Моя идеальная

Глава 28

Сколько можно совершать ошибки?

Поездка в отделение полиции мало что проясняет. Заява действительно написана Мироновой, вот только Мироновой Е.С.

Я, блядь, знать не знаю, как зовут Настину мать, но судя по описанию, которое мне дал следак, это сделала именно она. Вот только на хрена ей это для меня остаётся загадкой.

Ригонов записал мне её номер, но я не вижу смысла с ней связываться. Просить, чтобы забрала заявление? После того трешака, что они нам с Настей устроили, не уверен, что смогу разговаривать с ней как цивилизованный человек. Не в моей привычке поднимать руку на лиц женского пола, а тем более на тех, кто вдвое старше меня, но сомневаюсь, что смогу сдержаться. Слишком свежо воспоминание, как моя девочка рассказывала мне о том, как рыдала перед своей недоматерью, а та потащила её к Должанскому.

Моя девочка…

Блядь, я ей столько наговорил, что век не отмоешься. Знаю же, что не могла она этого сделать, но всё равно бросил в неё эти сраные обвинения. Настя даже скрывать не пыталась, насколько сильно они её обидели, а я не попытался её остановить, когда уходила.

И что теперь? Опять просить прощения? Да сколько можно? В конце концов, не настолько я размазня, пусть и на всё ради неё.

Как бы ни старался утихомирить злость, в академию возвращаюсь максимально взбешённым. Едва паркую тачку, как ко мне подлетает Заболоцкая. Напрягаюсь конкретно так, потому что она одна и перепуганная до чёртиков.

— Где Настя? — рычу, цепляясь пальцами ей в плечи, потому что она только что-то неразборчиво тарахтит.

— Она… — задыхается, как от долгого бега. — Она с Антоном ушла. Кажется, в сторону раздевалок.

— На хрена? — цежу сквозь зубы.

Это что ещё за дичь? Какого хрена моя девушка и мой друг куда-то сваливают вместе? Я, конечно, не верю, что между ними может что-то быть, но это вовсе не значит, что такое поведение не вызывает вопросов.

— Настя избила Волчинскую. Антон её оттащил от неё и увёл куда-то.

— Стой, Вика. — отсекаю с хрипом, тормозя поток слов. — Настя избила Карину? — кивок. — За что, блядь?

— За её длинный язык. Эта сука сначала Настю начала цеплять, а потом и тебя, и Настюха её сначала об колено шибанула, а потом всю морду расквасила. Волчинская получила то…

Дальше я её уже не слышу, срываясь в сторону здания спортзала, в котором находятся раздевалки. Без остановок открываю все двери, пока не натыкаюсь на обнимающихся Тоху и Настю. Они меня даже не слышат. Замираю в дверном проёме и наблюдаю за этой картиной. У девушки румянец на щеках, а друг выглядит уж слишком довольным.

Что за хуйня, блядь?

Нет! Нет, мать вашу, не может этого быть! Не верю, что они могли меня предать, но учитывая то, в каком неуравновешенном состоянии я нахожусь, высекаю зло:

— Может, кто-то объяснит мне, какого, мать вашу, хуя мой лучший друг зажимает мою невесту в туалете?

Они с такой скоростью отлетают друг от друга, что едва ли не в противоположные стены спинами влетают. Складываю руки на груди и с презрением смотрю в перепуганные зелёные глаза.

Неужели я мог так ошибиться?

— Тёма… — шуршит Настя.

— Что, блядь? — выплёвываю яростно, прошибая её тяжёлым взглядом.

Даже не знаю, чьё предательство больнее. Шагаю к девушке и прижимаю к стене.

— Тёмыч, не говори того, о чём пожалеешь. — цепляется в плечо «друг».

— Отъебись, Арипов, пока я тебя не урыл на хрен. — рублю, не оборачиваясь. — Как тебе Тоха, а Настя? Лучше меня, да?

Левую щёку обжигает неожиданным ударом. Перед затуманенными ревностью глазами проясняется такое родное лицо, что я едва ли не скулю от боли.

Как она могла?

— Ты дебил, Северов! — выкрикивает Настя и отталкивает меня, но я лишь сильнее вжимаю её в стену. — Отпусти, Артём! Я не хочу тебя видеть! Не хочу! — орёт всё громче, заливаясь слезами. — Как ты мог, Тёма? — последнее уже задушенным шёпотом.

— Как я мог, Настя?! — гремлю несдержанно. — Это я, блядь, как мог, да?

— Артём, ёбаный в рот, отпусти её! — врывается Арипов.

