Моя идеальная

Глава 35

Шаг назад. Два вперёд

Я целую свою девочку. Долго. Жадно. Трепетно.

После девяти дней в Аду. После всех его кругов. После потерянной надежды. После отказа от веры. После смерти от любви. После бесконечного отчаяния. После нестерпимой боли. Я, наконец, целую её.

Пальцами нежно массирую затылок.

И сгораю. Сгораю под её дыханием. Сгораю от её тепла. Сгораю от собственных чувств.

Настя с такой силой цепляется мне в волосы, что становится больно, но это самая желанная боль на свете. Она всё так же плачет. И я, блядь, тоже не могу остановить это грёбанный поток кислоты, что выжигает глаза и веки.

Я понимаю, что свидетелями моей слабости стали Тоха и Егор, но просто не способен сейчас держать в себе. Так я отпускаю всё дерьмо, которое топило меня изнутри все эти сраные дни.

— Люблю тебя. — хриплю, легко сжимая ладонями лицо любимой, ни на секунду не забывая о синяках и порезах, которыми оно покрыто.

— Тёмочка… — шепчет Настя, поймав мой взгляд. — Тёмочка…

У меня в голове слишком много вопросов, ответы на которые мне необходимы, но сейчас я просто не способен сгенерировать ни один из них в слова, поэтому снова ловлю её губы.

Хочется просто прижать её к себе. Сжать до хруста костей. Вплавить её в своё тело. Влить в свою кровь. Вплести в цепочку ДНК. Слиться в одно целое, чтобы никогда больше не потерять. Но я ничего из этого не делаю, потому что понятия не имею, сколько на её теле ран и насколько они глубоки.

Отстраняюсь, отрываясь от любимых губ, но продолжаю гладить пальцами её тело. Заглядываю в глаза.

— Как ты себя чувствуешь, маленькая?

Касаюсь загипсованного запястья и синяка не щеке.

Егор сказал, что у неё было ножевое ранение ноги. Опускаю глаза к краю больничной сорочки. Провожу кончиками пальцев по бёдрам, пока не напарываюсь на ткань бинта.

Зубы до скрипа. Тяжёлый выдох.

Сколько мне ещё предстоит видеть её разбитые руки и чёрные пятна синяков на её теле?

— Болит, Насть? — вскидываю взгляд к её лицу.

Любимая опускает ресницы и шумно таскает кислород.

— Болит. — шепчет откровенно. Знаю же, насколько и ей тяжело признаваться в своих слабостях. — И не только нога, Тём. Всё тело болит. Душа болит. Сердце болит. — торможу дыхание, пропуская через себя не только её слова, но и боль. Беру в плен лицо, вынуждая смотреть в глаза. — Я боялась, что больше никогда тебя не увижу. Я так боялась, любимый…

Слёзы катятся по её щекам. По моим тоже. Снова, мать вашу.

Блядь, я понятия не имею, какие действия будут правильными в данный момент, поэтому коротко целую и утыкаюсь лоб в лоб.

— Главное, что ты жива, Насть, а со всем остальным мы справимся. Теперь всё будет хорошо. — дышу её выдохами. Живу её глазами. — Веришь, моя идеальная девочка?

— Конечно, верю, Артём. — шепчет, задевая мои губы своими, отчего по всему телу мурахи ползут.

Бля, как же я по ним скучал.

— А вот я глазам своим не верю. Думал, что достаточно мозгов вбил тебе в голову и вырастил мужика, а не соплю, которая ревёт, стоя на коленях.

Меня передёргивает. По всем нервным окончаниям ударом молнии прошибает от этого ледяного голоса и жёсткого тона. Опускаю веки, продолжая прижиматься к любимой, потому что мне сейчас необходим заряд, который может дать только она.

Малышка сжимает ладонь на моём плече, выражая тонкую и тихую, но такую необходимую поддержку.

Глубокий вдох до надрыва. Пальцы в кулаки до хруста. Челюсти в сцепку до скрипа.

Даже не смотрю в сторону ублюдка, сломавшего мне не только кости, но и жизнь. Только благодаря Тохе и его отцу я смог собрать себя по кускам. А благодаря Насте я смогу взглянуть в глаза своим демонам.

