— Зря улыбаешься, девонька: меньше знаешь, — крепче спишь. Меня за переписку с сыночком несколько лет назад чуть было не засадили, за "попытку опорочить советскую власть". Глупа я тогда была…

— Как же так, разве можно за простую переписку посадить? — удивились мы с мамой. — Расскажите, Нина Михайловна, с удовольствием послушаем! Так интересно…

— Да что тут особенно рассказывать… Зубы у меня передние, видите, золоченые? Это коронки стоят. А тогда были еще свои, старые да гнилые, бррр… Пошла я по нашим врачам, а они меня в очередь записали на установку коронок, протезирования люди порой годами ждут, хотя оно и дешево стоит… И вот, после всех мытарств, отписала сыночку: "Владик! Скорей приезжай! Может, хоть ты, родной, вставишь мне зубочки-то? Живу и клацаю как собака… А в нашей Расее-матушке легче помереть, чем дождаться новых зубов или коронок". Но сыночек то моё письмо не получил: вскрыл письмо "особист" их части, писульку мою забрали, и через несколько дней в нашем доме такое началось! Затаскали меня, старую… Еле откупилися… Тю, что же это я несу-то… Словом, оставили меня в покое, но велели больше на Советскую власть грязи не лить, тем более в письмах "в загранку"… А потом уже и срок подошел коронки вставлять… Словом, опростоволосилась я с тем письмом… Хорошо, к тому времени Иосиф Виссарионович помер, правило разом несколько мальчиков, поэтому и не посадили…

Переглянулись мы с мамой, засмеялись тихонько. Это же надо, — "мальчики"…

Из разговора мужчин, которые отнюдь не думали о том, что кто-то их пьяные споры слушает, удалось понять, что год назад Семён Васильевич краткое время был прописан в доме своего друга Геннадия, и это мне кое-что пояснило. Получается, что у него была реальная возможность обратиться в местный райсобес с просьбой о начислении ему пенсии. Но как ему удаётся всё это "обделывать", не пойму…

Спать мы ушли рано. Мама легла в другой комнате, той, которую выделили им с отчимом в качестве спальни, а меня снова отправили туда, где я дрыхла после обеда. Но мне там вполне хорошо было, только слишком темно. Почему-то с детства немного боюсь темноты. Этот страх возник еще во время немецкой оккупации, когда я еще совсем "мышонком" была, — тогда мы жили в переоборудованном под жилье сарае, до тех пор, пока "герр доктор" не дозволил нам всей семьёй занять половину бабушкиного дома в Воронцово-Николаевке… Потеснился, так сказать. А до него другой немец жил, плохой, тот любил шутя выть за стеной сарая и смеялся, когда я плакать начинала от страха. Бабушка меня успокаивала, называя того дурного офицера, "глупым Бабайкой, способным только детей малых пугать"…

Чтобы заснуть и не бояться темноты, открыла шторы настежь. Хорошо, ставни за окном не были притворены. В окно заглянула полная, яркая Луна, — вспомнились слова "Маскадона", что линия, разделяющая освещенную и неосвещенную стороны Луны, называется терминатором. Еще во II веке нашей эры Птолемей в трактате "Альмагест" изучал теорию движения Луны, а смешная Зойка до недавнего времени полагала, что на Луне сила притяжения превосходит земную, — как так может быть без наличия атмосферы?… Ленивая я была, это точно… Интересно, какие горы и кратеры сегодня видны невооруженным глазом? Внимательно осмотрев ослепительно яркий наш естественный спутник, легла спать. Сон не сразу пришел, и тогда начала бубнить про себя все, что помнила о лунной географии: Океан Бурь, Море Дождей, Море Холода, Море Ясности, Море Спокойствия, Море Изобилия, Море Кризисов, Залив Зноя, Море Облаков… Какие океаны и моря, если нет атмосферы? Нелепые названия итальянца Риччоли… Кратеры Платон, Аристотель, Архимед, Аристарх, Эратосфен, Гиппарх, Птолемей… С тем и уснула…

Следующий день снова изобиловал снедью и выпивкой, но мне уже более пить, да и есть, пожалуй, — не хотелось. Желудок взбунтовался: порядочно он у меня "усох" за годы обучения в техникуме, — отвыкла я от подобных излишеств… Почти весь день перечитывала страшноватую, но интересную повесть Александра Беляева, "Голова профессора Доуэля"… Вот фантазия у человека… Но грустно читать его…

Хорошо нам было в "казачьей семье", душе радостно. В воскресенье вечером так песни "спевали", что чуть связки не сорвала. Что пели? "Веселитеся, донцы, храбрые казаки!", "За горами, за долами", "Как в одной было хижине", "Ух ты, батюшка православный, Тихий Дон Иванович", "Глазки голубые", "Поехал казак на чужбину далёкую", "Полюшко-поле", "Славим Платова-героя" и другие разные. Многие песни тут впервые услышала. Нина Михайловна хотела было еще какую-то песню запеть, завела: "Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон", но Геннадий Кузьмич тут на неё как "прицыкнул", — мигом она смолкла. Не разрешил…

Почему? Мама мне шепотом пояснила: "это песня Белого движения, нельзя…" Не понимаю: что опасного может быть в песне? Поём же мы романсы городские прошлого столетия, но их авторами являются вообще "гнилые аристократы"…

В понедельник, до света, еще звезды смотрели на землю, — распрощались нежно с гостеприимными хозяевами, подались в Ростов. Поезд быстро домчал странников… Семён Васильевич велел таксисту везти нас на проспект Нагибина, в гостиницу "Турист", потом сказал таксисту его подождать. Быстро нам номер заказал, — сказали, что мест у них много, "не сезон"… У отчима на одиннадцать было назначено заседание врачебно-консультационной комиссии.

