Мой отчим - советский пенсионер

Глава 28

Дядя Семён не отказался. Только на меня посмотрел удивлённо, недоверчиво, словно не узнавая прежней скромной, застенчивой Зойки. Но спрашивать ничего не стал. Семён Васильевич отличался сдержанностью и деликатностью…

— Проводил Симонию Яковлевну домой. Она вам передавала наилучшие пожелания, — сказал отчим, а Эдуард при его словах скривился иронично:

— Да, тётя Сима такая…любит всем всего желать, на словах…Это она меня учиться пристроила, хотя я в школе в языках отнюдь не блистал: так натаскала перед экзаменами, — не бесплатно, разумеется…Любит она это дело…Деньги, то есть…Впрочем, и без денег в жизни — никуда… — И он несколько выжидательно уставился на дядю Семёна, а тот руками всплеснул, соглашаясь:

— Конечно же, Эдуард! Дело — прежде всего! Как я не подумал… Давайте мы с вами этот насущный материальный вопрос и обсудим, да? Первая половина — немедленно, вторая — при разводе. Только до развода хорошо бы немного обождать, чтобы ваш брак подозрительным не выглядел, не так ли? Сперва мы Зоеньку пропишем, потом пусть месячишка два пройдут, а после уже и на развод подадим, а вы выпишетесь. Что скажете?

— Я готов немедля Вам бумагу подписать, что предоставлю Зое развод по первому её требованию, — глухо сказал Эдуард. — Устраивает Вас? Меня не беспокоит факт моего…гм…"семейного положения"…Однако, сложившиеся обстоятельства таковы, что, возможно, одной половины обещанной Вами суммы окажется недостаточно для реализации моего намерения. В таком случае, ссудите ли вы меня, Семён Васильевич, недостающей суммой до получения развода? Впоследствии Вы можете вычесть заем из остающейся суммы…Наверняка, тётя Сима уже обширно ввела вас в курс нашей семейной истории? Верно?

— Да, — уклончиво ответил отчим, — ситуация удивительная… Тем, что Вы сейчас делаете, должен бы по праву и по обязанности заниматься Ваш отчим, но видите, Эдуард, как проявляются истинные характеры и помыслы людей в подобных ответственных ситуациях…Не все люди — герои по натуре…Но Вы не отчаивайтесь: не так всё страшно. Возможно, мне удастся вам немного помочь: в разных сферах народного хозяйства у меня немало знакомых; попробую навести справки, — как и через кого, — ЭТО можно будет передать…Тут, знаете ли, мало иметь должную сумму, важно еще иметь посредника для её передачи, чтобы самому впросак не попасть… И чтобы тот, кто пообещает помочь, оказался надежным человеком, — иные, знаете ли, деньги возьмут, и обманут…

— Конечно! — с энтузиазмом воскликнул Эдуард. — Буду безмерно благодарен!

Снова — тайны… И здесь — тайны… но не буду вмешиваться с моим неуёмным, неуместным любопытством, в мужской разговор. И я скромно, как кисейная барышня-смольнянка, отошла в дальний угол комнаты, предварительно захватив с собой из коробки куйбышевских, самых лучших в стране, несколько конфеток-"ассорти", чтобы веселее скучать было. В уголке притулились пыльные клавикорды, — и что только не встретишь среди имущества этих интеллигентных московских семейств, каких только раритетов! Поистине, нравится мне эта необычная квартира не меньше, чем её хозяин! Никогда не играла на подобном инструменте, только по фильмам знала, как он выглядит, да по описанию бабушки: она-то умеет играть на всём, что звук издаёт, — как человек формации дореволюционной, гимназистка и бестужевка… Присела на крохотную круглую табуретку, попробовала нажать клавиши: "Маленькая птичка села на ладонь к девушке прекрасной, словно сон ночной, что увидел рыцарь в дальней стороне, — был он крестоносцем на чужой войне…" Открыла глаза: подле меня стоял Эдуард, смотрел совершенно по-другому, словно только увидел впервые.

— Что такое вы пели, Зоя? Вы сами-то текст понимаете? Вы же по-французски пели! Да так проникновенно, словно родом оттуда, из далекого средневековья…До чего же ваша дочь, Семён Васильевич, похожа на любимую модель Риберы, дочь художника, вы не находите?

Отчим меня оглядел, как версальскую статую, с интересом и недоумением:

— Действительно, абрис черт — похож, лишь глаза и волосы светлее…Вылитая Инеса… На Магдалину она пока мало походит… Экой внимательный Вы!

