Мой отчим - советский пенсионер

Глава 3

Как-то утром прихожу на работу, а "девчата" чему-то радуются, смеются так, что остановиться не в силах. Меня увидели, — перестали смеяться. Подозрение взяло: не надо мной ли они смеются? Вон как быстро замолчали! Или мнительная я?… Все мне кажется, что у меня всё не так: и одежда помята, и шов на чулке сполз в сторону, или прическа накренилась как та башня Пизанская… Одно слово: мнительная!

Валька, освободилась от посетителя, ко мне подбежала, зашептала горячо:

— Ты, Зой, анекдоты любишь? Полька рассказывала, — к ней родня из Москвы припожаловала погостить пару дней (это ж додуматься: из Москвы ехать в Сальск гостить?! И ехала бы себе на море, а то у них, москвичей, денег нет будто!.. Ой, отвлеклась я…), подарков привезла (не знаю каких, будет теперь Полька перепродавать, поди!), и кучу свеженьких анекдотов. Знаешь, как теперь формула коммунизма расшифровывается? Ты старое-то определение коммунизма помнишь?

— Это ты, Валь, — член партии, а я — что? Комсомолка! Моё дело — взносы платить, да в курсе политинформации быть, я пока в партию не собираюсь. Не помню…

— Да ты и так поймешь! Ну, слушай: коммунизм — это советская власть плюс кукурузизация всего Советского Союза! Правда, здорово! Ты была когда "на кукурузе"? Упахалась, небось…

Смотрела я на беленькую веселушку Вальку как барашек на железные врата: тупо и неосмысленно. Она сызнова рассмеялась:

— Зой, ты так смотришь, словно сама из анекдота… Ну хоть улыбнись, что ли!

— А мне не смешно… Ничего я не поняла…

— Маленькая ты еще, Зойка, не видишь смешных моментов в жизни! Не смеёшься…

— Да за такие анекдоты вас, глупых, могут так далеко упечь! Сама знаю…

Вспомнился мне бабушкин пятый муж, Степан Евгеньевич, его аккурат за анекдоты и посадили в далеком пятьдесят втором. Назад он не вернулся. Сталин тогда вскоре умер, амнистия вышла "таким" осуждённым, но дед Степан не дожил. Инфаркт был.

Тоже мне, нашли чем шутить, анекдотчицы почтовые!

— А ты, оказывается, серьёзная, Зойка, но с чувством юмора у тебя туговато… Красотулю мы из тебя сделали, теперь будем учить смеяться… — И Валька мне еще с десяток анекдотов рассказала, мотивировав тем, что мать с отчимом наверняка посмеются: они-то понимают, что жизнь в стране изменилась…

Вечером я пошла в гости к "родителям": купила фирменного печенья в кулинарии неподалеку от нашей почты, — сдобное, свежевыпеченное, крохотными кругляшами из белого и коричневого, — с добавлением какао, — теста, — оно так и таяло во рту. Я даже по пути сама съела несколько штук: не могла удержаться. Дядя Семён — охоч до всяких вкусностей, быстро "оприходует" моё подношение, но я сама сладкое люблю, угроза сесть на диету мне, похоже, до пенсии не светит: мне бы поправиться немного… Может, Грант сочтёт мою рыжину похожей на армянскую…

В киоске еще сладкой ваты прикупила за рубль, — дорого, конечно, как мороженое стоит, но вкусно — обалденно!.. Слопала на скамейке в парке, и к маме…

За ужином — дядя Семён готовил, он теперь всю готовку в доме на себя взял, раз мама до пяти работает, а он — "ленивый пенсионер", — рассказывала Валькины анекдоты, поедая жареную мойву и свеженькое пюре на сливочном масле и молоке:

— Этот анекдот придумало какое-то "армянское радио"…

Тут мама с дядей Семёном так и покатились со смеху, причитая: "какое-то!.. " Что смешного нашли в моих словах, — не знаю… Продолжала:

— Армянское радио спросило: почему в СССР нет мяса в магазинах? А ему ответили: потому что все курдючные бараны в науку полезли, коровы и гусыни замуж за генералов пошли, быки спортом занялись, овцы уехали целину осваивать, поросята стали партработниками, а прочая живность тоже вся "в люди" вылезла, даже кур в стране не осталось: все от смеха подохли.

