Моя идеальная

Глава 38

По следам кошмаров

Боль…

Боль. Боль. Боль. Боль!

Всё, что я чувствую в данный момент. Голова раскалывается так, будто в неё раскалённые спицы вгоняют. Мозг, такое чувство, что перенял на себя работу сердца и с гулкими ударами то сокращается в размерах, то разрастается до опасного максимума, рискуя разнести мою черепную коробку изнутри. В ушах, изгоняя все посторонние звуки, стоит затяжной писк.

Попытка пошевелиться вызывает острый приступ боли. Веки налиты свинцом и, как ни стараюсь их поднять, остаются плотно сжатыми.

Сосредотачиваюсь сначала на внутренних ощущениях, а когда понимаю, что начинаю различать наружные звуки и могу двигать конечностями, уже и на внешних.

Меня трясёт, но эта тряска идёт снаружи. Упираюсь головой и понимаю, что лежу на чём-то мягком. Делаю попытку сделать упор на руки, но с ужасом ощущаю на запястьях холодный металл наручников.

Где я? Что происходит? Почему я скована? Откуда эта боль?

Начинаю копаться в мыслях, но они разбегаются, будто тараканы при включении света.

Утро… Утро… С чего оно началось?

Артём разбудил меня и ушёл…

Да, точно, мы поссорились. Потом были звонки, я ушла из дома и…

Блядь!

Распахиваю тяжёлые веки и затуманенным взглядом осматриваю салон дешёвого седана, пока не упираюсь в водителя.

Кирилл…

Блядь! Не может этого быть!

Я лежу на заднем сидении, скованная наручниками по рукам и ногам, а он спокойно ведёт машину, будто не боится, что в любой момент нас может остановить дорожный патруль.

Куда он меня везёт? Зачем похитил? Что ему от меня надо?

Прикрываю глаза, потому что фокусировка зрения вызывает новые приливы головной боли.

Стараюсь дышать спокойно и размеренно, но ни черта не выходит, потому что я в панике. В тотальной, мать его, панике.

Страх… Нет, не страх, а настоящий ужас окутывает не только мысли, но и все органы. Сердце, стараясь вырваться из его липких щупалец, колотится на разрыв, грозясь в любой момент просто разорваться от натуги.

Нельзя… Нельзя… Нельзя… — твержу мысленно, чтобы хоть как-то привести в порядок свою психику и вернуть возможность мыслить трезво. — Нельзя поддаваться панике. Нельзя бояться. Нельзя выказывать свой страх.

Должанский — хищник, и если он почует мою слабость, то мне конец.

Я уже неоднократно цепенела рядом с ним, но сейчас просто не могу себе позволить этого сделать.

Когда удаётся немного успокоиться, предпринимаю ещё одну попытку избавиться от наручников, но нихрена не выходит.

Блядь!

— Очухалась? — шипит Кир, следя за мной в зеркало заднего вида, в котором скрещиваются наши взгляды.

Блядь!

Я старалась издавать как можно меньше шума, чтобы он думал, что я всё ещё в отключке, но чем-то выдала себя.

Сгребаю всю силу воли и отдаю себе чёткий и ровный приказ: успокоиться. Нельзя сейчас разводить панику и поддаваться истерике. Надо держаться, чтобы найти способ выбраться отсюда живой.

— Зачем ты делаешь это, Кирилл? — выбиваю хрипло от того, что пересохшее горло раздирает в кровь от попыток протолкнуть через него слова. — Чего добиваешься? — изо всех сил стараюсь говорить ровно и даже бойко, но голос срывается дрожью, когда ловлю в фокус его безумный взгляд.

Господи, он не то что на себя не похож, в нём даже от человека мало осталось.

Теперь меня уже начинает колотить изнутри, потому что в его тёмном взгляде я читаю подписанный приговор.

Смерть…

— Зачем делаю «что», Настя? — режет скрипучим голосом. — Я собираюсь сделать то, что должен был ещё давно. Или ты думаешь, что можешь лишить меня всего и будешь жить припеваючи? Извини, детка, но я тебя разочарую. — его интонации меняются, и если закрыть глаза, то можно услышать успешного адвоката, выступающего в суде. Вот только его слова о справедливости совсем не то, что ожидаешь услышать. — Ты же не думала, что я забыл о тебе? О твоей измене? О том, как вываляла меня в грязи и выставила на посмешище, выбрав этого урода?