— Семён Васильевич! — с горячностью заговорил мой "муж", — Вы простите, что вначале я к вам относился подозрительно. Поймите: предложение тети Симы выглядело таким странным и скоропалительным! Очень оно прозвучало своевременно и неожиданно, но страшным мне казалось рискнуть: знаете ли, люди разные существуют на свете… Но, с другой стороны, Симона Яковлевна — уважаемая дама, известный педагог…Рад чрезвычайно знакомству нашему!

— Однако, — неожиданно резко и сухо прервал тираду Эдуарда отчим, — давайте, голубчик, вначале обсудим самое важное! Возможно, пройдём на кухню? Вижу, Зое не хочется являться свидетелем наших денежных расчётов. Итак?

И они ушли. Я осталась одна в пустой комнате, которую отныне могла считать…своей? Фактически, разумеется, квартира — не моя, так как приобретена на средства отчима, но он не мог купить её на своё имя…Или не захотел рисковать в очередной раз? Москва — не деревня, здесь учет граждан-пенсионеров, наверняка, налажен серьёзно… И в голову мне пришла шальная мысль: не таким ли путём отчим приобрел некоторые из своих жилплощадей? Впрочем, не стоит об этом думать: уверена, он по-настоящему любит маму!

Посмотрела на часы: всего час дня. С ума сойти можно: каких-то три часа назад мы уехали из нашего номера в "Москве", а сколько всего произошло! Вначале из меня сделали "сказочную красотку" (это, пожалуй, для людей серьёзных, — этап незначительный, но для такой голенастой пигалицы, как я, — поворотный!), затем выдали замуж за самого красивого юношу в мире, — фиктивно! И, наконец, я, как глупая дикарка, влюбилась в своего "псевдомужа", у которого на уме явно не шашни с девчонками из провинции, со мной же он просто поиграл в страсть, — отчего нет, если я ему сама на шею бросилась? Очевидная дурость! Его-то понять можно: почему бы и не воспользоваться доверчивой провинциалкой? Как Валька говорит: "жажудущую курортного романа и готовую на всё женщину только чурбак трухлявый мимо обойдёт, — по опыту знаю, девки!" Что-то соскучилась я по Поле и Вале…Вот ведь как бывает: работа — не нравится, а к людям душой тянешься…На расстоянии и бедную "замшу" жаль сделалось, даром, что она собиралась меня уволить ни за что, ни про что: муж — "непутёвец", сын — того хуже…Мне-то лишь раз пришлось пострадать от проказ её Максимки, а ей каково жить с таким сыночком?

Книг в квартире было мало, а имевшиеся — сплошь учебники по романо-германской филологии; типичная мужская холостяцкая квартирка: маленький платяной шкаф, удобная кровать, два кресла. Заинтересовал только холодильник: надо же было додуматься задекорировать крошечный "Саратов" деревом под маленькую резную тумбочку…Использовалось это чудо, скорее всего, под бар…

Тем временем, завершив "дела", мужчины вышли из кухни, вполне довольные друг другом. Чтобы сказать что-нибудь, ляпнула первое, что на ум пришло:

— Эдуард! Направляясь в Москву, Семён Васильевич мечтал так же прикупить здесь гаражик…Не знаете ли вы поблизости гаражный массив, кооператив, где бы продавались гаражи? Хорошо еще, чтобы капитальные, с электричеством и полным оформлением бумаг, то есть документов… — Что я смешного сказала, — не понимаю, а только мои мужчины разом прыснули оба, словно анекдот слыша.

— Да если Семёна Васильевича это интересует, — разумеется! Мы бы вам и свой гаражик уступить могли по сходной цене, здесь неподалёку, — всё равно свою машинешку старенькую я уже продал, он пустой простаивает…

— Это дело, опять-таки, стоит обсудить! — обрадовался отчим. — Вы просто бесценная находка, Эдуард! Всё-то у Вас есть, и всё вы продать готовы… Какую, однако, удачную идею Зоенька нам подбросила, ради поддержания разговора!