Родители от смеху за животики взялись, а я на них смотрела с непониманием. Дядя Семён сказал, отсмеявшись:

— Хорошая ты девчонка, Зоя, но смеяться не умеешь! Придётся мне за твоё воспитание взяться. Понимаешь: анекдот в нашей стране — великое и дальнобойное оружие, средство воспитания народа а теперь еще за него, за анекдот-то, и не сажают. Только кукурузу сажают на Севере.

И они опять стали чему-то смеяться. После битый час мне пытались объяснить, в чём суть этих самых анекдотов. Дядя Семён даже употребил такой термин, как "малый жанр советского народного фольклора", и так складно ввернул, что я просто восхитилась его ученостью. Вот тебе и забойщик простой! Впрочем, он и сам не раз признавался, что в шахте работал не по призванию шахтерскому: хотел, мол, раньше на пенсию выйти, да деньги большие зарабатывать. Ведь шахтер в нашей стране куда больше инженера получает… Почему-то у меня создалось мнение, что дядя Семён — не простой шахтер, явно у него и высшее образование есть, просто вот такой он скромный советский человек, не любит бравировать учёностью, не хвастун. А еще вспомнились мне виденные на письменном столе его карандашные наброски: на них он маму рисовал, да так правдоподобно, как на фотографии…

В общем, на примере простейших анекдотов из бытовой жизни они мне объяснили суть этих самых анекдотов, даже я рассмеялась. Но чувство юмора еще не вполне оформилось, явно… Не так легко его выработать, но, однако, оно мне необходимо чтобы стать интересной для молодых людей. И для Гранта…

Тем временем, жизнь текла своим чередом. 4 октября случилось грандиозное событие, потрясшее всех советских людей, весь мир, а меня — так в особенности, — начал сбывался великий план моего любимого Ивана Ефремова: в космос, на околоземную орбиту, запустили "Спутник — 1" — первый искусственный спутник Земли. Началась космическая эра. Люди ликовали, говорили, что мы в этом "обогнали Америку". Мама к космосу относилась равнодушно, её эта тема интересовала меньше хороших духов или последних разработок в области кремов для лица, — хотела она подольше оставаться молодой!.. Дядя Семён махнул рукой, объяснил, что его освоение космоса ничуть не радует, и не так это замечательно, как кажется "простому народу". А дальше еще хуже будет. Он мне говорил:

— Ты представь, Зоя, летает над тобой, именно над тобой, спутник высоко в небе. Всё-то ему с неба в особые приборы видно: как ты утром одеваешься, идёшь на работу, даже что ты там, на работе той, делаешь… Как ты вечером целуешься… Ты не красней, это я так, для примера. Пойми: мы потеряем со временем возможность чувствовать себя уверенно даже в одиночестве. Повсюду будут неусыпные глаза и уши, возможно, даже иностранные. Приятен тебе будет незаметный тот надзор? А ведь тут может и прямая угроза таиться для всех…

Слушала я дядю Семёна, дивилась его уму-разуму: он для меня открывался всё с новой стороны. Похоже, он ничуть не глупей моего астронома-"Маскадона"…

Какой всё-таки странный мой отчим… Но маму он, кажется, любит по-настоящему…

Однако, постоянные отлучки отчима из дому продолжались. И объяснения он всегда излагал складно, но мы с мамой ему не верили. Что-то дядя Семён скрывал от нас! Но, т. к. на одежде его не было следов помады, запах чужих дамских духов не окутывал шлейфом салон его "Волги", — мама говорила, что это — обязательные приметы супружеских измен: мужья не изменяют с женщинами, которые не душатся и не красятся, это точно известно! — мы отбросили мысль о "походах налево" как не выдержавшую нашей дамской критики. Но подозрения оставались: может, у него — больная мать где-нибудь в интернате и он скрывает от нас её существование? Или, например, иной какой родственник болен? Или член семьи — заключенный, и дядя Семён ездит его навещать? Но эти не объяснения не подходили: дядя Семён отлучался из дома именно регулярно. В определённые дни. Нужно что-то еще придумать в качестве объяснения. А еще лучше: просто проследить, куда именно ездит дядя Семён. Но как это сделать, если он ездит на машине, как правило, а если использует поезд или автобус, то всегда собирается в поездку втайне от мамы, и она никогда не знает, когда он исчезнет неожиданно в очередной раз. Мама даже пыталась брать отгулы, и быть дома в предполагаемые дни отлучек мужа, но он, как нарочно, в те ее свободные дни никуда не ехал, а уезжал на следующий день или позже. Очевидно, один-два дня для него не много значили…