— Тёма… — шелестит любимая одними губами.

Вынуждаю себя встретиться с ней взглядами и уверенно выбиваю:

— Не бойся, малыш. Всё хорошо.

Провожу костяшками по её щеке и поднимаюсь. Медленно, но уверенно выпрямляю спину. Разворачиваю плечи. Вскидываю голову и торможу не только потоки воспоминаний, но и все эмоции.

Холод в голову. Броню на тело. Сталь на сердце. Лёд в голос. Ненависть в глаза, когда встречаю тяжёлый взгляд блекло-бирюзовых глаз.

Пробивает. Ознобом летит. Душу демоны на лоскуты раздирают.

Жму кулаки, пока на ладонях не проступает кровь.

— Я люблю тебя, Артём. — долетает тихое шуршание моей девочки.

— Спасибо за силу, малыш. — толкаю мысленно. Разрезаю замершую тишину скрежещущим тоном. — Я сам себя вырастил и поднял на ноги. Не твоими стараниями.

— Совсем зазнался, сынок.

Меня физически дрожью прошибает, но продолжая держать лицо, коротко выплёвываю:

— Не здесь. — прохожу мимо отца и бросаю взгляд на Тоху. — Останься с Настей. — кивок в её сторону.

— Понял.

Вижу же, что ему это не по душе, но спорить не начинает.

Выхожу за дверь, даже не взглянув на папашу.

Я бы мог сказать, что мне не страшно. Я бы мог сказать, что этот человек давно перестал вызывать во мне ужас и панику. Я бы мог сказать, что всё это осталось в прошлом. Я бы мог сделать вид, что сжимаю кулаки от злости, а не чтобы спрятать дрожащие пальцы.

Но я не говорю этого, потому что это — не страх, с которым можно справиться. Это — фобия, которую нельзя контролировать. Её нельзя побороть. С ней можно только смириться и жить.

Пока шагаю по направлению к отцовскому кабинету, не произношу ни звука, так же как и он.

Ну конечно… На людях — сама безупречность и невинность, и только мы с братом знаем его истинную суть.

Все восемнадцать лет я принимал удары на себя, защищая Егора. Всегда брал на себя его вину. Провоцировал отца на агрессию в свою сторону, если тот срывался на братишке.

Костедробилка работает на полную, размалывая кости, но там остаётся металл.

Какое бы дерьмо сейчас не произошло, я не имею права снова сломаться. Этот человек больше не имеет на меня какого-либо влияния. Мне просто надо забрать отсюда свою девочку любой ценой.

Арипов нагоняет нас на полпути и, подстраиваясь под мой шаг, топает рядом.

— Ты, блядь, какого хрена здесь, Тоха? — рычу, кося на него взгляд. — Я просил тебя остаться с Настей.

— Тебя страхую. А с сестрёнкой твой брат.

— Заебись. — гаркаю зло.

Понимаю же, что и скрывать что-то дальше глупо, но я должен сам ей всё рассказать и объяснить. Настя не должна узнать эту историю от моего брата.

Глухо выдыхаю и замираю у двери в преисподнею.

Отец всё так же молча отпирает замок и, толкнув дверь, входит в кабинет.

Приказываю мотору перестать хуярить на максималках и делаю уверенный шаг за ним.

Маска безразличия вмиг слетает с его лица, и я вижу ту тварь, что раз за разом ломала меня, пока ничего не осталось.

— С возвращением домой, сынок. — звенит металлом.

На губах жёсткая улыбка. Глаза прищурены.

— Я приехал за своей невестой. — выплёвываю, простреливая его таким ненавистным взглядом, что даже замерший сбоку Тоха отпускает гулкий выдох.

— Не думал, что ты настолько тупой, чтобы жениться. Все они как одна, шлюхи и бляди. — высекает, делая шаг в нашу сторону, угрожающе скаля зубы.

— Ебальник завали! — рявкаю в бешенстве. — Если ты хоть ещё одно поганое слово ляпнешь в её сторону, то я закончу то, что не смог шесть лет назад.

— Угрожаешь отцу? — шипит, продолжая наступать.