— А вот и защитничек нарисовался. Хуй сотрёшь.

— Северов, хуйню не неси. Успокойся, пока не поздно. Это я её обнял. — выбивает ровно, а я убить его готов.

— И на кой хер, блядь, ты это сделал?

Отворачиваюсь от Насти, и она тут же вылетает за дверь. Тоха мнётся, и я начинаю наступать на него, всем своим видом излучая угрозу.

— Затем, Тёмыч, что ты последний долбаёб и делаешь всё, чтобы потерять девушку, которая любит тебя так, что не только от семьи отказалась, но и через саму себя переступила. — рычит он, сжимая кулаки. — Ты, блядь, братом мне стал.

— Хорош братец… — выплёвываю зло.

— А Настя мне как сестра. — продолжает ровно, а я, сука, теряюсь.

— Всех сестёр зажимаешь?!

— Блядь, Север, можешь сейчас расквасить мне морду, если не веришь, но её не обижай. Она не заслужила такого отношения. А ты…

— Что, блядь, я? — режу, хватая его за грудки.

— Не заслуживаешь её. Ведёшь себя как ревнивый мудак, хотя для твоей невесты никого, кроме тебя, не существует. Хочешь знать, почему мы обнимались? Отлично, блядь, слушай! — хватает края моей куртки и утыкается лоб в лоб, отзеркаливая мою ярость. — Я сказал Насте, что уважаю её. Что восхищаюсь тем, как она вела себя, когда Должанский тебя чуть не прикончил. И тем, как она держалась всё время, пока ты не помнил её. И на Волчинскую она набросилась не тогда, когда та её дерьмом поливала, а когда тебя задела. Обо мне можешь думать что угодно, но не смей говорить, что девушка, которая согласилась стать твоей женой, нихуя о тебе не зная, тебя предала!

Отшатываюсь от него, как от физического удара. Перед глазами всё плывёт. Хватаю губами воздух, которому внезапно стало слишком тесно в груди, и с хрипами его выпускаю. Сердечная мышца дробится об кости, превращаясь в кровавое месиво. Смотрю на друга невидящим взглядом.

— У вас ничего не было? — вырываю из скрутившей спазмом глотки.

— И быть не могло. — отсекает хмуро.

— Блядь, Тоха… — голос отказывается слушаться и глохнет.

Как теперь это всё разгребать? Какого хрена, вместо того, чтобы подниматься наверх, я только глубже закапываюсь?

— Передо мной потом извиняться будешь. Лучше найди Настю и моли о прощении. — отрезает Арипов и, хлопнув ладонью мне по спине, выходит.

В очередной раз захлёбываюсь собственным идиотизмом. Сейчас, когда злость разбилась об стену очевидных фактов, я могу мыслить трезво. Да, мать вашу, никто из них не способен на предательство. Как я вообще, сука, мог допустить такую мысль? Что мой лучший друг и моя любимая девочка..? Вместе..?

Трясу головой, отчего сразу же накатывает приступ тошноты и жуткая боль. Прикладываюсь спиной к грязной стене туалета и сползаю на пол. Опускаю веки и просто, блядь, пытаюсь придумать, как исправлять это грёбанную ситуацию.

Боль и тошнота отступают далеко не сразу. Поднимаюсь на ноги, закидываю в рот таблетки и запиваю ледяной водой из крана. Ей же умываю горящее лицо.

В коридоре набираю номер любимой, но ответа не следует. На сообщения она тоже не отвечает. У неё сейчас тактика. Скорее всего, телефон оставила в раздевалке. Даже не допускаю мысли, что она ушла с занятий, потому что иначе просто не знаю, где её искать. Вряд ли она вернётся домой после того, как я сначала обвинил её в том, что она действует за моей спиной, а потом ещё и в измене.

Направляюсь в корпус по отработке тактических задач и даже не думаю о том, что нарваться на пару «холостых» могу как не хер делать. Пробегаю по зданию от этажа к этажу.

— Блядь, да какие из этих дебилов полицейские, если они не могут преступника от гражданского отличить? — рычу, уворачиваясь от очередной пули.

Радует только то, что им доверяют охолощённое оружие, а не боевое, потому что пока я заработал только пару синяков, а не дырок.

Найти одного человека в трёхэтажном здании с ни одним десятком комнат, коридоров и переходов в другие корпуса оказывается до хрена сложно.

— Миронова здесь? — спрашиваю, перехватив пацана с её курса. Он перепугано таращится на меня, а потом кивает. — Где?

— Заходила в третий корпус.

Отлично, блядь, я её вообще не там всё это время ищу. Залетаю в очередной коридор, и мне в лоб утыкается дуло «Макарова».