Забивая пространство своим голосом, съезжает с трассы на ухабистую дорогу. С трудом отрываю взгляд от зеркала, в котором удерживала его глаза, чтобы дать понять, что я его не боюсь, и смотрю в окно. Разглядеть удаётся только верхушки многолетних сосен, тянущих к небу кривые ветви.

Отключаюсь от его слов и сосредотачиваюсь на передвижении автомобиля. Мысленно веду счёт времени, что не только важно в данной ситуации, но и помогает не сойти с ума. Подмечаю каждый поворот и направление движения, потому что собираюсь выбраться отсюда любой ценой.

Кир продолжает расписывать мою судьбу, но я с такой силой сжимаю челюсти, чтобы приглушить его голос, что ловлю новый приступ головной боли, но не прекращаю этого делать. Если я сейчас услышу подробности своего изнасилования, то просто свихнусь к чертям и утону в этой долбанной панике, которая возвышается надо мной волной цунами. Знаете, как в фильмах, стоит моргнуть, и она обрушится на тебя.

Как бы страшно мне ни было, я не сдаюсь.

Артём… Артём… Артём…

Я справлюсь с чем угодно, чтобы вернуться к нему. Я обещала.

Теперь и я понимаю, что значил тот его сон, когда он сказал, что потерял меня. Я помню его перепуганные глаза и не представляю, что будет, если ему придётся проходить через это в реальности. Он и так слишком много страдал. Я не могу позволить себе сделать ему ещё больнее.

В таком положении меня начинает укачивать, и следующие минут десять я просто стараюсь не дать своему завтраку вырваться наружу, потому что мне не удаётся даже свесить с сидения голову.

Машина останавливается, но я даже не успеваю перевести дыхание, как Кир выходит на улицу, открывает заднюю дверь и, с силой вцепившись в мои волосы у самых корней, выдёргивает меня следом.

Падаю в жидкую вязкую грязь, но даже не замечаю этого. Череп будто разрывает от боли. Перед глазами расползается темнота, прерываемая яркими вспышками. В ушах затяжной гул.

— Вставай, сука! — рычит он, делая попытки поднять меня на ноги, но я безвольно оседаю на землю. — Вставай, сказал!

Я бы не смогла этого сделать, даже если бы захотела, потому что на ногах «браслеты», а руки скованы сзади. К тому же головная боль не только ослепляет, но и отупляет.

Пытаюсь что-то выдавить, но изо рта вырывается только невнятное мычание и хриплые звуки.

Нельзя ломаться. Нельзя сдаваться.

Закусываю язык, пока не ощущаю не только боль, но и кровь.

Один урок я выучила на отлично: боль отрезвляет, если удаётся на ней сосредоточиться. Поэтому я полностью переключаюсь на прикушенный язык, глухо и поверхностно втягивая в лёгкие влажный лесной воздух.

Лес…

Цепляюсь за это.

Последний раз я была в лесу вместе с Тёмой на нашем первом свидании.

Держусь… Держусь… Черпаю силы из этого воспоминания.

Обязательно повторим, Тём.

— Мелкая мразь! — рявкает бывший жених и подрывает меня вверх.

В этот раз, пусть и с трудом, но удаётся сохранить равновесие. Если я сейчас упаду, то для меня всё будет кончено.

Не сдамся.

— Пошли. — командует Должанский, дёргая меня за локоть, но учитывая то, что мои ноги сцеплены между собой, начинаю снова падать, понимая, что даже руки выставить вперёд не могу, чтобы защитить лицо.

Поддаюсь страху, что больше не смогу подняться, но Кир ловит меня, не давая упасть. Видимо, поднимать меня с земли всю ночь для него не в приоритете, потому что, громко матерясь, он наклоняется и расстёгивает наручники на лодыжках.

Желание врезать ему с колена по склонённой морде гашу в себе сразу. Вряд ди удастся вырубить его с одного удара, а с руками за спиной у меня мало шансов забрать у него ключи от машины и от наручников.