Ноги предательски делают шаг назад, но я тут же вынуждаю себя оставаться на месте. Раньше я всегда боялся его взгляда. Такого жёсткого. Такого холодного. Такого безумного. А сейчас я гордо поднимаю голову и встречаю его без лишних эмоций.

Какая бы хренотень не разворачивалась у меня за фасадом непробиваемости, я не позволяю ей утащить меня дно. Если я выкажу слабость хоть на мгновение, то уже не выгребу.

Разжимаю кулаки, позволяя каплям крови стекать по пальцам и оседать на сером граните пола. Незаметно перевожу дыхание и сглатываю слюну с металлическим привкусом.

Взгляд в глаза. Отец делает попытку подавить меня, как раньше.

Хер тебе, ублюдок.

Шаг вперёд. Цепляюсь руками в ворот его медицинского халата и утыкаюсь своим лбом в его.

Раньше я не дотягивал до него не только ростом, но и решимостью, яростью, ненавистью.

Раньше я готов был сбежать от одного его вида.

Но это было раньше.

Больше нет.

Мне есть за что бороться, и чёрта с два кто-то сможет меня снова сломать. Моя девочка жива. Мой брат не просто принял, но и простил за то, что оставил его с этой мразью. Рядом друг.

У меня есть за кого продолжать борьбу. У меня, мать вашу, есть семья. И пусть с огромным запозданием, но понимаю, что это — истина.

Что ж… Я, блядь, вырос.

— Я не боюсь тебя, мразота! — выплёвываю спокойно, но не разжимая зубов. И только сейчас я понимаю, что это так. Нет страха. Нет паники. Ужас тоже отсутствует. Я столько раз получал от жизни под рёбра, что там уже образовался панцирь из запёкшейся крови. — Больше ты не имеешь надо мной власти. Я забираю Настю и уезжаю. А ты, сука, катись в Ад, где тебе самое место.

С силой отшвыриваю его от себя.

Папаша на какое-то мгновение теряется, но быстро приходит в себя и делает выпад в мою сторону, намереваясь нанести удар.

Я — сталь.

Пригибаюсь, но он всё равно цепляет по виску. После состряса, который устроил мне уёбок, которого я намереваюсь найти и прикончить, в голове сразу разрастается боль, пульсируя по всей черепной коробке. Чувство такое, что мозг то сжимается до размера изюма, то раздувается до опасных габаритов.

Доля секунды на слабость, и я делаю ответный выпад, впечатывая кулак в его грудную клетку.

Отец отходит на пару шагов, хватая ртом воздух.

Я бы мог добить его прямо сейчас за всё, что он сделал со мной и братом и сказал о моей девочке, но тогда я стану таким же, как и он. А это то, чего я поклялся никогда не допускать.

Вдох-выдох.

Жду пока он разогнётся, чтобы увидеть в его глазах шок.

— Ты совсем страх потерял, Артём? — хрипло рычит папаша, выпрямляясь во весь рост. — Руку на отца поднимаешь? Забыл, чем это закончилось для тебя в прошлый раз?

Не забыл… Ничего не забыл.

В тот день, когда я схватился за нож, чтобы прикончить его и, наконец, покончить со всем этим дерьмом, я полз по дороге со сломанной в двух местах ногой, истекая кровью из разбитого носа, губ, головы, рук. Тот день стал последним, когда я видел его, захлёбывающегося кровью, с ножом в брюхе. Тот день стал последним, когда я видел своего брата. Он кричал, что ни за что не простит меня, если отец умрёт. В тот день он сказал, что я для него умер.

— Знаешь, о чём я жалею? — выплёвываю сипом. — Что у меня не хватило сил добить тебя и раз и навсегда избавить от твоего «воспитания» ещё и Егора.

— Ах ты, сучонок! — рявкает, снова бросаясь на меня.

Каким бы сильным я не стал за эти годы, всё равно оказываюсь на спине, принимая удар по рёбрам.

Вашу мать!

От боли перед глазами всё плывёт, а воздух с хрипом вылетает из лёгких.

Тоха подбегает в попытке оторвать от меня отца, но чёрта с два эту скалу так просто сдвинешь.

