Моя идеальная

Глава 17

Взлётная полоса пройдена. Мы летим

Весь день проходит на невъебенно-мощной волне эйфории. Квартира пропитывается нашей любовью и будто меняется, становится ярче, просторнее, уютнее. Никогда я не чувствовал себя здесь как дома.

Нет, это, конечно, моё жилище, но раньше оно не было домом. Без неё не было.

— Дом — это не место. Дом — это человек. — говорит Настя, когда делюсь с ней своими глупыми розовыми мыслями.

Я сам сказал, что теперь я для неё дом, но до конца не понимал, что именно значат эти слова. Теперь я знаю. Нельзя сделать из жилого пространства настоящий дом, если в нём нет того самого единственного человека, в котором заложен весь смысл этого понятия.

Я никогда не обрастал вещами просто потому, что мне это было не нужно. Никаких картин, безделушек, фотографий, лишней посуды и мебели, только самое необходимое. Но когда любимая распечатывает на обычном листе наше фото, которое сделала парой минут раньше, и вешает над кроватью, я начинаю просто маниакально фанатеть по этой фигне, и делаю ещё десяток фоток, залепляя ими всю стену. На них мы целуемся, обнимаемся, кривляемся, смеёмся и просто смотрим друг на друга такими глазами, что я тупо охреневаю от того, как мы столько времени могли не замечать очевидного. Мы, мать вашу, два года были влюблены друг в друга, но из-за грёбанных, ничем не обоснованных страхов тупо упустили это время. Даже на бумаге наши глаза горят той самой невыраженной любовью, которую мы так глубоко прятали и которой так отчаянно сопротивлялись.

— Люблю тебя, малыш. — бомблю при каждом столкновении.

— Люблю тебя, любимый. — смеётся моя девочка.

Сегодня даже хмурое небо, которое последнюю неделю безостановочно пыталось утопить нашу планету, сияет какой-то нереально яркой голубизной и слепящим солнцем. Белоснежные облака, выше которых меня любит моя девочка, медленно плывут по этому полотну, создавая на мокрой земле причудливые тени. До этого дня я никогда не обращал внимания на всё это, но сегодня будто впервые вижу, какой охуенный вокруг нас мир.

Наш мир.

Я с кайфом делаю то, что раньше ненавидел каждой клеткой своего организма — навожу порядки. Всё дело в том, что пока я надраиваю кафель в ванной, Настя приводит в порядок спальню.

Нашу спальню.

Это новый день. Это новый для меня мир. Это новая для нас жизнь. Это оголтелое счастье. Это сумасшедшая радость. Это самое пиздатое чувство на свете. Это взаимная любовь.

Я схожу с ума. Я слетаю с катушек. Я превращаюсь в соплю. Но я на седьмом небе и мне плевать, кто что подумает.

Вхожу в спальню и начинаю ржать, когда моя малышка, проклиная на чём свет стоит, пытается справиться с пододеяльником.

— Чего ржёшь, Северов? Лучше помоги! — рычит, бросая злобный взгляд через плечо.

Подвисаю на ней. Никогда даже представить не мог идеальную девочку в таком виде: короткие шорты, сползающая на одно плечо футболка, собранные в небрежный пучок и торчащие во все стороны волосы. Она сейчас такая домашняя, такая кайфовая, что просто нереально не зависнуть. Издаю ещё один глухой смешок и помогаю расправиться ей с этим орудием пыток.

— Почему не позвала? — спрашиваю, когда опускаем одеяло в синем шёлковом пододеяльнике на такую же простынь.

Должен признать, что кровать заправлена идеально. До последнего был уверен, что Настя приврала, когда сказала, что сама справляется с уборкой хотя бы в своей комнате. Видимо, я до сих пор хватаюсь за тот самый образ Ледяной принцессы, которая совсем ничего не умеет.

— Ты же вроде ванной занимаешься, думала, сама справлюсь. — бурчит, оглядывая постель и разглаживая все мелкие складочки, будто мы не завалимся на неё через несколько часов, а выставлять в музее собираемся.

Ещё пару часов назад, когда озвучил свои планы и попросил, чтобы занималась своей учёбой или хотя бы моими конспектами, зеленоглазая тупо отказалась, заявив, что пойдёт наводить порядки в ванной и займётся стиркой. С её раскуроченными руками я её и близко к химии подпускать не собирался, поэтому сошлись на том, что на ней спальня, коридор и зал, а на мне ванна, кухня и обед.