Поэтому он тут же и умчался на это своё "заседание" или рассмотрение. Сказал, что раньше четырех не вернется, а мы пока можем посмотреть достопримечательности или в ЦУМ сходить, вдруг там дефицит дают…

Мы с мамой отдохнули немножко после тряски в поезде и пошли гулять по Ростову-"батюшке". Мама мне про город рассказывала, а я удивлялась: будто и неплохо знаю историю Ростова-на-Дону, но все на свете знать невозможно…

Оказывается, на территории города есть следы древних поселений, которым несколько тысяч лет. Чрез эти земли проходили Азовские походы Петра Великого в конце семнадцатого века. Официальной датой основания города считается 1749 год, когда императрица Елизавета Петровна основала здесь Темерницкую таможню. В 1761 местной крепостце было присвоено имя святого Дмитрия Ростовского. А в 1779 году крымские армяне к востоку от Ростовской крепости основали свое поселение Нор-Нахичеван, в 1797 году этот Нор-Нахичеван и крепость Ростовская с её гарнизоном вошли в состав Ростовского уезда Новороссийской губернии. Вот эта часть истории Ростова была мне неизвестна: что же получается, что Ростов основали не столько русские, сколько армяне? Интересно, однако… А дальнейшую историю города и сама хорошо знаю: что в Гражданскую войну он был одним из центров Белого движения, что здесь есть завод "Ростсельмаш", что отсюда родом Вера Марецкая, что Ростов входит в десятку городов России, наиболее пострадавших в ходе Великой Отечественной…

Забежали в ЦУМ: мне достались черные высокие сапожки, со средним каблучком, с тонким мехом внутри сапожек, подходящие для носки как в не слишком студеную зиму, так и весной; мама приобрела ботинки на меху…

Оказалось: уже много времени, поехали назад в нашу гостиницу. Дядя Семён уже нас ждал, довольный донельзя: всё у него "выгорело", оставалось только ждать документов по инвалидности, его бумаги куда-то должны были на проверку отправить, но он, похоже, той проверки нисколечко не боялся…

Сказал, что купил билеты в драматический театр им. М.Горького, на семь вечера. Поэтому сейчас мы немедля спускаемся вниз перекусить, а потом еще в театральном буфете что-нибудь "перехватим"… Здесь же в гостинице, внизу имелся банкетный зал, — нечто среднее между хорошим кафе и рестораном. Съели по котлете по-мински, — почти то же самое, что котлеты по-киевски, только внутри котлеток еще грибочки добавлены, — и зразов картофельных заказали, официантка порекомендовала. Выпили кофе по-венски, — со сливками и с сахаром, — вкусно!

Мама с отчимом еще остались в ресторанчике, а мне захотелось наверх подняться, чтобы получше выглядеть перед спектаклем, — взяла ключи, пошла в номер. Пришла, хотела пальто своё отряхнуть от белых пятен, — оно прислонено было к побеленной стене, и свалила, пока свою одежду снимала с маленького крючка, и отчимово укороченное пальтишко. Оно со стуком шлепнулось на паркет, и что-то, завернутое в бумагу, вывалилось с тихим звуком из внутреннего кармана пальто. До чего же я неуклюжая: вечно всё сваливаю и валяю! Вот и не собиралась ни по каким карманам лазать, но всё равно придётся сверточек на место прятать, то есть в карман лезть. Снова почувствовала себя нечестной шпионкой…

Нагнулась, чтобы аккуратно сунуть свёрток на место, — смотрю, газета немного развернулась, и торчит хвостик зелёненькой бумажки, по цвету — точь-в-точь, как видела тогда из-под торчащей части набойки туфли отчима. Дай думаю, гляну: что такое? Интересно стало. Притворила я дверь на внутреннюю щеколду, чтобы родители ненароком не поймали меня за неблаговидным занятием. Развернула. Ахнула: деньги лежали в сверточке газетном, да какие деньги! Посчитала трясущимися руками, — тысяча долларов, все пятидесятидолларовыми купюрами. Похоже, отчим уже успел где-то эти деньги раздобыть здесь, — выменял на рубли, должно быть. Но как это возможно, если, при выезде за границу, разрешают брать с собой рублей на обмен в эквиваленте к тридцати долларам? Слышала, еще когда в техникуме училась: у старосты группы отец был партработник, ездил за рубеж нередко, а Машка всех потом оповещала и хвасталась обновами. Её отец тоже, очевидно, ухитрялся с собой либо деньги провозить, либо водку и икру, и "там" их обменивал. Но тысяча долларов — это не тридцать, это в тридцать раз более дозволенной суммы… Аккуратно завернула сверточек и сунула на место во внутренний карман пальто Семёна Васильевича. Так и есть: внутренняя пуговица расстёгнута, поэтому деньги и вывалились. До чего же он неосмотрителен… А если бы деньги где-нибудь еще вывалились? Такое легкомыслие… Но не мне же застегивать пуговки его внутренних карманов!..

Тут родители пришли: в театр заторопились.

Ростовский драматический театр им. Горького — уникален: большой зал на 2200 мест, форма театра — трактор. Представьте такое чудо!.. Смотрели "Оптимистическую трагедию". Признаться, мне классика больше нравится…

В полночь сели на поезд, идущий на Сальск. Задремать в поездке нисколько не удалось. Мысли роились… Все-таки зачем моему милому и любящему отчиму Семёну Васильевичу нужны доллары? Куда их девать? И опасно их иметь… А я их видела, держала в руках, пересчитывала, теперь и я — как бы соучастница… Час от часу не легче… Поскорее бы с бабушкой увидеться, душу излить.