На ватных ногах, шатающейся походкой, то и дело спотыкаясь о корни и камни и увязая в грязи, иду за мужчиной. Он подсвечивает себе путь тусклым фонариком, а я плетусь сзади, разрабатывая план. Мне просто надо избавиться от наручников, и тогда станет легче бороться.

Любимый, я вернусь к тебе. Верь в меня, родной. Верь, Тёма…

От машины мы отошли всего на несколько десятков метров, но с каждым шагом во мне поселяется страх, что ещё немного и передо до мной развернутся адские врата, откуда уже не будет возврата.

Эта уверенность вынуждает меня замереть на месте. Чем дальше в лес, тем у меня меньше шансов найти обратный путь. Темнота, разрывающаяся на осколки голова, боль во всём теле, леденящий душу страх, нарастающая с каждой секундой паника, затягивающее в свои пучины отчаяние…

Я не могу не только умереть вот так, но и позволить ему сделать со мной всё то, что он озвучивал в машине в мельчайших подробностях.

Быстро прикидываю варианты, которые меня ждут, понимая, что ни один из них меня не устраивает.

Вариант А: он меня изнасилует и убьет.

Плохой вариант, но всё же лучше варианта Б, в котором он меня изнасилует и отпустит.

Как я смогу смотреть в глаза Артёму после такого? Захочет ли он вообще ко мне прикасаться? Я наверняка стану ему омерзительна. Да я и сама не уверена, что смогу с этим справиться. Как жить после всего того, что он собирается со мной сделать?

Слёзы наворачиваются на глаза, но я зло одёргиваю себя, не позволяя сейчас расклеиваться.

Вариант В: я должна настолько разозлить Кирилла, что он просто прикончит меня, забыв о том, что собирался сделать.

Откладываю эту идею на крайний случай, потому что не готова так просто расставаться с жизнью.

— Помоги мне, Тёма. — шепчу, вглядываясь в затянутое тучами небо.

— Ты чего стала? Топай, давай! — режет Должанский, но я не делаю ни шага.

Что же мне делать, Господи? Что делать?

Последний вариант, который кажется не просто невыполнимым, но и невозможным, но единственным, который меня устраивает: выжить любой ценой, не позволив Киру надругаться над моим телом.

«Только с тобой. Первый и единственный. Только ты, Артём.»

— Только ты, Тём. — выбиваю шёпотом и вскидываю голову, встречаясь с чёрными глазами бывшего.

Он наступает, но не позволяю себе сделать ни шагу назад.

Я могла бы сказать, что мне не страшно, но не стану этого делать, потому что я, мать вашу, в ужасе.

Колени дрожат, норовясь подкоситься, но я только сильнее стискиваю кулаки и зубы и зло высекаю:

— Нет!

— Что, блядь?! — рычит хрипло, сжимая рукой моё горло.

Воздуха начинает не хватать, глаза закатываются, как ни стараюсь удерживать его взгляд.

Я ведь знаю, как надо вести себя с психами.

— Нет. — бросаю сипло, но уверенно, не позволяя ему заметить моего страха.

— Ах ты, зазнавшаяся шлюха! — рявкает, ударяя меня по лицу наотмашь.

Снова темнота перед глазами. Снова острая боль. Снова звон в ушах.

Падаю в грязь, но вынуждаю себя побороть приступ тошноты и поднять голову.

— Знаешь, почему я выбрала Артёма? — выплёвываю вместе с кровью. Нельзя сдаваться. Его глаза становятся ещё более безумными, а некогда привлекательное лицо искажает страшная гримаса и звериный оскал, от которого по позвоночнику летит озноб, а на коже выступает липкий холодный пот. Кофта неприятно липнет к спине, а в руках зарождается дрожь. Я выбрала не самую лучшую тактику, но мне необходимо довести его до бешенства. — Потому что он лучше. Во всём лучше. Ты и мизинца его не стоишь. Хотел быть идеальным, Кирилл? Хотел нравиться всем? Но ты никогда не нравился мне как мужчина. Ты трус и слабак. — удар прилетает раньше, чем успеваю закончить. Давлюсь кровью. Левая сторона лица, по которой пришёлся удар тяжелым ботинком, горит огнём, рассылая вспышки боли по всему телу. Сплёвываю кровь и получаю какое-то мрачное удовлетворение от того, что зубы остались на месте. Растягиваю окровавленные губы в улыбке и снова ловлю безумный взгляд Должанского. Он дышит так, будто только что с марафона вернулся. Господи, кто бы знал, насколько мне сейчас страшно. Как хочется свернуться комочком и скулить от боли и жалости к себе. Но я не могу этого позволить. — Ты даже целоваться нормально не умеешь! — бросаю дерзко, поджимая трясущиеся губы. — Как ты собрался меня насиловать, если ты хренов импотент?