Эдуард вновь косо улыбнулся, словно скривился от кислого яблока:

— Это всё наши несчастные обстоятельства, Семён Васильевич! Одно радует, что Вы мне достались в качестве покупателя, — немало местных спекулянтов уже рвались за бесценок приобрести обходными путями и жильё, и гараж, — потому и тете Симе не сразу поверил… Как узнали иные от соседей о несчастном случае, произошедшем в доселе благополучной семье, так и предлагают копейки…

— Нет, я этого не понимаю, — возразил дядя Семён. — У человека — горе, так разве можно на чужой беде наживаться? Надеюсь, вы на меня не в претензии, что продаёте собственность? Зла не затаите? Очень хочется, чтобы Зое здесь счастье улыбнулось! — Эдуард лишь плечами пожал: кто, мол, такой, как я, может зла желать? И мужчины вернулись на кухню: обсудить возможную стоимость продажи гаража. Вернулись довольные: явно нашли общий язык.

— Завтра подъедешь сюда, Зоя, — сказал отчим. — Председатель ГСК будет работать с четырех до восьми часов дня, и бухгалтер — тоже. Быстренько все оформите, и назад, с документами. Деньги на такси дам, чтобы не вздумала на метро гонять…Возьмёшь с собой свидетельство о браке, — возможно, просто переоформите документы, без всякой купли-продажи. Сам бы с тобой поехал, да завтра нас с Груней фронтовой друг пригласил, к пяти вечера, там будут одни пожилые люди…Адресок-то я тебе дам, Зоя: если захочешь, туда подъедешь после, а нет, — так вернёшься в гостиницу…Всё, думаю, пора нам возвращаться: Грушенька заждалась, поди… Желаю Вам, Эдуард, скорейшего решения проблем! Вопрос с разводом обсудим позже: сперва — прописать девочку, и пусть время пройдёт, — думаю, к лету можно будет подумать о расторжении брака… О Ваших делах обещаю разузнать завтра, — может, и найдем доверенное лицо…

Тихо и сухо, не поднимая глаз, распрощалась я с Эдуардом, чувствуя, что щеки пылают…Он замер, словно не найдя, что сказать, — или это присутствие дяди Семёна лишило его присутствия духа? Или он не хочет выдавать другому человеку возникшую ко мне симпатию? Возможно, подобным двойственным образом Эдуард ведёт себя в отношении всех молодых женщин и девиц, на его пути оказавшихся? Серьёзен ли он? Наивная провинциалка выглядит легкой добычей для московского прожженного денди-ловеласа…

Пока отчим тщательно зашнуровывал высокие полусапоги, Эдуард тихо шепнул мне на ухо: "Позвони!", и больше ничего не сказал. Дверь захлопнулась.

Спускались по лестнице молча. Остановили машину, и понеслись через праздничную, сияющую огнями новогодних огней Москву. Молчали недолго.

— Что мы матери скажем, дядя Семён? — спросила я нерешительно. — Должна ли она знать о том, что я… вышла замуж? Как она среагирует при такой новости?

— Вот и сам я о том же думаю. Давай, золотце, подождём немного, наверное. Знаешь что: скажем, что ездили гараж смотреть! Часть правды откроем. — отчим поглядел с прищуром, искательно, словно стремясь в лице моем отыскать некие следы изменений. — Зоя! Это, конечно, не моё дело… Ты — девушка взрослая, совершеннолетняя…Но ты этого человека сегодня в первый раз в жизни видела, — он тебе так понравился, что ли?! Я просто глазам не поверил, как вошёл: видела бы ты себя в зеркало: лицо — красное, глаза — яркие, безумные, как у рыси лесной на охоте, — сама на себя не похожа! Прости, что вмешиваюсь по-стариковски… Москвичей порядочным девушкам из глубинки опасаться следует: все они — ловеласы! Ты, конечно, хорошенькая, умненькая, но молода, совсем никакого опыта не имеешь, обмана ни в чём не видишь…

— Да о чём вы речь ведёте, дядя Семён! — возмутилась наигранно, но стыдно было! — поверьте: мы с Эдуардом просто разговаривали… Беседовали…

— Я так и понял, что вы… разговаривали, Зоя… Я- волк старый, но не слепой же…

— И про какие обманы, Семён Васильевич, вы речь завели? В чём я должна обман видеть? Кто меня обманет? Нет у Эдуарда такой возможности, у него свои беды!