Хотя, если уж совсем без пиздежа, то я был уверен, что она психанёт уже минут через десять и сядет за эти грёбанные бумажки, но быстро понял, что она не только не собирается бросать это занятие, а втягивается в него с головой и даже с удовольствием. Вытирает пыль не только на горизонтальных поверхностях, но и везде, куда дотянуться может. Пылесосом туда залезла, куда я за почти шесть лет даже не заглядывал. Даже ковёр из комнаты вытащила и заставила меня вынести его на улицу, выпросить у соседки пылевыбивалку и выбить его, пока сама намывала полы.

Блядь, понимаю, что и мне становится в кайф эта бытовуха.

— Тём, ты закончил в ванной? — шелестит, стирая последние пылинки с прикроватной тумбочки.

— Почти. — хриплю, прижимаясь к ней со спины.

Целую в шею, и она опускает голову мне на плечо, заглядывая в глаза, больно вжимаясь этой чёртовой заколкой. Я просто обнимаю её, забив на рвущийся из штанов член. Сейчас хочу касаться и целовать ещё чаще, но причин держать лапы при себе больше чем достаточно, поэтому прикасаюсь к губам в мимолётном поцелуе и опускаю голову на плечо, вдыхая её аромат. Ничего не могу с собой поделать. Маньячина ведь.

— Люблю тебя, любимая.

— Люблю тебя, родной. — отзывается мгновенно и так сияет, что мне кажется, что я сейчас ослепну нахер. — Тёма, можешь быстренько пыль на шкафу протереть, а то я не дотягиваюсь?

— Да кто там на эту пыль смотреть будет, а Насть? — смеюсь, но всё равно подчиняюсь, когда злобно стреляет в меня глазами.

— А где у тебя… — поджимает губы, а потом растягивает в самой охренительной улыбке на свете. — Где у нас моющее для стёкол?

— В ванной в шкафу, на второй или третьей полке.

Она тоже учится жить заново. Несмотря на всё, что было между нами последние пару дней, и на все сказанные ранее слова, только сегодня всё изменилось по-настоящему. Только сейчас мы смогли простить и отпустить всё, что жрало изнутри нас обоих, хотя внешне никто из нас не выдавал внутреннего бедлама.

Настя возвращается и принимается за окно. Ещё один короткий поцелуй. Ещё одно лёгкое касание. Ещё одно "люблю" и мы оба сияем, как новогодняя ёлка. Сука, мне кажется, что мы весь район своим светом осветить можем. На выходе из комнаты периферийным зрением замечаю, как моя малышка открывает окно и залезает на комод. Оказываюсь возле неё со скоростью молнии, как грёбанный Флеш, и дёргаю на себя с такой силой, что оба заваливаемся на кровать.

— Ты чего, Артём? — пищит, перекатываясь с меня, и становится на колени сбоку от моих ног.

Меня коноёбит от страха так, что я закрываю глаза и просто гоняю воздух, чтобы сейчас не сорваться на ней за эту глупость. Никогда раньше не приходилось сдерживаться. Наорать, втащить, схватить за глотку, раскрошить ебальник — никаких проблем. Нет, девушек я, конечно, никогда не бил, кроме того случая с Волчинской, и то притянуто за уши, но сейчас растаскивает так, что готов своей идиотке шею свернуть.

— Девятый этаж, Настя! — рычу сквозь сжатые зубы, не поднимая век, и даже голоса не повышаю, но ощущаю, как вибрирует матрац, когда она вздрагивает от тяжелого тембра и жёстких нот в моём тоне.

— Я же осторожно, Тём. Я не собиралась в окно вылезать и так нормально доставала. Просто хотела всё идеально сделать. — щебечет, пока я мысленно пересчитываю ей позвонки.

— Нахуй мне твоё идеально, если ты, блядь, сорвёшься!? — рявкаю несдержанно и, подрываясь, хватаю её за локти.

Утыкаюсь лбом в её лоб и такой бешенной яростью обдаю, что Настя вся сжимается и опускает голову, закрывая глаза. Учитывая то, что волосы заколоты и за ними спрятаться не удаётся, вырывает из моей хватки руки и начинает заваливаться назад, забыв о том, что сидит на самом, сука, краю кровати. Мгновенно перехватываю поперёк тела и прижимаю к себе. По её телу летит мелкая дрожь, в то время как у меня все внутренности спазмами скручивает.

— Ты, блядь, даже на кровати удержаться не можешь, а в окно, сука, лезешь! Что ты, твою мать, блядь, вытворяешь? — разрезаю злобным рычанием ей прямо в ухо.