— Это я, Насть. — выдыхаю, когда фокусирую взгляд и вижу её лицо.

— Знаю. — шипит она и прижимает пальцем курок.

Совсем ебанулась, что ли?

Пригибаюсь и проскакиваю ей за спину. Раздаётся глухой хлопок, и голень прошивает острой болью. Смотрю на ногу, в которую только что получил «огнестрел», и перевожу охуевший взгляд на свою девочку.

Блядь, у неё вид такой сейчас, что не хватает только поднести дуло к губам и сдуть струйку дыма, как в фильме про шпионов.

— Ты, мать твою, больная? — рычу, переставая растирать пораженный участок и выпрямляясь во весь рост.

Подхожу к Насте в упор прожигая бешенством, но она даже не моргает.

— Как и ты, Северов. — отбивает сталью.

На её лице непроницаемая маска безразличия. Ледяной тон. В глазах пустота. Вообще никаких эмоций.

Лишь один раз я видел её такой. В тот день, когда мы встретились на стоянке академии, и она порвала со мной. Тогда я не понимал её, но сейчас знаю, что означает это холодное безразличие: ей больно. Так она справляется. И я, блядь, тому виной.

Да сколько можно? Почему у нас не может быть всё просто?

Толкаю её к стене и накрываю её рот своим. Толкаюсь внутрь языком, но не получаю никакого отклика.

— Закончил? — шипит любимая, когда отстраняюсь. Сканирую её лицо, но оно вообще ни черта не выражает. — У меня тактика, Север. Я могу идти?

— Блядь, Настя, давай поговорим. — рычу, но всё остальное сдерживаю.

— Мне не о чем с тобой говорить.

Отталкивает меня, но я прижимаю её крепче.

— Тогда выслушай меня, малыш. — сиплю, сбавляя обороты и утыкаясь ей в лоб.

Настя облизывает губы и смотрит мне в глаза. Член моментально оживает от этого действия.

— Тебе есть что добавить к тому, что ты уже сказал, Северов? Сначала я написала заявление. Потом изменила. Что теперь? Может скажешь, что я со всей академией трахаюсь? Или что твои деньги…

Не могу это слушать. Знаю, насколько виноват. И без того паршиво до тошноты. Разжимаю кулаки и подхватываю девушку под коленями, перебрасывая через плечо. Она громко взвизгивает и колотит меня кулаками по спине. Сказал бы, что не больно, но хер-то там. У неё удар, как у кикбоксера.

— Успокойся, Настя! — гаркаю, с силой опуская ладонь ей на задницу, за что получаю ещё один визг и серию ударов.

— Отпусти, Северов! Поставь меня! Я убью тебя! Я, блядь, на части тебя разорву! Отпусти!

Терплю, сжимая зубы. На ноги ставлю, только когда вхожу в какую-то обшарпанную комнату с зелёными стенами и громко хлопаю дверью.

— Послушай, Настя, я…

Поток моих слов тормозит вторая за сегодняшний день пощёчина. Нет, я, конечно, поступил как мудак, но сколько можно меня лупить?

— Я не хочу тебя слушать! Не хочу тебя видеть! Оставь меня в покое, Северов! Я не могу так! Я, блядь, просто так не могу! — кричит малышка, заливаясь слезами.

Опускаю ладонь ей на лицо, но она отлетает от неё, как от ожога. А я так и остаюсь стоять с поднятой вверх рукой. За грудиной растекается такая ядовитая хренотень, что не только дышать не удаётся, но и работу сердца парализует.

— Прости. — выдыхаю одно единственное слово.

Слишком тяжело видеть свою любимую девочку такой перепуганной и разбитой.

Настя оседает на пол посреди комнаты и закрывает лицо ладонями, продолжая коротко всхлипывать и заливать руки слезами.

Я не имею права себя оправдывать. Что я в самом деле могу сказать, чтобы она простила?

— Я слишком сильно тебя люблю. — сиплю, опускаясь рядом с ней.

Кладу руку на плечи и сгребаю дрожащее тело в объятия, ожидая сопротивления, но его не следует. Любимая падает на меня и утыкается лицом в грудную клетку, продолжая горько плакать.

Блядь, да сколько я ещё буду причиной её слёз? Может, без меня ей и правда лучше? Что если Тоха прав, и я не стою её?

— Ты заслуживаешь лучшего, Насть. Лучше, чем я. — отпускаю тяжёлую правду. В груди всё сжимается от страха и боли. — Я пойму, если ты не сможешь простить. Если не захочешь быть со мной.