Был единственный выход: проследить за поездками дяди Семёна на другой легковой автомашине. Но в нашей семье машина была только у отчима! Правда, у дядь Вовы, бабушкиного "пока гражданского мужа" — не торопилась бабуля расписываться, — есть мотоцикл, но не погонишься же за "Волгой" на мотоцикле с коляской, причем знакомом отчиму… Что же делать?

И тут мне пришла идея: довериться Гранту! Он недавно "побитую" порядком "Победу" (ГАЗ М-20) где-то удачно приобрёл, только мне было жутко интересно, где Грант деньги взял? Отец, Ара Хачикович, дал, наверняка, но Грант клялся и божился, что сам, "кровно" заработал, но как, где и когда? Раз Грант, как мне прекрасно известно, нигде не работал (отец ему явно "рисовал" стаж, необходимый для учёбы на заочном отделении, но денег такая фикции Гранту явно не доставляла), как он мог отложить средства на покупку машины? Еще один нераскрытый секрет… Грант, правда, уверял, что заработал всю сумму в Армении нынешним летом, с конца апреля по август… Но чем он там занимался, не говорил: краснел, взгляд в сторону отводил, — скрытничал! Но не вор же он, не похож… Отношения наши с Грантом развивались странно: ко мне он "не приставал", но симпатизировал. Словом, мы с ним были дружны как брат с сестрой. Не раз он повторял, что я неуловимо напоминаю его любимую старшую сестру, жившую с мужем в Армении. И родители Гранта прекрасно ко мне относились: он меня водил пару раз к "своим" в новый дом, — оказывается, когда дядя Семён покупал их "старый дом", новый дом был уже в стадии завершения, что ничуть не удивительно при отце-прорабе…

Решено: доверюсь Гранту!.. Но, стоило мне принять такое решение, как на следующий же октябрьский день дядя Семён исчез в очередной раз, так я и не успела ничего Гранту рассказать. А я в день исчезновения отчима, как нарочно, расхворалась, сотрудницы меня прямо днём отправили в поликлинику, пришлось взять больничный лист: голос пропал почти напрочь и трясло меня как кленовый листок. Оказалось: температура высокая и какая-то "лакунарная ангина", врач сказал, что нужно лечиться, т. к. это — "гадость порядочная", может дать осложнения сильные, и даже "привести к летальному исходу, если не лечиться". Пугал, конечно.

От больничного я не стала отказываться, зашла на работу уведомить, что меня не будет минимум пять дней, что я — "заразная", и меня тут же с почетом выпроводили на временный заслуженный отдых…

Выйдя с почты, я пошла в бывший дом семьи Гранта, к маме, — она была на работе, но я полагала, что отчим дома и откроет. Он сроду с своей "железной любимицей" возился во дворе… Хотела я взять, не заходя, разных лекарственных травок, которых мать всегда имела в домашней аптечке немереное количество, и чабреца, и багульника, и корня солодки, и мать-и-мачехи, и мяты перечной, и сушеных листьев чёрной смородины и малины, и еще всякой прочей целебной сушенины. Пришла, а отчим мне дверь не открыл, дома нет. Но ключ запасной мне мать сразу при покупке дома дала, на всякий случай, вот я тем ключом и воспользовалась. Вошла, увидела на кухонном столе записку от дяди Семена для мамы. Записка гласила: "Любимая Грушенька! Не сердись. Срочно нужно отлучиться по делам. Не бери в голову лишнего. Целую тебя и обнимаю крепко-накрепко. Твой любящий Семён". И все. Даже приблизительный срок возвращения не упомянут: наверно, дядь Семён и сам его не знал… Нет, определенно он что-то скрывает от нас. Но что?