Она снова коротко вздрагивает и делает попытку вырваться.

— Отпусти меня, Артём! Пусти! — срывается на повышенные, когда понимает, что ей это не удаётся. — Да отпусти ты, блядь, уже!

Если в ход идут маты, то она либо злая, либо до чёртиков напуганная. А учитывая мой тон и взбешённое выражение лица и глаз, то скорее второе. Хотя и первый вариант окончательно не отбрасываю. Перебарываю в себе весь грёбанный страх, всю злость, всю ярость и мягко толкаюсь к её телу. Веду ладонями вниз по спине и выдыхаю на сиплых интонациях:

— Прости, маленькая. Я не хотел кричать, но, блядь, чуть инфаркт не заработал, когда увидел, как ты в это ебаное окно лезешь. Если тебе так надо, то я сам его помою. И все остальные окна тоже. Только не плачь. — добавляю шёпотом, когда чувствую горячую влагу на плече. — Я не хотел психовать, Насть, но я, блядь, так испугался, что чуть на месте не сдох. Я не могу потерять тебя. Не могу…

— Извини, Тём. — пищит в шею и обнимает, пропуская свои руки под моими. — Я не подумала, что ты можешь так испугаться. Я правда не собиралась вылазить за раму, помыла бы, куда дотянусь, а остальное тебя попросила бы сделать.

— Врёшь, Насть.

Она отрывает голову и смотрит в глаза. Устанавливаем контакт. Вижу насквозь.

— Не вру.

— Ты даже с одеялом помощи не попросила. — отбиваю злее, чем планировал.

Любимая тоже сжимает челюсти.

— Зато со шкафом попросила! — шипит и, пользуясь тем, что я ослабил хватку, спрыгивает с постели и вылетает из спальни, швыряя в меня тряпку, которую всё это время зажимала, и слова:

— Тогда сам и мой!

— М-да, блядь, — озвучиваю свои мысли злосчастному окну, — вот и первая бытовая ссора.

Поднимаюсь на ноги и прислушиваюсь к звукам, но ничего не улавливаю. Тихо передвигаюсь по комнатам, пока не замечаю свою разъярённую ведьму. Она с такой злостью полирует поверхность телевизора, что он скоро треснет под её напором. Делаю шаг к ней, но она его слышит, оборачивается и прибивает таким взбешённым взглядом, что я, сука, застываю на месте. Настя демонстративно достаёт из кармана наушники и, вставляя в уши, врубает музыку и отворачивается, продолжая терзать ни в чём неповинную плазму.

Заебись, блядь. Просто, мать вашу, аут.

Чувствую, как снова начинаю закипать и чтобы не накалять до бела, иду и мою это грёбанное окно. А потом ещё и на кухне.

Пиздец, сука. До чего эта проклятая ведьма меня довела?

Слышу шум пылесоса и топаю обратно в ванную, чтобы наконец с ней покончить. Настрой слетел к хуям, ещё когда Настю на комоде увидел, поэтому делаю всё на отъебись. Как ни стараюсь остыть, ни хрена не выходит. Уже не просто со злостью, а с неадекватным бешенством вытряхиваю и корзины такую гору белья, которую туда только ногами затрамбовать можно было. Начинаю разгребать её, как сверху падают носки и пара футболок. Поднимаю голову и собираюсь было высказать всё, что я о её грёбанной обиде думаю, как Настя садится напротив меня на пол и начинает сортировать вещи.

— Тём, а светлые джинсы к джинсам класть или к светлым вещам? — тарахтит как ни в чём не бывало.

Смотрю на её лицо и вижу долбанные мозговъебательные ямочки. И я, блядь, догоняю, что её отпустило, как и меня, стоило ей приземлиться рядом, но мы просто не знали, как сделать первый шаг. И моя девочка пошла мне навстречу раньше, чем я был готов расстаться со своей злостью на её глупый поступок и необоснованную обиду. Ладно, блядь, признаю, вполне себе обоснованную.

Зеркалю её улыбку и накрываю пальцы, сжимающие эти самые джинсы, которые стали ниточкой к нашему примирению.

— Извини меня, Насть, но я реально испугался, когда увидел тебя там. Не должен был ни орать, ни срываться. Это нервное.

— И ты извини, Артём. Я не подумала об этом. Я бы, наверное, тоже испугалась, если бы увидела, как ты вылезаешь в окно на девятом этаже.