Настя… Настя… Настя… Моя девочка…

Моя сила. Моя любовь. Моя вера. Моя надежда. Мой свет.

Сгребаю все силы и сбрасываю его с себя, одновременно впечатывая кулак в ненавистную рожу.

Не сдаюсь больше. Нет страха.

Тут же ловлю ответку. Нос хрустит. Из губы кровь. Перед глазами темнота.

Кровь… Кровь во рту. Кровь из носа. Кровь на глазах. Кровь на руках.

Поддаюсь панике. Пячусь к стене.

Боль. Тяжёлая. Пульсирующая. Отупляющая.

— Стой, твою мать! Настя, блядь, остановись! — раздаётся за закрытой дверью крик Егора, а в следующую секунду она распахивается, и на пороге появляется моя девочка.

Какого хрена, вашу мать, она тут делает?!

Отвлекаюсь на секунды, но тут же выхватываю новый удар. Впечатываюсь в стену. Перед глазами темнота.

— Артём! — пробивается в агонизирующий от боли мозг Настин визг.

Ощущаю её касания на лице, голове и шее, но всё ещё не могу сфокусировать размазанный взгляд.

— Уходи, Насть. — бросаю вместе с кровью.

— Не уйду. Никогда больше не уйду, Тём.

Она обнимает меня. Скольжу лапами по её телу.

Любимая ранена. Ей тоже больно, но она всё равно здесь.

Моя сильная девочка.

Даже папаша притихает.

Чувство такое, что время замерло или тянется бесконечно, хотя проходят считанные секунды.

Разгоняю всё дерьмо, пока прижимаю к себе самого дорого человечка на свете. Да, именно человечка, потому что она такая маленькая и хрупкая, и похуй на сопли.

— Я люблю тебя, Тёма. — шелестит, собирая губами плазму с моих губ.

И происходит очередной зашквар, потому что член оживает в ту же секунду. Ну вот вообще не смешно.

Любимая цепляется в мои плечи дрожащими руками поднявшись на носочки.

— Отпускай, малыш. Норма. — выбиваю, когда картинка наконец проясняется.

Сжимаю ладони на тонкой талии и толкаю вниз, пока не становится на пол стопами.

Отец замер столбом у своего стола, но весь его вид говорит о том, что он готов снова наброситься на меня.

Цепляю Настю за локоть и толкаю себе за спину.

— Уведите её. — бросаю, обращаясь к Тохе и Егору одновременно.

Пора покончить с этим раз и навсегда. Каждый раз Настина близость даёт мне жизненно-необходимый заряд уверенности и силы.

Ради неё у меня нет права облажаться и оставить всё как есть.

— Артём! — шипит Настя, когда парни делают попытки вывести её за дверь.

Бросаю короткий взгляд на неё и читаю злость в зелёных глазах. После всего, через что ей пришлось пройти, эта ведьма умудряется на меня злиться, потому что я просто хочу её защитить.

— Пожалуйста, Насть, выйди сейчас. — прошу, оборачиваясь к замершему отцу. — Не хочу, чтобы ты это видела.

Сжимаю сбитые кулаки и скрипящие челюсти и иду в его сторону.

Из коридора доносятся крики и возмущения моей девочки, но я отключаю всё лишнее, сосредоточиваясь на прошлом, с которым должен разобраться раз и навсегда.

— Ты почти сломал меня, — выбиваю сквозь зубы, — но я поднялся и пошёл. Ты убил во мне желание жить. Ты уничтожил способность доверять и любить, потому что человек, который должен был быть самым близким и надёжным, рвал меня на части из-за собственного бессилия.

— Заткни рот! — рявкает папаша, предпринимая ещё одну попытку уложить меня на лопатки.

Несмотря на головокружение, боль и размазанное зрение, сохраняю холодный рассудок и не только уворачиваюсь, но и заламываю его руки, утыкая мордой в стол.

— Я понял, почему мама сбежала от тебя. — рычу ему в ухо.

— Заткнись! — орёт, вырываясь, но я лишь сильнее вдавливаю его в красное дерево столешницы.