— Зойка, Зойка, дитя наивное! Вот возьмём последний случай: как это подлец Максим тебе золотко в сумочку подкинул: ты бы на него сроду не подумала, потому как сидит в твоём подсознании доверчивость неистребимая! Или взять двух твоих сальских ухажеров, — ты не сердись, что я так о них неодобрительно… Вот Грант со временем превратится в такого бл… "блондина", в общем, — прости Господи, что грубо выразился! Но эти кавказцы — они же все гуляют, у них мужчины — "существа полигамные", даром, что, вот, армянам одну жену дозволено иметь. Женам же их должно всё терпеть, ждать и покорствовать…Не гож тебе Грант в мужья, не даст он тебе крылья лебединые расправить над суетой будней, — согнет, сломает твой нрав, сделает такой же терпеливой, унылой клушей, как мать его. И, потом, отец его неодобрительно относится к русской девушке, уверен в этом! Думаю, с Грантом тебе будущего нет, во всяком случае, — сейчас, в Сальске: Ара непременно станет требовать реализации Грантом нелепых архаических традиций армянской нации, а тебе их обычаи покажутся унизительными… Армению я уважаю, как страну древней культуры, но жить с представителем этой нации — безумие для такой, как ты: талантливой, но скромной, лишенной всяческой агрессии в характере, — тобой станут понукать, тебя не поймут! Нет, Гранта нужно из головы напрочь выбросить, пусть он и мил, и образован, и нескучен, и пыль в глаза пускать умеет в ресторане… А вот взять Тараску твоего, — продолжил отчим, усмехаясь, — хитёр парень! Ты думаешь, в святой простоте, что он прост, аки ягнёнок? Так, Зоя? — Вспомнила я светящиеся глаза своего далёкого друга, его летящую в танце фигуру, веселый анекдоты, — сама жизнь, светлая и радостная, неунывающая, — это и есть Тараска! Спрашиваю:

— В чём же его хитрость? Простой, добрый парень, искренний во всём, милый…

— Добрый, — это верно! Всех сирых жалеет… Что-то зачастил он в последнее время в наш переулок! А с чего бы это, — не знаешь? И не подозреваешь ничего даже?

— Как это зачастил? Он ко мне нечасто заходит…если на Новый Год только…

— Зойка, дитя глупое! Разочароваться однажды тебе придётся в людях, или так и будешь жить наивной слепой принцессой? Обманывает тебя твой Тарас, обманывает, и цель его — примитивна, а потому осуществима вполне! Ты же, в доверчивости детской, лжи и обмана видеть не желаешь… или не можешь? Вот бабуля твоя, даром что живёт далековато, редко у нас бывает, — она бы мигом красавца Тараса на чистую воду вывела, потому как — зрячая! А ты во многом в мать пошла: живешь чувствами и долгом, а жить нужно — по уму!

Тут я даже рассердилась несколько, не сдержалась от замечания:

— Зачем тогда вы, дядя Семён, на маме моей женились, если она такая слепая и недалёкая? Вы это имели в виду? Или вы цель преследовали, — "по уму"?

— Хорошая она, Зойка! Искренняя…А если бы жила она не душой, а умом и логикой, — не женился бы я на ней, не люблю рассудочных женщин…Грунечка сразу ко мне душой потянулась, вся изнутри осветилась лампадкою светлою; веришь ли, и сам я с нею разом помолодел… Но ты, Зоя, другая: в тебе чувства и разум соседствуют гармонично: к языкам склонность имеешь, науки тебе шутя даются, — помню твою лекцию краткую о радиации… Ты — необычная, и должна в люди выбиваться, но не становиться "как все": нельзя талантливым людям прозябать в глуши, уверен! Я ведь вначале думал: ты — просто тихоня, ко всему равнодушная, ничем не интересуешься, живёшь одним днём. Оказалось, ошибался я, и хорошо, что первое впечатление оказалось ошибочным! Вон как лихо ты меня, старого прохиндея, прочислила, да так мило, тихо, со светлой улыбкой, еще и медку привозила, — и мы вдвоём рассмеялись безудержно при воспоминании о чудесном медке доброй старушки из Гиганта.

— Приехали ужа, господа хорошие! Пожалуйте в свою гостиницу! — рявкнул шофёр, про которого мы с отчимом совершенно позабыли, мило беседуя на заднем сиденье. — Платить будете, папа с дочкой?

Похоже, он эпизодически слышал отдельные фразы нашего разговора, и, наверняка, решил: мудрый отец наставляет молоденькую дочурку уму-разуму. Расплатившись, вылезли мы из такси, вошли в фойе навстречу ярко сияющей сосенке и мило улыбающейся даме-администратору. Отчим негромко заметил:

— Так вот, что хочу сказать: я даже рад твоему неожиданному новому увлечению, Зоя. Во всяком случае, это — возможность отвлечься от нашей сельской рутины и переосмыслить твои былые знакомства…Но помни: не вздумай этого Эдуарда в душу пускать: ты его не знаешь толком, как и я о нем мало что знаю, кроме сплетен Симоны Яковлевны… Какими целями он задался в жизни? Что он за человек? Но в одном уверен: покоя с таким мужчиной — не обрести женщине! Красавец — он всегда чужой! — Не удержалась я:

— Дядя Семён! А Вы как же? Вы же… красивый!