Боль прошибает рёбра. Заваливаюсь на правую сторону, давясь кровью. Утыкаюсь лицом в грязь и вою от боли, которую порождают бесконечные удары. Слёзы текут без остановки.

Если бы я могла слышать, то услышала бы, как хрустят мои рёбра. Если бы я могла чувствовать что-то кроме убийственной боли, то почувствовала, как они ломаются. Если бы я могла видеть, то увидела бы на лице Кира ту самую ярость, с которой он продолжает наносить удары.

Вся левая сторона тела превращается в один сплошной ком нервов и боли, от которой я кричу всё громче, раздирая глотку в кровавое месиво.

Надо выжить. Надо просто выжить. Но я, блядь, не знаю как.

Даже пошевелиться не выходит.

— Импотент, да?! — рычит Кир, отрывая меня от земли, схватив за волосы. Этой боли я даже не ощущаю. — Сейчас я тебе, сука, покажу импотента. Посмотрим, как ты поползёшь к своему ёбарю, когда я оттрахаю тебя во все щели.

С этими словами расстёгивает джинсы и вываливает толстый, но короткий член, утыкая его мне в губы. Учитывая то, что я отчаянно хватаю ртом воздух, чтобы не задохнуться, дело остаётся за малым. Толчок, и меня скрючивает пополам. Блюю, пока желудок не начинает выворачивать наизнанку. Силы покидают меня вместе с завтраком, и я едва на заваливаюсь лицом в это месиво.

— Я вернусь, Артём. Я обещала. — шепчу беззвучно и собираю остатки сил.

Голова вверх. Взгляд в глаза.

Если мне сейчас предстоит умереть, то я буду не только стоять до последнего, но и сделаю это с достоинством.

Но, Боже… Как же больно… Сколько я ещё продержусь?

— Только на это и способен, Кирилл? Избивать скованную девушку, стоящую перед тобой на коленях? — вырываю сквозь боль.

Внутри словно огонь распаляется. Всё тело окутывает. Агония…

Снова рывок, и я оказываюсь на ослабевших ногах, но не даю себе отвлекаться на боль.

— Ах ты, сука! — орёт, снова замахиваясь свободной рукой, потому что второй сжимает моё горло.

Сейчас или никогда.

Натягиваю наручники, опуская правую руку вниз, насколько это возможно, одновременно дёргая левую вверх. Кости хрустят, ломаясь, но единственная реакция, которую позволяю себе — короткий вскрик.

Пригибаюсь от удара и, выпрямляясь, вбиваю кулак в ненавистное лицо. Следом за рукой на него опускаются наручники.

Понимаю, что выезжаю на одном адреналине, который притупляет боль, поэтому ни медля ни секунды наношу второй удар, третий, четвёртый…

Оглушённый Должанский пятится назад, а я делаю подсечку и, когда оказывается на земле, седлаю, продолжая сыпать яростными ударами.

Даже если бы он захотел сопротивляться, то не смог бы, потому уцелевшими пальцами левой руки я пережимаю сонную артерию.

— Сдохни, мразь! Сдохни! Сдохни! — ору, забив на разодранное от криков горло.

Остановить себя удаётся только, когда на его хлебале не остаётся живого места. И то только потому, что мне необходимо выбраться отсюда, а я не уверена, что смогу двигаться в таком состоянии.

Обшариваю руками его карманы, пока не нахожу ключи от машины. Подрываюсь на ноги, но тут ногу пронзает такая боль, от которой я снова оказываюсь на коленях. Перевожу затуманенный взгляд на нож, торчащий в бедре, а потом на ухмыляющуюся морду Кира.