— Она не была шлюхой, как ты её выставлял. Она просто хотела выжить. — продолжаю ровно, крепко фиксируя его тело, не позволяя вырваться. — И ни я, ни Егор не слабаки и не трусы. Мы, блядь, боялись тебя, потому что за каждое неосторожное действие, за малейшую ошибку, за незначительный проступок захлёбывались кровью. Но больше нет, отец. Я не боюсь тебя. Сейчас твоя жизнь в моих руках. — разрезаю ровно, перебрасывая руку на его шею и сдавливая горло. — Я могу оборвать твою жизнь, стоит лишь немного сильнее надавить. — усиливаю хватку, пока его лицо не начинает сначала краснеть, а потом и синеть. Отпускаю и добиваю эту мразь словами. — Я не боюсь тюрьмы. Я не боюсь больше боли. Я не боюсь смерти. Но я — не ты. Я ни за что не превращусь в твоё подобие. Я сохраню тебе жизнь только потому, что ты спас мою любимую девушку. Жизнь за жизнь, пап, но на этом всё. Больше я ничего тебе не должен.

Разжимаю руки и отворачиваюсь от него.

Теперь всё. Мои демоны уничтожены. Я могу идти вперёд без груза прошлого. Без цепей, сковывающих мои движения.

Встречаюсь взглядами с зелёными глазами и раскрываю объятия, сам шагая навстречу своей жизни.

Вижу, как тяжело любимой даются шаги. Она хромает и сжимает зубы, поэтому ускоряю шаг и с такой силой сдавливаю, что хрустят кости. И мои хрустят под её руками.

— Ах ты, неблагодарный ублюдок! — взрывается сзади ором отец, набрасываясь на меня.

Последняя попытка, пап.

Отталкиваю Настю. Она сразу срывается вперёд, но Егор, стоящий всё это время возле входа в кабинет, удерживает её, не давая влезать в наш бой.

Это — не драка. Это — бой до последней капли крови. Сражение насмерть. И я выхожу из него победителем.

Нет, я не убил его, но вряд ли у этой мрази появится желание снова связываться со мной и поднимать руку на моего братишку. Я предупредил его об этом. Так же, как и том, что если он рискнёт появиться в моей жизни, то я закончу начатое.

Тоха же в своей ленивой манере информирует его о том, что всё это время он снимал всё на телефон, поэтому, если папаша решит обратиться в полицию, эта запись попадёт не только в руки правоохранителей, но и в СМИ, что раз и навсегда уничтожит и его репутацию врача, и образ человека.

Растягиваю разбитые губы в улыбке, выставляя на обозрение окровавленные зубы, но Настю это не пугает и не отталкивает. Моя девочка бросается мне на шею, зарываясь пальцами в волосы, обжигает дыханием и поцелуями щёки, нос, шею, подбородок, скулы, а потом мы встречаемся губами.

Жарко. Жадно. Дико. Чувственно.

— Я люблю тебя, Тёма. — шепчет, не разрывая поцелуя.

Обвожу прощальным взглядом кабинет. Ненадолго задерживаюсь на привалившимся спиной к столу отце. Морда в месиво. Он то и дело плюётся кровью и утирает её с губ.

Ловлю какое-то животное удовлетворение от того, что мы, наконец, поменялись местами.

Встречаюсь взглядами с другом, который заменил мне потерянного брата. Короткий кивок и улыбка облегчения.

Принимаю.

Ловлю глаза братишки. В них гордость, радость, облегчение. Его губы тоже растягиваются в улыбке.

Принимаю.

Опускаю голову, вглядываясь в лицо любимой девочки, которую всё это время прижимаю к себе, согревая заледеневшую душу.

Принимаю.

— Поехали домой, Насть. — выбиваю тихо.

Подхватываю её на руки, уверенно шагая по коридору. Егор и Антон идут по обе стороны от нас. Настя утыкается носом во впадину между плечом и шеей и тяжело дышит. Слишком тяжело.

— Что ты делаешь, малыш? Всё хорошо?

Она поднимает голову, и эти долбанные мозговъебательные ямочки на её щеках выжигают последние страхи и сомнения.

— Я дышу, Тём. Я дышу тобой. Так пахнет дом. Так пахнет любовь. Так пахнет жизнь.