На кухне я наложила в бумажные пакетики несколько разных видов трав и собиралась уже потихоньку, незамеченной, уйти, не дожидаясь возвращения мамы с работы, раз уже я такая опасная переносчица инфекции, зачем мамочку заражать, но тут меня осенила навязчивая почти идея… Наверное, это температура придала смелости… Знаю: нехорошо по чужим вещам рыскать, но решила попробовать. Некрасиво, но это — ради мамы!

У дяди Семёна семейного альбома здесь не было. А где был, неизвестно… Но возле шкафа хранились два его чемодана с вещами, — часть вещей давно перекочевала в модный светлый шифоньер двустворчатый, местного нашего производства, но часть, редко используемая, хранилась в тех чемоданах. Все эти вещи я быстро просмотрела, но ничего необычного или интересного не обнаружила: рубашки, носки, прочие предметы личного пользования, и ничего больше. Еще какие-то чистые открытки японские, очень старые, военных лет, — он их коллекционировал, не раз слышала рассказы дяди Семёна о японской культуре, — он ведь участвовал в т. н. "японской войне", в которую Россия непонятно зачем вступила, вот и привёз оттуда всякие отрезы тканей, альбомы для фото и открыток, и картинки с японскими феями… Дядя Семён говорил: "это — гейши Японии". Не пояснял, что за "гейши"…

В общем, на эти его чемоданы я рукой махнула. Залезла еще в дерматиновую папку для документов, там мама всякие бумажки хранила, но и там ничего интересного не оказалось: абсолютно ничего, что могло бы пролить свет на загадочные отлучки отчима. От отчаяния я решилась еще на один нехороший жест: полезла по карманам пиджаков и рубашек дяди Семёна, чистеньких и отутюженных этим "аккуратистом" до скрипа зубовного. В чистых одежках, конечно, ничего не нашлось. Тогда я залезла в ящик для белья и грязной одежды, стоявший в шикарной, просторной ванной комнате, которой я не перестаю восхищаться. И что вы думаете: в потайном кармане светло-серого пиджака обнаружился паспорт в красной кожаной обложке!

Как же это дядя Семён уехал на машине, не взяв паспорт, а только одни водительские права? Либо он поехал куда-то близко, либо просто забыл паспорт, а значит, он может скоро вернуться…

С жадностью принялась я изучать найденный документ: Семён Васильевич Савчук, русский (странно, фамилия будто украинская, но отчим всегда утверждал, что его род — из запорожских да донских казаков, а среди казаков столько кровей намешано, — никто не разберёт!), 19 апреля 1897 года рождения (ага, значит, он все-таки старше моей мамочки!), место рождения — село Воронцово-Николаевское (дядя Семён не говорил, что он тут и родился, вот скрытный-то!), предыдущее место жительство — зерносовхоз "Гигант" Сальского района Ростовской области. Вот так-так: не говорил дядя Семён, что в Гиганте жил. Знаю я эту бо-ольшую деревню прекрасно… Вот почему он тогда и на вокзале с мамой разговорился: наверно, родной диалект неповторимый услыхал, сердце потянулось… Вот он артист…

И в этот момент в соседнем доме залаяли, "забрехали" собаки. Кто-то подошел к дому "родителей". Наверно, дядя Семен вернулся захватить свой паспорт… Я сунула назад в карман пиджака обнаруженный паспорт, пихнула пиджак на прежнее место в сундуке для белья и заметалась в поисках спасения, — решила спрятаться, чтобы меня дядя Семён не увидел, совесть шпика во мне взыграла. Молнией я поднырнула в спальне под двуспальную супружескую кровать мамы и дяди Семена: кровать была прикрыта сверху плюшевым аляписто-красивым покрывалом "с оленями", край покрывала свешивался до пола. Залезла и замерла. Вскоре послышались легкие шаги, это, оказывается, мама вернулась, а я, как глупая, под кроватью сижу… Глупая и есть: нафантазировала невесть что… Но как же мне отсюда выбраться, чтобы мама не решила, что я с ума сошла окончательно?