— Хорош зубоскалить над старым больным человеком, Зоя! Была, да сплыла вся та красота, вся вышла, вместе со здоровьем и молодостью!

Тут мы к двери номера подошли. Вставил отчим ключик в замок, шепчет:

— Смотри: матери — молчок! Сам скажу, что нужно будет сказать…

— Это о чём вы тут шепчетесь, негодники? — с шумом распахнула дверь мама. Дверь наружу открывалась: дяде Семёну чуть по лбу не досталось. Или досталось? — я тут, понимаешь, с ума схожу, а они бродят неизвестно где…с тобой же, Семён, нам разговор особый предстоит: ты куда это меня отправил? Что за свертки запечатанные, что за тайны? Я в своей семье секретов иметь не желаю! То твои отлучки бесконечные, то покупки непонятные… Ты себе представить можешь моё состояние: купила неизвестно что. Отдала свёрток с деньгами, — неизвестно сколько! А теперь вот сижу и вас жду, — неизвестно откуда! За кого меня в семье держат: за девочку на побегушках, которая лишь в конторе сидеть способна? — Никогда я маму такой разъярённой не видела, в праведном гневе и возмущении она показалась мне совсем иным человеком. Что же её так рассердило? Не выдержала, спросила мать:

— Что с тобой приключилось, мама? Ты сама на себя не похожа!

— Сидела я, сидела в одиночестве: вас нет, тайна душу гложет, терпения никакого не хватит! Не выдержала я… Ты прости меня, Сёмушка, за любопытство: нельзя мне секреты доверять! Открыла я эти два свёртка, обёртку разорвала. Внутри — две красных коробки, сафьяном крытые, старинные, — мне ли не понимать! Вот, Зоя, получается, что Семён Васильевич наш не знал, что мать моя замужем побывала шесть раз, а из тех замужеств не одни только слёзы вынесла, но и в камушках меня научила разбираться! Мне ли не отличить бриллианты чистейшей воды? Видывала я и прежде бриллианты, но только не такие крупные…а тут — старинные украшения, которым цены нет! Откуда они? Зачем? Что ты от нас скрываешь, Семён? Говори, я от дочери ничего не таю!

Я больше ничего не сказала. На дядю Семёна смотреть жалко было: наверняка, он не рассчитывал, что мать вскроет пакеты, не учёл фактор любопытства женского. Когда я узнала о махинациях отчима с пенсионным законодательством, молчала, как рыба на берегу… но то — я, дитя времён Хрущева… У меня взгляды шире, гибче, а совесть — легковеснее…плохая я, наверное…Тогда как мамочка моя — настоящий, честный советский человек!

Не стала я слушать препирательства родителей. Пусть отчим выкручивается: ему не впервой из сложных ситуаций выпутываться, авось разберутся. Ушла в свою спаленку, прыгнула на кровать и принялась мечтать. О чем? Да о том, как сладко целовал меня Эдуард! Мудрые речи отчима, похоже, стороной прошли…

Родители быстро договорились, не зря говорят: муж да жена — одна сатана…

Что, интересно, отчим маме наговорил в оправдание, как объяснил наличие бриллиантов в привезённых ею пакетах? Хитер гусь, как любит бабуля говорить о мудрых людях, подобных дяде Семёну…

Ближе к вечеру мама с отчимом собрались на концерт. Билеты через портье забронировали, как в "лучших домах Лондона". Я идти отказалась, сказала, голова болит! Мама было пыталась меня уговорить "бросить хандру", но дядя Семён пояснил ей, что у меня был тяжелый день… Похоже, он впрямь поверил, что мне нехорошо, после стольких переживаний?

Они ушли. И меня посетила мысль: дядя Семён так и не успел мне ничего рассказать о перипетиях судеб семьи Эдуарда. Что такого случилось в доме моего "мужа", что заставило юношу продавать свою квартиру и запятнать паспорт?

Оправдываясь перед собой, что действую исключительно под влиянием любопытства, и ничего более, я бросилась к телефону и набрала коммутатор.