А Настя… Она поднимает заплаканное лицо с блестящими глазами и цепляет мой взгляд. Выражение её лица сменяется так резко, что я не успеваю распознать её эмоции, как она заносит руку и снова припечатывает по щеке.

— Ты совсем ебанулся, Артём?! — кричит с плохо скрываемой злостью. — После всего?! После, блядь, всего, ты думаешь, что я могу так просто отказаться от тебя?! От нас?! Ты, мать твою, правда думаешь, что я это сделаю?! Сколько бы ты не делал мне больно, я всё равно люблю тебя!!! Я всегда буду любить тебя! Я не хочу отказываться от этого! Даже если бы смогла не любить, я не хочу так!

Заносит руку для нового удара, но я перехватываю запястье и прижимаю её ладонь к губам.

— Прости меня, родная. Я последний долбоёб. Мне просто башню сорвало, когда следак сказал, кто накатал заяву.

— Я этого не делала. — шепчет, опуская голову вниз.

Пальцами свободной руки подцепляю её подбородок и вынуждаю посмотреть на меня.

— Я знаю, Насть. И то, что с Тохой у тебя ничего не было и быть не могло, тоже знаю. Сам не понимаю, как мог даже подумать об этом. Когда увидел вас вместе, мне все пробки на хуй вынесло. Не должен был, родная… Не должен… Я вообще ничего не соображал. Я верю тебе, любимая. Верю. Я, блядь, знаю, что ты никогда не предашь, но всё равно какого-то хера творю эту дичь. Прости меня. — выдыхаю на последнем дыхании и утыкаюсь мордой в её ладонь.

Мне больше нечего сказать. Нечего добавить. Внутри и так всё в кровь исполосовано. Чувство такое, что мне все органы на ошмётки дикие звери разодрали. Я захлёбываюсь собственной кровью.

Настя проводит большим пальцем по щеке и прижимает мою голову к своей груди. Её сердце колотится так громко, что перекрывает биение моего собственного. Тонкие дрожащие пальцы перебирают волосы. Дыхание обжигает макушку, а следом касаются губы.

— Ты последний дурак, Тём. — шепчет едва слышно.

— Я бы назвал себя словами похлеще, но да, Насть, я дурак. Ревнивый, неадекватный, непроходимый дебил.

Слышу её тихий хриплый смех и, наконец, могу снова дышать.

— Не делай так больше, Тём. Никогда не делай.

— Прости.

Это всё, что я могу сказать.

— Прощу, если научишься доверять мне так же, как я верю тебе. — шелестит моя девочка, утыкаясь лицом мне в волосы. — Я же так сильно тебя люблю. Но как можно быть вместе, если нет доверия?

Отрываю тяжёлую голову от её плеча и заглядываю в любимые глаза. Опускаю руки на мокрые от слёз щёки и нагребаю в лёгкие кислород.

— Я научусь, родная.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Усиливаю нажим и подтягиваю любимую ближе, сам толкаясь навстречу. Прижимаюсь к пухлым губам с солёным привкусом своей вины и нежно целую. Наш медленный ласковый поцелуй быстро перерастает в дикий и жадный. Эрекция упирается в ширинку, а яйца ноют. Толкаю Настю на спину и запускаю руку ей между ног, сжимая чувствительный бугорок. Она нереально горячая и, уверен, уже очень мокрая.

— Что ты делаешь, Артём? — сипит, но сама покрывает влажными поцелуями лицо и шею.

Дыхание срывается двусторонне. Её сердце колошматит по рёбрам не слабее моего.

— Хочу тебя, Насть. Прямо сейчас. — отбиваю хрипло, проталкивая ладонь под резинку её спортивных штанов.

И да, она течёт, как сучка в течке. В хорошем смысле. В страстности моя девочка мне ни на йоту не уступает. Толкаюсь пальцами в дырочку, растирая жемчужину клитора. Любимая стонет и сжимает в кулаки мои волосы, вынуждая поднять на неё глаза.

— Если кто-то зайдёт? — пищит, но в зрачках далеко не страх плещется.

— Поверишь мне ещё раз? — высекаю немного неуверенно.

— Всегда, любимый. — заверяет тихим шёпотом и жадно целует.

Никогда больше я не обману её доверие. Никогда не заставлю плакать. Никогда не позволю себе сомневаться. Даю себе клятву, которую ни за что на свете не нарушу.

Вытаскиваю руку из её трусов и поднимаюсь на ноги, шумно вентилируя кислород. Поднимаю любимую и сгребаю в охапку, опускаю возле двери, повернув спиной к себе.