— В чистое окно. — ухмыляюсь с такой гордостью, будто кубок мира по какому-нибудь виду спорта выиграл.

— Я видела. И… — выдыхает и опускает глаза. — Прости, Тём. Я повела себя как истеричка.

Зная мою девочку, это признание даётся ей ни черта не просто. Хватаю её за руки и тащу на кучу грязных вещей. Романтика так себе, конечно, поэтому поднимаюсь вместе с ней и сажаю на стиралку.

— Я тоже, малыш. — сплавляемся, когда обнимает в ответ, и долго целуемся. — Закончишь со стиркой? А то мне ещё на балконе стёкла мыть. — высекаю с улыбкой, а она вся бледнеет.

— Не надо, Тём, пожалуйста. — дрожит, хватая за футболку. — Ладно, небольшие окна, но лезть на балкон… Даже тебе роста не хватит для этого.

Хотел бы я ещё немного над ней поиздеваться за такие выкрутасы, но вместо этого соглашаюсь оставить в покое окна и заняться обедом, пока Настя заканчивает с сортировкой белья и ставит стирку.

Откуда-то из глубины квартиры доносится шум пылесоса, а потом на такую громкость врубается музыка, что даже его перекрывает. Из колонок льётся какая-то попсовая херотень, которая бесит до трясучки.

Настя появляется на кухне, и я упорно делаю вид, что попса меня даже не раздражает. Миронова пританцовывает и подпевает себе под нос. Изо всех сил стараюсь не смотреть на неё, но ничего не выходит. Зависаю на движениях её тела, на пухлых губах, выталкивающих слова песни, на сияющих глазах, на счастливой улыбке.

— Люблю тебя. — смеётся моя девочка, касаясь своими губами моих и, продолжая плясать, покидает комнату.

И что я делаю? Конечно же иду за ней.

Стопорюсь в дверях и продолжаю палить на неё. Малышка медленно покачивается из стороны в сторону и двигает головой в такт музыке.

— Долго ты ещё там стоять собираешься, Тёма? — смеясь, поворачивается ко мне и протягивает руку. — Потанцуй со мной.

И забив на неприготовленный обед, на гору ненаписанных конспектов, на сопливую попсятину, которая льётся из колонок, обнимаю любимую и кружу её по комнате, пока не остаётся сил. Она не перестаёт смеяться, а я постоянно тяну лыбу, как обдолбанный нарик. Хотя так и есть. Я пьян ей. Она мой алкоголь. Она мой наркотик. Она чистейший, ничем неразбавленный кайф.

Это наше сумасшествие, с которым мы не стараемся бороться. Смех не стихает, даже когда заваливаемся на диван и жадно гладим друг друга. И пусть мы не можем сейчас полноценно заниматься сексом, это не мешает нам срывать друг с друга одежду и ласкать обнажённую кожу руками, губами и языками.

Настя сползает с дивана и принимает в рот член. Едва удаётся отдышаться от сокрушительного оргазма, наваливаюсь на неё сверху и ныряю головой между ног. Теперь пространство заполняют её влажные стоны и рваное дыхание.

— Я так сильно люблю тебя, родная. — сиплю много позже, когда валяемся на полу, закутавшись в покрывало с дивана.

— А знаешь, Тём, мне всё ещё не верится, что мы вместе. Каждый раз засыпаю со страхом, что утром всё это окажется волшебным сном.

Я не говорю о том, что и сам до сих пор не могу поверить, что она здесь. Молчу о том, что разделяю её страхи. Я не произношу того, с чем нам наверняка предстоит столкнуться.

Понимаю же, что бы не говорили её недородители, они так просто не оставят нас в покое. Мой бой ещё не окончен, но я готов продолжать его до последней капли крови. До последнего вдоха. И как бы сложно не было, я выйду из него победителем, потому что мне есть за что бороться.

— Если это сон, малыш, то он будет длиться вечно. — выталкиваю хриплым голосом, сильнее вжимаясь в её тело и целуя в висок. — Потому что я буду в каждом твоём сне.

Пока заканчиваю с обедом из двух блюд, Настя расправляется с доброй частью конспектов. После еды подсаживаюсь к ней и забираю половину.

Полночь уже давно минула, но несмотря на расплывающиеся перед глазами буквы и вязкую усталость, в кровать мы не идём, продолжая упорно выписывать информацию. Тру переносицу и устало прикрываю зудящие от жжения глаза.

Блядь, ну какого хрена у Тохи такой корявый почерк? Курица лапой и то чётче пишет.