Мама тихо, под нос, напевала частушки. Я видела, как передвигаются её ноги: вот она зашла в спальню, замерла, явно снимая одежду, потом с разбега, как девчонка, прыгнула на кровать с металлическими пружинами, которые жалобно заскрипели и слегка меня придавили, — я едва не взвизгнула. Но через пару минут мама встала, пошла в ванну, послышался отдалённый плеск журчащей из крана воды. Я быстро вылезла из-под кровати, оправила безнадежно примятую одежду и пошла на кухню собирать свои газетные пакетики с травками. Все равно у меня не было шанса проскользнуть мимо ванны незамеченной, — она ближе к коридору и входной двери.

Удивительно, но мама не заметила моих туфель: я поставила их на этажерку для обуви в коридоре и прикрыла занавеской, словно нарочно…

Через пару минут мама зашла на кухню босая и в одном махровом халатике до колен, — выглядела она прекрасно, как молодая женщина… Увидев меня, она вся передернулась в изумлении, словно я ей привидением кентервильским показалась:

— Зоя! А ты что здесь делаешь? Когда я входила, тебя не было… Откуда ты взялась? И почему ты не на работе, у тебя же еще рабочий день не закончился?

Я старательно прохрипела ей в ответ, еще более утрируя своя хрипоту необычную:

— У меня ангина. Больничный. Прямо с работы к врачу отправили: не захотели с больной на работе вместе сидеть… Вот, пришла взять лекарственных трав… Мама, это очень заразно, ты ко мне близко не подходи даже, не то заразишься… Все гланды попухли и покрылись ужасным зеленым налетом…

Похоже, меня просто "несло" в описании ужасов своей болезни, но мать только улыбнулась мне в ответ, рукой махнула, что, мол, глупости! И оставила у себя лечиться, велела к бабушке не ходить, — та старая уже, ей еще опаснее. И я осталась у мамы. Тем более, что она только сейчас увидела записку дяди Семёна на кухне, — я сделала вид, что совсем больна, ничего вокруг себя не вижу и не соображаю, и никаких записок в глаза не видывала… Мама явно расстроилась этой записке, но виду не подала: хорошо, что меня нелегкая принесла, иначе бы она точно расплакалась как маленькая… Слишком мама ранима и впечатлительна…

Начала меня мама лечить: впихнула аспирин, заставила горло полоскать содой и фурацилином, воды нагрела в ведре, насыпала туда горчицы, велела ноги парить… Потом велела, хочу-не хочу, но садиться с нею ужинать. Правда, не стала понимающе мучить больное горло твёрдой пищей: подогрела куриный бульон, набросала туда белого хлеба и заставила все съесть до капельки. Словом, никакого покоя заботой не давала, а так хотелось прилечь и просто расслабиться… Постелила она мне в пристройке на втором этаже: на мансарде с очаровательным балкончиком… Там стоял чудесный маленький "гостевой" диван, и так мне там понравилось… Хорошо, что дядя Семён сегодня уехал, — спокойно и тихо, как в добрые старые времена. Хорошая все-таки у меня мама… Хорошо, что она — есть…

На следующий день я поздно проснулась, когда мама уже на работу ушла: все-таки ангина сказывалась. Состояние было не из самых восхитительных: горло саднило, першило, чесалось и хрипело, глотать было труднее вчерашнего, сил никаких не было. Пришлось принять таблетки и снова улечься. Есть не хотелось совершенно. Когда мама вернулась вечером, она меня выругала нехорошо, снова принялась за моё лечение. Похоже, мне в её присутствии лучше становилось сразу.

Только спать я легла почти здоровенькой и более бодрой, только почти безголосой по-прежнему. Ночью неожиданно проснулась, — от чая с малиновым вареньем пот прошиб, — пришла мысль: нужно съездить в "Гигант". Я там была в детстве, бабушка в гости к знакомым возила, — не потеряюсь. Надо постараться выяснить, где, с кем жил и чем занимался дядя Семён, почему выписался и уехал… Плохо, что адрес конкретный не указан в паспорте, написано лишь "совхоз Гигант", придётся искать через случайных людей, шанс подобен тому письму "на деревню дедушке"…