— Хочешь, малыш? — шиплю ей в ухо, втягивая в рот и облизывая мочку и толкаясь членом между ягодиц.

— Хочу. — хнычет моя девочка.

Сам понимаю, насколько палевно трахать её посреди здания, по которому шастает ни один десяток студентов, но не могу сдержать себя. Эта ссора и примирение подорвали во мне пороховую бочку с похотью. Настя нужна мне. Прямо сейчас я должен оказаться в ней. Понять, что она всё ещё моя. Что простила.

Остатками расплавленных мозгов торможу себя и сипло спрашиваю:

— Уверена, родная? Ты же помнишь, где мы находимся?

Она опускает голову мне на плечо и ловит своими горящими глазами мои.

— Помню, Артём. И я уверена. — отрезает рваным дыханием. — Поцелуй меня.

Кладу ладонь ей на горло, вынуждая сильнее прогнуться, и пробиваюсь внутрь языком. Развязываю шнурок её штанов и спускаю вместе с трусами до щиколоток. Следом падают мои джинсы и боксеры. Несколько раз провожу головкой по розовым складкам, собирая влагу, и одним движением вхожу до упора. Сжимаю до скрипа зубы, чтобы не стонать в голос. Закрываю Насте рот ладонью. Двигаюсь быстро, резко и размашисто, доводя любимую до оргазма всего за несколько минут горячего траха, и сам кончаю вместе с ней. Выдёргиваю член, когда она стискивает его внутренними мышцами, пульсируя в конвульсиях экстаза, и забрызгиваю спермой обшарпанную стену и бетонный пол.

Как ни стараемся сдержаться, стоны удовольствия всё равно вылетают из груди. Настя вгрызается в мою ладонь, царапая ногтями краску на двери.

Прижимаюсь к ней всем телом в попытке выровнять слетевшее к чертям дыхание и сфокусировать расплывающийся от кайфа взгляд. Блядь, с ней каждый раз всё лучше и лучше. Дольше. Глубже. Острее. Ярче. Ядрёнее. Не знаю, как это возможно, но после каждого секса я чувствую себя так, словно это мой первый перепих.

— Люблю тебя. — хриплю ей в ухо.

— Надо… одеться… — выдыхает с трудом.

Отталкиваю обмякшее тело от стены и натягиваю шмотки. Любимую штормит так, что она едва не заваливается на пол, когда предпринимает попытку наклониться. Перехватываю её пошатывающееся тело поперёк, вырисовывая пальцами узоры на её голом плоском животе.

— Отдышись, малыш. — прошу, сам возвращая на место её штаны.

Ещё какое-то время так и стоим у двери в попытке прийти в себя. Мои руки без конца скользят по её идеальному телу.

— Я тоже тебя люблю. — смеётся малышка, стукая меня по лапам, когда подбираюсь к груди. — Но тормози, Северов.

— Может хватит меня колошматить, Насть? — рычу, поворачивая лицом к себе. — Я знаю, что заслужил это, но трёх пощёчин, спины в синяках и выстрела в ногу, думаю, достаточно.

— Последнее лишнее было, да? — шелестит, опуская глаза.

Подбиваю пальцами подбородок, устанавливаю зрительный контакт.

— Я и так тебе слишком многое позволяю. — блядь, я не то хотел сказать. Совсем не то. Не хватало ещё, что бы она подумала, что я её контролировать пытаюсь. — Я ещё никому не позволял остаться безнаказанным за такое.

— Извини, Северов, но лучше так, чем доводить до крайности.

— До крайности, Насть? Ты мне ствол в лицо направила, а потом ещё и по ноге пальнула. Ладно, удары, но это…

— Я злилась, Тём. Мне было больно. Мне было обидно. Мне было страшно. — срывается глухими интонациями.

— Я знаю, любимая. — беру в плен её лицо и прижимаюсь к губам. — Больше этого не повторится. Обещаю.

— Если повторится, то в следующий раз в патроннике будет боевой. — высекает серьёзно.

— Шутишь? — спрашиваю, подтягивая вверх брови.

— Не шучу, Артём. Считай это моим обещанием.

С этими словами выскальзывает за дверь, а я ловлю ступор. Она же несерьёзно? Нет, мы, конечно, не самая адекватная пара, но не настолько же.

— Ты совсем охренела? — кричу ей в спину, вылетая следом за девушкой в коридор. — Ты издеваешься?!

— А ты проверь и узнаешь! — долетает до меня счастливый смех, и Настя скрывается за углом.

Неплохая такая мотивация больше не быть дебилом.