Перевожу взгляд на любимую и облизываю внезапно пересохшие губы. Она размашисто гоняет ручкой от края до края листа, подперев другой рукой щёку. Майка сползла, оголяя не только гладкую кожу плеча, но и край груди. Ноги скручены в позе лотоса, отчего шорты облегают между ними так плотно, что для фантазии места не остаётся.

Чёртов бессмертный и неуставаемый член тут же дёргается и упирается бугром в ткань боксеров, которые внезапно становятся на пару размеров меньше.

Малышка коротко качает головой и опускает ресницы. Между губ мелькает кончик языка, и я на хрен срываюсь. Хватаю за талию и паркую у себя на коленях. Физического сопротивления нет, но…

— Тём, давай дописывать уже, а то я скоро прямо тут отключусь. — бубнит девушка и предпринимает попытку занять соседний стул.

Ещё бы я её, блядь, отпустил. Я, конечно же, помню, что нельзя сейчас срываться, но башня летит к херам, забирая с собой все устои. Утыкаюсь носом в шею и жадно вбираю её запах и манящее тепло. Забиваю рецепторы, проскальзывая языком по горлу. Разгораюсь пожаром, ведя вверх от коленки и тормозя в пышущей жаром и влагой промежности. Знаю же, что и она хочет. Пробираюсь пальцами под кромку джинсовой ткани и ощущаю вязкую влагу.

— Хочешь? — бомблю хриплым шёпотом, облизывая ухо.

Моя девочка тихо стонет, когда толкаюсь пальцем внутрь, а членом в ягодицы.

— Чувствую себя какой-то нимфоманкой. — выталкивает сипящими интонациями и подаётся навстречу моим жадным пальцам, одновременно вжимаясь ягодицами в пах. — Но нам нельзя, любимый. Я очень хочу тебя, но ты сам говорил…

— Помню, маленькая.

Вынимаю руку из её трусов и облизываю пальцы, залитые её ароматными соками. Кажется, это я брал на себя обязанности тормозить все эти порывы, а не она. Но конкретно так к заводским настройкам слетел. Слепая похоть. Испепеляющая жажда. Дурманящий голод.

Раньше я думал, что внутри меня живёт какой-то зверь, но сейчас и сам веду себя как изголодавшееся животное.

— Будешь кофе? — шелестит Настя, сползая с моих коленей.

— Может хватит, малыш? Которая уже кружка за вечер? Шестая?

Натягиваю на морду хмурое выражение, хотя и сам понимаю, что без кофеина мне не обойтись. Вот только моей девочке нужен отдых и нормальный сон.

— Не хватит, Артём. Надо закончить с конспектами, чтобы ты втянулся в учёбу. А я уже отрубаюсь просто, и без кофе никак.

— Тогда ложись, Насть. Я сам закончу.

— Чёрта с два, Северов, ты будешь один это всё строчить! — возмущается она, упирая руки в бока. — И вообще, я спать без тебя не лягу!

— Что за хрень, Настя?! — рычу в ответку. — Устала, значит спи! Это моя работа. — развожу руками над тетрадями. — Мне её и делать.

— А знаешь что, Артём? — мечет глазами молнии.

Вот только её злость вызывает у меня совсем не те реакции, которые должна. В башку врываются мысли о жарком трахе с разъярённой ведьмой. Дико. Жёстко. Необузданно. Блядь, да о чём я вообще думаю? Почему все мои мысли только о перепихе? Сгребаю всю свою блядскую натуру в кулак и вышвыриваю далеко за горизонт.

— Что? — спрашиваю ровным тоном, который никак не вяжется с пожаром в голове и грудине и давлением в трусах.

— Хрен тебе! — обрубает зеленоглазая и отворачивается, разливая кофе по чашкам.

Молча ставит передо мной напиток и сама садится рядом, хватая ручку и продолжая писать.

Кладу руку ей на колено и слегка сжимаю. Она вскидывает голову и цепляет глазами.

— Спасибо. — всё, что говорю, но она и так понимает.

— Не за что, любимый. — растягивает манящие губы в этой самой мозговъебательной улыбке. — И, Тём… Считай, что не спать без тебя — это мой каприз.

— Тогда давай заканчивать, и я его исполню, моя капризуля. — отбиваю, улыбаясь, и целую свою девочку.

И, конечно же, с писаниной мы заканчиваем ближе к утру, тратя добрую половину ночи на поцелуи и ласки. На кровать падаем уже без сил и, не сопротивляясь, мгновенно проваливаемся в сон.