— Сдохнешь здесь, сука. — хрипит он.

Нет! Нет! Нет!!!

Я не могу умереть здесь. После всего, что я выдержала, чтобы выжить, я не могу просто сдаться.

Артём…

Я выживу. Ради него… Выживу…

Осторожно поднимаюсь на ноги, глядя, как вытекающие изо рта кровавые капли впитываются в землю, и наношу несколько ударов в пах бывшему.

Сознаю, что трачу на это не только жизненно-необходимые силы, но и кровь, но иначе у меня нет шансов сбежать от него.

Не понимаю, как удаётся добраться до машины. Всю дорогу я спотыкалась, падала и поднималась, потому что должна вернуться к любимому.

Нельзя сдаваться. Нельзя… Нельзя!

Дрожащими пальцами открываю замок и заваливаюсь на водительское сидение. Щёлкаю кнопкой, блокируя двери, и просто стараюсь справиться с паникой, отчаянием и болью, которые троекратно возрастали с каждым шагом.

Срываю с себя водолазку и туго затягиваю бедро выше раны, чтобы перекрыть поток крови.

Если бы я могла себе это позволить, то сейчас бы просто разревелась, потому что каждое движение вгоняет меня в агонию.

До скрежета сжимаю зубы и вытираю залитые плазмой глаза.

Выезжаю по едва различимой дороге на трассу и выжимаю газ до предела, потому что я понятия не имею, как далеко от города нахожусь.

А если остановиться и ждать помощи?

— Плохая идея… Плохая идея… — повторяю, будто в бреду, понимая, что встретить кого-то среди ночи на лесной трассе ещё меньше шансов, чем добраться до больницы живой.

Едва вдалеке мелькает свет, как я начинаю бить по клаксону и моргать фарами, но все машины проезжают мимо.

Трасса то расплывается, то раздваивается. Глаза не только кровью из разбитой головы заливает, но и чёрным туманом заволакивает. Все мысли сужаются до одной единственной: больно.

Жутко. Невыносимо. Адски. Смертельно, мать вашу, больно.

Видимо, и шансы мои сокращаются, потому что по пути ни одного посёлка, а я понятия не имею, как далеко город. Вряд ли я протяну ещё хоть десяток километров. Я даже не знаю где я нахожусь, и куда еду.

Ни одна машина не тормозит.

Если я не остановлюсь, то просто слечу с дороги.

Руки тяжелеют. Ноги перестают слушаться.

— Ещё одна попытка, и я сдамся. — шевелю онемевшими губами.

Не могу больше. Мне так больно. Не могу… Больно…

— Прости меня, Артём. Прости, Тёма. Прости… Прости… Я пыталась… Прости…

Ещё одна тачка. Маячу уже без какой-либо надежды, но расплывающимся взглядом улавливаю в боковом зеркале красные стоп огни и резко бью по тормозам. Машину ведёт юзом, но я просто неспособна пошевелить левой ногой и выжать сцепление.

Если бы я могла мыслить трезво, то готовилась бы к тому, что машина может перевернуться. Если бы я понимала последствия, то предприняла бы другие действия. Но у меня нет на это сил.

Я даже не зажмуриваюсь, едва улавливая вращение пространства. Накатывает новый приступ тошноты. Меня бросает по сидению, но я мёртвой хваткой цепляюсь руль, пусть и неосознанно, но я не оставляю попыток выжить.

Тёма…Я не умру ради него. Ради него я буду жить.

Едва машину перестаёт крутить, толкаю дверь, вываливаясь на улицу. Меня утягивает в бессознательность, но я продолжаю сражаться за жизнь. Слабость бетонной стеной наваливается на тело.

Улавливаю искорёженные мужские голоса и смазанные силуэты.

Помощь…

Указываю глазами на нож в ноге, стараясь сказать, что его нельзя вынимать, иначе потеря крови будет критической, но губы, так же как и голос, не слушаются.

Тьма…

Манящая… Желанная… Глубокая… Спасительная… Исцеляющая…

Забирающая страх, боль, отчаяние…

Я вернусь, Тём. Я обязательно вернусь. Обещаю… — последняя мысль, прежде чем я полностью отдаюсь в убаюкивающие объятия темноты.